Ангел Тарас Шевченко

…писателя и журналиста Олеся Бузины. «Ангел Тарас Шевченко», как вы уже догадались, является продолжением скандального бестселлера «Вурдалак Тарас Шевченко». Эта книга, впервые опубликованная в газетном варианте в конце 1990-х годов, наделала много шума и принесла своему автору быструю, но неоднозначную славу. Одних читателей «Вурдалак» брутально оскорбил, других – наоборот, порадовал своей смелостью в низвержении идолов, которыми удивительно быстро обросла независимая Украина, едва «отряхнувшись от старого мира». Но мало кого эта книга оставила равнодушным, и очень многих заставила задуматься над тем, действительно ли мы почувствовали себя свободными, сменив одних кумиров на других.

Большую и совершенно бесплатную рекламу Бузине и «Вурдалаку» сделали те, кто пользуется Тарасом Шевченко как иконой националистического движения. Они – особо пострадавшая сторона. При этом вряд ли можно сказать, что после появления "Вурдалака" образ Кобзаря в восприятии украинцев особенно пострадал: они простили своему самому известному поэту его земные грехи и стали, возможно, относиться к нему более по-человечески, нежели как к бесплотной святыне. Было бы у нас своих Пушкиных и Шекспиров пруд пруди, а так – особенно не покапризничаешь.

Новая книга Олеся Бузины, нет сомнения, будет также популярна и скандальна. Это заложено уже в ее названии – «Ангел Тарас Шевченко». Что хотел сказать этим автор – читателю лучше узнать самому, дочитав произведение до конца.

В чем секрет популярности и привлекательности книг Бузины? Прежде всего это, конечно, яркая, хлесткая, беспощадная форма, оценки, наповал убивающие ханжей. Но при этом нельзя не отметить, что Бузина – доказателен. Он приводит реальные факты, добытые кропотливым трудом из малоизвестных, но вполне доступных источников. И в своих выводах он логичен. Далее, конечно, с резкими оценками автора можно соглашаться или нет, разделять его накал критики или посмотреть на это более снисходительно. Но писательская задача выполнена – читатель вынужден задуматься и сделать собственный вывод из неоспоримых фактов.

Олесь Бузина вполне мог назвать свою книгу, скажем, «Неизвестные факты из жизни Т.Г. Шевченко». И это была бы сущая правда. Но кто бы заметил такую книгу в наш информационный век?!..

Итак, вашему вниманию –

Глава I. Из которой выясняется, что не все украинцы любят Шевченко

«Русское образованное общество не знало подлинного Шевченко, – писал в 1925 году украинский эмигрант А. Царинный, – пока не были обнародованы его так называемые запрещенные сочинения… Приятели и предварительная цензура до неузнаваемости приукрасили его образ. Обнаженный Шевченко был известен лишь немногим, посвященным в тайны его души и быта, как, например, И.М. Сошенко или П.А. Кулишу. Кое-какие запрещенные стихотворения Шевченко («Мария», «Сон», «Кавказ») ходили по Малороссии в списках, но не могли иметь широкого распространения и служили лишь в некоторых кругах удобным орудием для противорелигиозной и революционной пропаганды. Только постепенно выступил наружу звериный лик Шевченко, и все увидели, сколько в этом истинном хаме скопилось ненависти и злобы против Бога, против Русского Царя, против какой бы то ни было власти, против всякого общественного или имущественного неравенства, неизбежного в человеческом общежитии. Шевченко был по духу большевиком задолго до того, как на исторической сцене появилось «большевичество» и овладело Россией».

Мнение жесткое. Уверен, ярым шевченкоманам оно не понравится. И все же я вынужден его процитировать. Для объективности. Чтобы ни у кого не возникло соблазна утверждать, будто все украинцы видят в Шевченко не иначе как «батька», за которым толпами бредут унылые выводки его «детей», уткнув вислые носы в «Кобзарь», как в букварь.

Единственное, в чем я не согласен с г-ном Царинным, так это в том, что злость Шевченко была направлена исключительно против русского царя. Хватало от него всем – и папе римскому, и античным жрецам, и нашим гетманам всех политических раскрасок во главе с Богданом Хмельницким. Была бы ненависть… А уж на кого (или на что) ее излить – разве это проблема? Хоть на пень! Лишь бы полегчало…

Пробежит мимо зазевавшийся католический попик, метя тротуар лиловой сутаной, – взбодрим его! Пробредет русский православный батюшка, озадаченный думами о попадье и многочисленном семействе, – тоже хорошо! Промеж лопаток его «критикой»! А это кто в карете с конвоем? Царь? Ну, держись, царь!

Как писал сам Тарас:

Обридли тії мужики,
Та паничі та покритки.
Хотілося б зогнать оскому
На коронованих главах…

Конечно, можно упрекнуть Царинного в необъективности. Выметенный из Киева на неуютный Запад революционной метлой, он вряд ли мог сохранить уравновешенность чистого разума. Шевченко казался ему чем-то вроде демона-петлюровца с булгаковской печки. Или большевика-матросика «из хохлов» – таких тоже хватало.

Но вот свидетельство другого украинца – из куда более тихой эпохи. К тому же личного друга Тараса Григорьевича – небезызвестного Пантелеймона Кулиша. Смолоду Кулиш заваривал ту же кашу, что и автор «Гайдамаков». По собственным воспоминаниям, казаков он тогда воображал не иначе как «рыцарями». Потом разочаровался и в казаках, и в рыцарях. Остыл. Пересмотрел взгляды. И уже на склоне лет разразился сатирической поэмой «Кулиш в пекле» – малороссийским аналогом дантовского «Ада».

По сюжету поэмы, попав на тот свет, Кулиш встречает на берегу Стикса двух грешников, сразу же кинувшихся ему в объятия, «мов дрочені воли». В одном из них он узнает историка Костомарова, с которым сочинял некогда «бреходурнопею» о запорожцах, а в другом – в том, на шее которого, кроме ярма, болтается еще и бочонок с водкой – Тараса:

Тарасе! Чи се ти?.. Миколо,
Письменського козацтва школо!
Чого се ви сюди зайшли?

Шевченко даже за гробовой доской начинает жаловаться на жизнь (если, конечно, так можно выразиться о загробной жизни), особенно напирая на то, что к раю их даже близко не подпустили да еще и выпить не дают! Адские муки ужасны! Аромат несравненной водки какого-то неведомого сорта щекочет Кобзарю ноздри, но наклонить голову и дотянуться до бочонка языком ему никак не удается – мешает ярмо. Поэтому он пеняет перевозчику через Стикс – Харону, играющему в потусторонних страданиях Тараса ту же роль, что и Николай I в его реальном существовании. Великий Кобзарь, вымаливая «хоч би чарочку маленьку горілки промочити пельку», унизительно канючит:

А ти, безбожний дідугане,
Пекельне твориво погане,
Мені до шиї причепив
Важке барило ланцюгами,
Що пахне любо горілками,
Яких я й зроду ще не пив!

Но тщетно! Харон грубо обрывает эти жалобы, замечая, что тут не шинок и что ему вообще надоело таскать всяких «брехак» на прием к Вельзевулу, а потом грузит всю троицу в лодку и вывозит на середину Стикса.

Дальше юмор автора поэмы приобретает просто зловещую окраску! Тарас и Костомаров начинают драться из-за кошелька с деньгами, болтающегося на шее у историка. Кулиш пытается вырвать более безобидного Костомарова из лап Шевченко. Харон применяет весло, как полицейскую дубинку, в страхе, что они перевернут лодку. Костомаров падает за борт и тонет (причем из головы его, расколотой веслом, высыпаются золотые монеты), а Кулиш в ужасе озирается кругом:

А де ж Тарас? Нема й Тараса!
Се ж і його втопив Харон!
Душа на оковиту ласа,
Пила за цілий легіон.
Тепер з барилом потонула,
Ні разу з нього й не ковтнула...
Шкода такого кобзаря!

Но когда лодка подплывает к берегу, из воды вполне в гоголевском духе поднимаются адские утопленники Костомаров и Шевченко и снова начинают оглашать окрестности жалобными воплями. Слушать их уже просто нет сил. Тарас заводит свою вечную песню о водке, жадный историк – о деньгах. Вконец измотанный бесовским дуэтом Харон плачется в жилетку Кулишу:

А се таких два гайдамаки,
Яких і в світі не було:
Сі знають, де зимують раки,
І компонують тільки зло.
Нехай би в рай обох приймали:
На біса їх сюди заслали,
Щоб ясувати тут ясу!
Коли живих не збунтували,
Дак щоб мерців нам попсували
І с пеклі справили трусу!

Рисуя своих соратников по Кирилло-Мефодиевскому обществу в таких неприглядных тонах, сатирик высмеивает их характернейшие привычки – любовь Тараса к выпивке, а Костомарова к бессмысленному накопительству. Кошелек на шее у последнего появляется не случайно. В примечаниях к своей поэме ехидный Кулиш вспоминает, что кошель писан «с натуры». Во время их совместного путешествия по Италии Костомаров ни за что не хотел расставаться с мешочком червонцев. Он не снимал его, даже когда спал и умывался – при этом постоянно канючил «позичить грошей», напирая на то, что «червінців не хочеться тратити». «Знай побільшував той важкий гаман, що висів у нього на шиї і в Італії, і над Стіксом», – завершает свою филиппику Кулиш.

Шевченко он называл человеком «темным», то есть необразованным, но «великим поэтом» и особенно жаловался на то, как всевозможные «приятели» спаивали его, не давая выбраться из «геенны пьянственой». Вряд ли у кого бы то ни было найдутся основания упрекнуть сочинителя «Пекла» в необъективности. Тарас сам никому спуску не давал. Так стоит ли сожалеть о том, что ему воздавали той же мерой, которую он и ввел в моду?

Но особенно крепким нагоняем от «старых украинцев» наградил Кобзаря Михаил Драгоманов – известный в дореволюционных прогрессивных кругах публицист и родной дядя еще более известной, благодаря школьному втиранию ее в мозги, поэтессы Леси Украинки. «Необходим объективный и исторический суд над Шевченко» – так поставил он вопрос еще в 1879 году, словно предчувствуя надвигающиеся беды от безмерного обожествления поэта «с барылом».
«Я зашел в сад, - записал он в дневнике 29 сентября, - встретил много гуляющей публики обоих полов и всех возрастов. Между женщинами, как на подбор, ни одной не только красавицы или хорошенькой, даже сносной не встретил. Уроды…»

Но кроме «уродов» в городе на Волге было и два приятных исключения – театр и бордель. И если первое, конечно же, не могло сравниться с подобными столичными заведениями, то вторым Нижний славился. Тут происходили знаменитые ежегодные ярмарки, на которые съезжались купцы со всей России, а значит, была работа и для гулящих девок.

Впрочем, и приличные красавицы вскоре нашлись. Поэту очень понравилась супруга некоего Петра Голиховского – как он вспоминал, «мужественная брюнетка, родом молдаванка, и такой страстно-чувственно-электризующей красоты, какой я не встречал еще на своем веку». Тарас с трудом сдерживал себя, чувствуя, что весь горит. «Удивительная огненная женщина», - определил он характер привлекательности этой особы. И еще одна мадам вызвала у него вожделение - «красавица Попова». Впрочем, по уверениям нашего сластолюбца, эта последняя сильно проигрывала горячей южанке: «Она показалась мне сладкою, мягкою, роскошною, но далеко не такой полною жизни красавицей, как бурная огненная молдаванка».

Но обе они были замужними дамами, благосклонности которых было не так просто достичь. Поэтому хитрый Шевченко поступал следующим образом: обедал у молдаванки или Поповой, «наэлектризовывался», а потом шел сливать излишки энергии в публичный дом – заведение мадам Гильде. Тут он мог провести целые сутки. Деньги у него были. Друзья, как обычно, щедро помогали Тарасу – он только что получил по почте 150 рублей.

Нижний Новгород в это время развлекался по полной – обеды с музыкой и повальными гомерическими попойками следовали одни за другими. Но Тарас предпочитал, как он выражался, «положить якорь на ночь» именно у мадам Гильде. Ее девочек он даже называл «очаровательным семейством». Видимо, тут действительно было по-домашнему уютно.

Но 26 ноября случилась неприятность. Шевченко заказали несколько портретов. Он взял деньги авансом. А дальше слушайте его собственные признания из дневника: «Добре помогорычовавши, отправился я в очаровательное семейство м. Гильде и там переночевал. И там украли у меня деньги, 125 рублей».

Расстроенный Тарас заявил в полицию. Но ему было совестно признаться, при каких обстоятельствах он был обокраден. Застенчивый поэт скрыл от сыщиков все пикантные подробности «трагедии» и насочинял, по его же выражению, всяких «необыкновенных происшествий», которые с полной откровенностью перед самим собой назвал в дневнике «ложью».

Это было вполне в духе Шевченко! Найдите вора, но так, чтобы мне при этом не было стыдно! Полиция взялась за дело на ощупь, хотя Тарас и не очень верил в такое чудо. С досады он «чуть опять не нализался». А потом снова зашел к «той же коварной мадам Гильде» и «отдохнул немного».

Пока шло следствие, Великий Кобзарь продолжал бывать в этом публичном доме, а заодно зачастил в театр.

Там его поджидала история, которую с полным правом можно назвать отдаленной предшественницей набоковской «Лолиты». Сорокатрехлетнего «батька нации» неожиданно потянуло на молоденьких. Захотелось диетического свежего мясца. В театральном меню ему очень понравилась 15-летняя актриса Катенька Пиунова, несмотря на юный возраст, с успехом выступавшая в малороссийских комедиях. В первой части книги я уже упоминал вкратце об этом, так сказать, театральном романе. Пришло время добавить подробностей.

Увидев юное дарование на сцене, Тарас так распалился, что даже превратился на время в театрального критика. «Бенефис милочки Пиуновой, - старательно выводит он в дневнике 21 января. – Полон театр зрителей и очаровательная бенефициантка - прекрасная тема для газетной статейки. Не попробовать ли?»

Никогда ранее он не писал рецензий на спектакли. И впоследствии тоже не будет их писать. А тут при виде аппетитного тельца провинциальной актрисочки Великого Кобзаря так прорвало, что в «Нижегородских губернских ведомостях» сразу же появилась за его подписью абсолютно бездарная, полная лакейского восторга статья «Бенефис г-жи Пиуновой». Даже не верится, что ее написала та же рука, которая с такой лихостью орудовала гайдамаками и казаками!

«Г-жа Пиунова достойно поддержала лестное мнение о себе, - блеял влюбленный Тарас. – Независимо от юности и располагающей наружности, она так мила и естественна, что, глядя на нее, забываешь театральные подмостки». Вывод, который сделал защитник народных масс после посещения бенефиса, звучит так: «Это вышла такая миленькая игрушка, что хоть на любую столичную сцену».

Шевченко тут же предложил Катеньке выходить за него замуж и даже стал хлопотать за предмет страсти перед великим актером Щепкиным – своим другом. «Моя люба… Піунова, - писал Тарас ему 17 января 1858 года, - хоче покинуть Нижній Новгород, і добре зробить, їй тут погано, воно тут захрясне і пропаде, як щеня в базарі. Я їй порадив виїхать в Харков, і воно раде виїхати… Я вже написав і послав епістолію до директора Харковського театра, а якби ще ти од себе до його вчистив… А воно аж плаче та просить тебе, щоб ти укрив її своєї великою славою. Зроби ж так, як воно і я тебе прошу, мій голубе сизий».

Впрочем, пока разворачивался этот «спектакль», народолюбец не забывал регулярно отмечаться и в «храме Приапа». Так в честь древнегреческого бога мужской силы он называл нижегородский публичный дом. Именно тут Шевченко встретил новый год, а потом сразу же пошел к заутрени, где ему очень не понравились дьячки, «раздирательно» певшие с похмелья.

Тарасу снились страшные сны, в которых Пиунова являлась в образе нищей. А в реальности истаскавшийся по гарнизонам и борделям поэт пугал молоденькую актрису – не о таком «папике» она мечтала. Даже то, что Шевченко взялся покровительствовать ее карьере, не помогло. Когда Тарас посватался напрямую, то получил такой же прямой отказ.

Это был удар! «Дрянь г-жа Пиунова! – излил душу Великий Кобзарь все тому же дневнику. – От ноготка до волоска дрянь!». Случайно встретив ее, он не нашел даже сил поздороваться.

Чтобы заглушить тоску, Тарас вместе с актером Владимировым прихватили «некую девицу Сашку Очеретникову, отчаянную особу» и отправились за город. «Поездка наша была веселая и не совсем пустая, - вспоминал Тарас. – Очеретникова была отвратительна, она немилосердно пьянствовала и отчаянно на каждой станции изменяла, не разбирая потребителей. Жалкое, безвозвратно потерянное, а прекрасное создание. Ужасная драма!»

А украденные у Тараса в заведении мадам Гильде 125 рублей полиция так и не нашла…

Зато что всегда было просто найти в тогдашних публичных домах, так это побочные эффекты удовольствий. Ей-Богу, я искренне сочувствую всем распутникам, жившим в николаевскую эпоху! И не потому, что их деятельность выпала на глухую пору крепостничества, а по той причине, что в пучину разврата беднягам приходилось нырять без хрупкой защиты, которую дарует их современным коллегам обычный презерватив!

Середина XIX века еще не знала ничего подобного. Паровой двигатель, и тот только недавно вошел в моду! Куда там презервативам! Правда, в передовой Европе уже были в ходу многоразовые шелковые кондомы, которые перед употреблением следовало пропитывать загадочной субстанцией, уничтожающей заразу. Во Франции в каком-то музее даже, говорят, хранится один такой, чудом уцелевший, принадлежавший некогда всемирно известному прозаику Виктору Гюго. С трудом представляю, как им можно было пользоваться. И что делать с ним потом, когда сладостный процесс уже завершен? Стирать с мылом вручную, а потом сушить на бельевой веревке?

Задолго до встречи с Пиуновой в 1845 году молодой, полный сил Тарас заболел загадочной инфекцией. Ничего конкретного о диагнозе Кобзаря исследователи не говорят до сих пор. Отделываются малопонятным определением «горячка». Но этот термин может означать любой воспалительный процесс, сопровождающийся повышением температуры – от гриппа до зубной боли.

В 2000 году вышла книжка украинского врача Петра Коваленко «Серце моє трудне, що в тебе болить…? (Заболевания и смерть Т.Г. Шевченко с точки зрения современной медицины)». Но и она не раскрыла тайну. Доктор Коваленко высказал предположение, что в 1845 году Тарас Григорьевич мог болеть сыпным тифом. К этой гипотезе его подтолкнули мемуары друга Кобзаря – Афанасьева-Чужбинского. Тот вспоминал, что Шевченко после болезни заезжал к нему бледный и с «побритой головой».

Во время тифа больному действительно бреют голову. Но тогда мы должны поверить в то, что, заразившись тифом в мирное время, Шевченко был исключительно нечистоплотным субъектом, не мывшимся буквально месяцами. Ведь разносчики этой болезни – вши!

Лично мне сложно принять такое объяснение. Откуда было подцепить Тарасу тифозную вошь, если эпидемии сыпняка не наблюдалось? Самодержавие, что ли, ее на бедолагу наслало?

Через некоторое время на глаза мне попало письмо, которое Тарас уже в армии в 1852 году отправил своему приятелю доктору Козачковскому. Именно он лечил поэта от таинственной хвори за семь лет до этого. Рядовой Шевченко писал, что чувствует приближение той же болезни, от которой Козачковский уже спасал его однажды и просил «целительный бальзам», каким его тогда врачевали. Документ этот можно найти в любом собрании сочинений Тараса. Но я обратил внимание, что в тексте попадаются странные троеточия в самых интересных местах – там, где пациент описывает подробности. Следовательно, стыдливые редакторы подвергли подлинное послание Кобзаря цензуре.

И только в одном издании – 3-м томе Собрания сочинений Шевченко, вышедшем под редакцией академика Ефремова в 1929-м году, на стр. 55 болезнь названа прямо – триппер. Или, как не совсем грамотно писал Тарас, перечисляя последствия своих «частых жертвоприношений» Венере – «я благодаря тую же богиню. никогда отъ нее не страдал. кроме какого небудь трыпера». Ефремов был замечательным литературоведом! Он издавал тексты Тараса так, как тот их написал. Ничего не выбрасывая – даже грамматических ошибок!

Сразу стало ясно, почему Шевченко во время лечения обрили. Триппер – венерическая болезнь. В середине XIX века с ней боролись примерно так же, как с сифилисом – препаратами на основе ртути. А от ртутных соединений выпадают волосы. Именно поэтому Шевченко был вынужден в 1845 году побриться наголо.

Но по большому счету, уровень тогдашней медицины позволял триппер не вылечить, а только залечить. Болезнь возвращалась рецидивами, так как носители ее продолжали дремать в организме. Чувствуя очередной приход старого «друга», Шевченко и попросил у доктора Козачковского порцию «бальзама».

Мы можем только посочувствовать Кобзарю. Но не меньшего сочувствия заслуживают и проститутки, с которыми он общался. Ведь отсутствие презервативов заставляло рисковать здоровьем и их. А то, что инфекция попадала в организмы девок от выдающегося поэта, согласитесь, было для них не большим утешением…

К тому же венерический инцидент, о котором Шевченко вспоминал во время военной службы, был явно не единственным проколом в его сексуальной биографии. В том же 3-м томе можно прочитать письмо Тараса к Виктору Закревскому от 10 ноября 1843 года. Привожу его полностью. Ибо со времен далекого 1929-го, когда этот шедевр эпистолярного жанра впервые увидел свет, никто не осмеливался перепечатать его:


Велыкій мій и Щырый друже
викторе Олексеевиче.

Постыгла мене долоня судьбы, або побыла лыха годына. Якъ хочешъ а воно однаково, ось що, у мене оце съ тыждень уже буде якъ я одъ якоись непотребыци або блудныци нечестывои купивъ за тры копы меди, и знаешъ яку я цяцю купывъ. Ой братику лебедыку! отакій зеленый якъ оцей сучій папиръ…ажъ суромъ (sic!) вымовить ху…ху…х…….!!! Охъ ажъ страшно. лежу оце братику стогну та проклынаю все на свити! а п….., забувъ уже якъ и зовуть, мене оце ажъ трясця затрясла якъ прочитавъ твою цыдулу. чого бъ мы оце съ тобою не сотворилы. та ба, у мене теперъ така суха морда шо ажъ сумно. думавъ шобъ окутаця у тры кожухи такъ перше те шо ныжче пупа лыхо а друге те шо чортъ ма ни одного кожуха, миркуй якъ самъ здоровъ знаещъ. Намочи серце морду та намочи не такъ чорзна якъ. а такъ якъ треба.
Та помяны во Псалми бахусови
щырого жреця спиртуозностей Т. Шевченка.
всемъ вашимъ родычамъ нызенько кланяюсь. у кого есть чада то и со чады. а вкого нема то тилько такъ. А Ганни вродлывій скажи шо якъ тилько очуняю та кожухъ пошыю то заразъ и пребуду съ пензлями и фарбами, на цилый тыждень, скажи й шо я ажъ плачу шо проклята хурт[ов]ина на цей разъ зомною та пожартовала,
прощай Голубчику нехай тоби бахусъ
помога трычи потрычи морду намочить
А м и н ъ.
Нудьгою и недугомъ бытый Т. Шевченко.
У Яготыни
року божого 1843 Ноября 10.

Можно только представить, как страдал Тарас, и даже позавидовать его способности шутить в такой ситуации! Триппер, он же гонорея, – крайне коварная болезнь. Обычно, скрытый период занимает три дня. Потом начинается воспаление мочеиспускательного канала, головка члена распухает, гной капля за каплей вытекает из страждущего орудия похоти, окрашивая исподнее омерзительными желтыми пятнами. По малой нужде – и то сходить тяжело! Струя урины вырывается, вызывая в члене жгучую невыносимую боль – больному кажется, что это течет не моча, а кипяток.

Это сейчас, в эпоху антибиотиков, триппер лечить легко! Порция уколов - и можно снова грешить, если, конечно, осталось желание. Но учитывая, что медики насчитывают до полусотни разновидностей этого заболевания, то некоторые из них оказываются удивительно живучими. Например, те, что попадают в организмы доступных славянских красавиц от африканских и арабских студентов, а потом ловятся на «удочку» уже нашими любителями мимолетных радостей, «рыбачащими» в тех же местах.

Прошу прощения у читателя за натурализм. Но что поделаешь, если все вышеописанное выглядит именно так! Возможно, эта неприглядная правда убережет кого-то от больших неприятностей. Напрасно, что ли, страдал Тарас? Так лучше учиться на его ошибках, чем совершать их самому!

Кстати, «тры копы меди», о которых пишет Шевченко, означает, что был он непереборчив. Копа – это полтинник. Следовательно, проститутка, заразившая его, обошлась поэту в полтора рубля мелкими медными деньгами. Как говорится, скупой платит дважды. Пусть и это будет всем нам уроком. Не стоит жалеть деньги и покупать задешево заразу себе на голову. То есть, тьфу, на головку…

Завершая тему скупости, упомяну, что однажды Кобзарь раздобыл себе любовь и забесплатно. Но и это не принесло ему выгоды! Скорее, наоборот. В молодости у Тараса был друг – художник Иван Сошенко. Это именно он обнаружил его в Летнем саду рисующим статуи, обогрел, приютил, выхлопотал разрешение посещать занятия в Академии художеств.

После того, как царская семья выкупила Шевченко, Тарас и Сошенко снимали на двоих комнатку у питерской немецкой семьи. У хозяйки квартиры жила племянница, сирота, дочь выборгского бургомистра Машенька Европеус. Сошенко описывал ее как «прехорошенькую немочку». Он полюбил ее от всей души и собирался жениться: «Но Тарас поломал все мои планы». Шевченко отбил Машеньку у жениха! «Долго я скрывал неудовольствие их близкими отношениями, - вспоминал обманутый друг, - наконец не выдержал. Выругав Тараса, я выгнал его из квартиры. Но этим не помог своему горю: Маша начала ходить к нему».

Тарас не только развлекался с пылкой немочкой, но и рисовал ее в обнаженном виде. От этих утех осталась живописная работа под названием «Женщина в кровати».

Родственники требовали, чтобы 25-летний поэт женился на обесчещенной девице. Но тот отказался – поматросил и бросил. Впоследствии судьба отомстила Кобзарю за то, что он поступил с Машенькой точно так же, как его соблазнитель-офицер в поэме «Катерина». Когда после армейской службы поизносившийся Тарас задумает найти подругу жизни, барышни четырежды отвечали ему отказами. Ни одна не захотела идти за старого обманщика…