Дети не должны умирать по вине политиков

У родителей детей, больных раком, независимо от того, в какой стране они живут, общая и беда, и борьба с ней — врачи, больницы, лекарства, благотворительные фонды. Уже два года родители пытаются создать ассоциацию, но пока только общаются в закрытых сообществах. Даже события последней недели не разрушили эту связь между людьми. Мамы пишут письма. С разрешения авторов публикуем некоторые из них. 

Нина Кравченко: «Мы спасали наших детей вместе — русские и украинские мамы!»

Херсонская область

«Я не боюсь смерти! Я боюсь, что снаряд попадет в могилу моего ребенка, которого я похоронила три месяца назад.

Я — одинокая мама, уже три месяца оплакивающая единственного ребенка. У моей дочери была опухоль мозга. Нас лечили в Москве профессор Ольга Григорьевна Желудкова, нейроонколог из центра им. Бурденко Борис Владимирович Холодов, нейрохирург из того же центра Юрий Вадимович Кушель — низкий им поклон и огромное материнское спасибо! Нас встречали в Москве, как дома в Украине. Нам давали жилье бесплатно ребята, которые нам были почти незнакомы (жена из Украины, муж из России). Нас записывали на прием девчонки-волонтеры из Донецка, живущие в Москве. Мы возили лекарственные препараты русским детям из Киева тайно в чемоданах, боясь, чтобы их не забрали на таможне, так как в России таких лекарств не было, а их назначали русские доктора, и они спасали жизни русских деток. Мы дружили, мы спасали жизни наших сыновей и дочерей вместе — русские и украинские мамы!

Российские благотворители: фонд Константина Хабенского, фонды «Жизнь» и «Подари жизнь» многократно помогали оплачивать процедуры в Москве украинским детям с опухолями мозга — все мамы очень благодарны! По российским назначениям лечатся почти все украинские дети с опухолями мозга. По назначениям московского профессора Ольги Желудковой, которая сама родом из Крыма.

В апреле прошлого года мы выехали с дочерью на операцию первые из Украины по поручению Правительства Российской Федерации, нам дали «зеленый коридор» от границы до Москвы, начальник паспортного контроля России сказал: «Вы крутые, вы смогли к нам прорваться».

В клинике им. Бурденко нас знали и всегда встречали словами: «Мы рады вас видеть»! В московской детской больнице им. Башляевой свой камин нам давал главный врач, российский профессор, чтобы не замерз и не простыл мой ребенок перед операцией… Я рыдала в Москве, когда с нас не брали деньги за консультации в коммерческих клиниках. Когда в клинике «ОнкоСтоп» с меня не взяли 8000 рублей, сказав: «Вы же из Украины, зарплаты у вас маленькие, а вам еще лечить ребенка». Человечность!

Не забуду, как начальник службы Киевского вокзала в Москве бегал с нами больше часа, чтобы побыстрее поместить мою дочку в поезд, как позвонил в Херсон и попросил встретить ребенка на каталке, которого везут из Москвы, чтобы эту каталку снять с поезда. Как заслуженный актер Малого театра, у которого бабушка живет в нашем городе, который сам из Херсонской области, позвонил мне в апреле 2021 года и предложил помощь в Москве…

Все это было… Знаете, сколько всего хорошего было! Не могут две страны, которые фактически переплетены, так жить! Не должны по вине политиков умирать дети!

Мой ребенок не выжил. Но я дружу с мамами, которые по 5–6 лет лечат своих деток. Сегодня эти дети химиотерапию начать не могут. В Украине — беда. Закрыты детские онкологические отделения. Мамы с детками в инвалидных колясках не могут даже спуститься в бомбоубежища. У этих мам два страха, один — уже столько лет за жизнь ребенка, второй — несколько суток. Второй — страшнее. Есть план лечения, есть чем лечить, но нет ни врачей, ни больниц. Страшно от того, что много детей в Украине могут умереть в мучениях на глазах у своих матерей, которые ничего не смогут даже попытаться сделать… Еще очень страшно за матерей, которые похоронили своих детей.

Им, казалось бы, бояться нечего. А вот последние дни я понимаю, что есть…

Я жила в память о своем ребенке. Я жила с планами поставить памятник на могиле дочери. Я жила с мыслью взять ребенка из детского дома и дать ему ту любовь, которую никогда уже не дам своему. Я хотела организовать фонд помощи таким детям, как моя дочь, и помогать, в том числе и русским деткам. Все это было в планах…

Сейчас я не боюсь умереть. Я боюсь, что в еще свежую могилу моего ребенка попадет снаряд, и у меня не останется даже памяти о нем.

Харьков (родом из Владивостока, гражданка России)

«У моей дочки Даны была редчайшая опухоль головного мозга — пинеобластома. Она умерла 2,5 года назад. У меня остались дочки Яна (7 лет) и Тина (2 года), младшие сестры Даны, и сейчас я беременна, на девятом месяце, жду мальчика.

Мы жили на севере Харькова. Утром 24 февраля, в 5:07, услышали выстрелы. Забросили в машину первые попавшиеся вещи, были только собранные сумки в роддом, мы не собирали «тревожный чемоданчик», так как не могли представить, что все эти угрозы серьезны.

В 5:40 мы выехали с детьми в направлении запада и ехали просто, куда глаза глядят (точно так, как тысячи харьковчан, ехали в пробках по трассам между городами). В итоге за два дня мы добрались до города на границе с Румынией. Многие сразу пересекают границу, мы же ждем роды, поэтому на границу не едем.

Тут пока нет военных действий, только воздушная тревога несколько раз в день и дефицит продуктов и лекарств. Как будет дальше, предсказать невозможно. В планах: родить тут и уже с тремя детьми пересекать границу.

Немногие успели уехать из Харькова в первые дни.

У некоторых нет собственного транспорта, многим нашим друзьям пришлось ждать, когда запустят эвакуационные поезда.

Они живут сейчас в бомбоубежищах, в метро. Некоторые добрались до вокзала. Но на поезда берут только женщин и детей. Вывозят на запад страны.

На этой фотографии мы с Янчиком год назад. Теперь в этом салоне красоты бомбоубежище (если вообще это здание еще стоит). Очень сильно сомневаюсь, что еще когда-нибудь увижу свой дом, а в нем вещи, которые хранила на память о Дане.

Это страшная травма. Я не знаю, сколько еще травм надо Яне в жизни. Я не знаю, как быть родителем ребенка, на долю которого выпало за семь лет столько испытаний…

Пока мы в относительной безопасности, пока у нас в достатке еды, но я не знаю, в каких условиях мне придется родить сына, и, может быть, если он засидится в тепленьком мамином животике подольше, то роды будет в каком-нибудь подвале принимать мой муж. Я скачала инструкцию. Я не знаю, будет ли у нас еда, когда мне надо будет его кормить. Не знаю, не придется ли мне восстанавливаться после родов, стоя сутками на улице в очереди на границе с новорожденным на руках».

Одесса

«Я плачу с того дня, как это все началось между нашими странами…

У моей дочки опухоль мозга. Ольга Желудкова — наш доктор в Москве, которому мы безмерно благодарны. Фонд Константина Хабенского нам очень помогал. Благодаря ему мы пролечились в Петербурге, каждые 2–3 месяца проходили обследования и консультации. Лекарственные препараты, которых нет в Украине, нам тоже помогал приобретать фонд Хабенского.

Сегодня нам страшно и непонятно, как жить дальше? Где искать лечение для дочки?

Мы ведем борьбу за жизнь нашего ребенка уже полтора года. Но больше нам не смогут помочь в России, а оставаться без препаратов и лечения нельзя. Уже сейчас мы не можем пройти обследование, которое необходимо, не можем получить лекарства — мы в безысходности.

Очень страшно за всех украинских деток, которые не могут продолжать лечение. Таких, к сожалению, очень много. Мы не хотим смертей».