Французский предок Остапа Бендера

Образ обаятельного мошенника, знающего десятки способов «сравнительно честного отъема денег», был создан во Франции в XIX веке. Сначала Робер Макер, как звали этого авантюриста и преступника, стал героем мелодрам, потом фигурировал в «Карикатуране» — собрании рисунков с подписями — и наконец был увековечен в сборнике тех же рисунков, но с более пространными текстами за авторством Луи Юара и Мориса Алуа. Несколько этих очерков, прежде не выходивших по-русски, были переведены участниками мастерской «Художественный перевод с французского языка» (Литературные мастерские Creative Writing School) под руководством Веры Мильчиной. Публикуем первый из них и вступительную заметку, написанную самой Верой Аркадьевной.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

2 июля 1823 года в парижском театре «Амбигю Комик» была сыграна мелодрама трех авторов (Бенжамена Антье, Сент-Амана и Полианта) «Постоялый двор в Адре́». Мелодрама имела успех, но, разумеется, в тот момент никто не мог предположить, какая громкая и долгая слава суждена ее главному герою. Звали этого героя Робер Макер, фамилию он унаследовал от подлого убийцы из мелодрамы популярнейшего драматурга Гильбера де Пиксерекура «Собака из Монтаржи, или Лес Бонди» (1814), имя получил от авторов мелодрамы 1823 года, а новым обликом — жулика и бандита со следами былой элегантности — был обязан сыгравшему его актеру Фредерику Леметру. Именно Леметр, если верить театральным легендам, придал Роберу Макеру внешность «денди в лохмотьях». После Июльской революции и отмены цензуры, в январе 1832 года, «Постоялый двор в Адре» был поставлен на сцене театра «У ворот Сен-Мартен» в новой редакции, в которой Робер Макер и его верный, хотя недалекий и трусоватый сообщник Бертран не просто обменивались шутками и каламбурами, но открыто издевались над преследующими их жандармами. Кроме того в 1832 году Робер Макер превратился в самого настоящего фешенебельного господина, стоящего на полпути между бандитом с большой дороги и мошенником в высшей степени элегантным и респектабельным. До конца Робер Макер прошел этот путь в 1834 году, когда 12 июня на сцене театра «Фоли Драматик» состоялась премьера новой пьесы, которая так и называлась «Робер Макер». На обложке ее издания снова значились три автора: два старых (Бенжамен Антье и Сент-Аман) и один «новый» — сам Фредерик Леметр. В реальности актер в написании текста не участвовал, но зато управлял всем зрелищем как режиссер и снабжал пьесу подробнейшими ремарками. В новой пьесе Робер Макер, оставаясь по сути жуликом и вором, под видом почтенного предпринимателя создает акционерное общество для защиты от воров, произносит пламенные речи о коррупции, процветающей в современном обществе, — и, суля своим акционерам все бо́льшие и бо́льшие дивиденды (которых они, разумеется, никогда не увидят), выманивает у них все новые и новые вклады. Бертран по-прежнему помогает Макеру, а когда истинное лицо обоих негодяев раскрывается, они улетают от жандармов на воздушном шаре. Вторая пьеса о Макере продержалась в репертуаре недолго, поскольку уже в следующем, 1835 году, после покушения на короля Луи-Филиппа, во Франции была восстановлена цензура на театральные постановки и карикатуры, и пьеса «Робер Макер» была запрещена. Однако заглавный ее герой к этому времени сделался уже так популярен, что продолжал жить вне сцены, на страницах сатирических иллюстрированных газет.

С августа 1836 по ноябрь 1838 года газета «Шаривари» напечатала под общим названием «Карикатурана» сотню рисунков Оноре Домье, сопровождаемых подписями директора газеты Шарля Филипона, главный герой которых один и тот же — Робер Макер, наделенный узнаваемыми чертами Фредерика Леметра. Он выступает в бесчисленном множестве ролей, но неизменно остается мошенником и насмешником. Причем мошенничество его — это не архаический грабеж с помощью отмычки и пистолета, а сугубо современное «высокое искусство» морочить людям головы, продавая им якобы выгодные акции и втягивая их в якобы выгодные коммерческие проекты. Макеру постоянно ассистирует Бертран, исполняющий самые разные роли вплоть до такой ответственной, как мать невесты в брачном агентстве. В 1839 году эти литографии были изданы отдельной книгой под заглавием «Сто и один Робер-Макер». К подписям Филипона, занимавшим один абзац, здесь прибавились более пространные тексты двух профессиональных литераторов и журналистов: Луи Юара (1813—1865) и Мориса Алуа (1802—1856); Алуа имел к Роберу Макеру непосредственное отношение еще в 1834 году, когда принимал участие в написании одноименной пьесы (хотя имя его на титульном листе издания и не значится). Каждый из авторов подписывал «свой» очерк собственными инициалами, но манера у них одна и та же: постоянное жонглирование словами и обыгрывание смешных сторон современной французской жизни. Любопытно, что если в пьесах главный герой обладал именем и фамилией — Робер Макер, — то в газетных подписях Филипона и в очерках Алуа и Юара он получает одно имя, пишущееся через дефис: Робер-Макер. Благодаря этому имя собственное превращается в имя нарицательное (впрочем, это не мешает авторам иногда по старинке называть его просто Робером). Довершилось это превращение в 1842 году, когда в 17-м томе «Энциклопедии светских людей» появилась статья «Макер, макеризм». Оба слова остались в языке. В новейшем толковом словаре французского языка «Trésor de la langue française» присутствуют статьи «Макер» (ловкий и циничный плут) и «макеризм» (столь же циничное и бесчестное плутовство). Конечно, с годами популярность Макера несколько уменьшилась, но тем не менее во второй половине XIX и даже в ХХ веке ему посвящали во Франции романы и пьесы, оперетты и оперы буфф; известны даже кинофильм, радиопостановка и кадриль для аккордеона, связанные с его именем.

Трудно сказать, знали ли о существовании Робера Макера Ильф и Петров, когда создавали своего Остапа Бендера, но сходство двух этих элегантных плутов не подлежит сомнению. Причем если Робер Макер сценический готов и на убийство, то Робер-Макер из сборника с иллюстрациями Домье — жулик гораздо менее кровожадный.

Его цель — выманить у простодушных обывателей как можно больше денег и убежать в Бельгию, как это делает Макер в последнем, сто первом очерке, названном «Макер кладет конец». Способам, какими Макер выманивает деньги, посвящены предыдущие сто очерков. Они (равно как и обе пьесы) никогда не переводились на русский, а между тем безусловно представляют интерес для сегодняшнего читателя, который сможет убедиться: изменились кое-какие материальные приметы жизни, никто больше не ездит в тильбюри и не торгует акциями выдуманных угольных рудников (нефть куда прибыльнее), но все способы «сравнительно честного отъема денег» имеют давнюю и славную предысторию. С некоторыми страницами этой предыстории мы и хотим познакомить читателей «Горького». Робер-Макер предстанет перед ними в образе банкира, кандидата в депутаты, ресторатора, художника, владельца тильбюри, жильца, парфюмера, профессора, брачного агента, торговца акциями угольной компании, продавца Библий, сыщика и влюбленного, и во всех этих амплуа не перестанет быть остроумным и изобретательным жуликом.

Переводы выполнены участниками мастерской «Художественный перевод с французского языка» (Литературные мастерские Creative Writing School) под руководством Веры Аркадьевны Мильчиной, ведущего научного сотрудника ИВГИ РГГУ и ШАГИ РАНХиГС.

Очерк «Робер-Макер — банкир», с которого начинается цикл «Сто и один Робер-Макер», сочинен Луи Юаром, а переведен Аркадием Тесленко.

Вступительная заметка В. А. Мильчиной

Bibliothèque Nationale de France 

* * *

Луи Юар

Робер-Макер — банкир

Привет тебе, герой «Одиссеи», которую мы сочиняем вослед Гомеру! Привет и тебе, неразлучный спутник великого человека, верный Ахат благочестивого Энея в мареновых штанах!*

Отсюда мы начинаем первую главу этой необычайной истории, более богатой драматическими, комическими и жандармическими происшествиями, нежели романы Сервантеса и Лесажа. Должны признаться, что приступаем к сему авантюрному повествованию не без боязни: герой, о котором мы поведем речь, известен публике так хорошо, что вышивать по этой канве, принадлежащей, можно сказать, к области исторической, — дело рискованное. С Робером Макером дело обстоит так же, как с Дон Кихотом или Жиль Бласом*: все трое существовали в действительности, все их речи запечатлелись в памяти, и попытка изменить в этих речах хоть одно слово стала бы подлинным преступлением, за которое нас потребовали бы сурово покарать все академики от истории.

Тем не менее мы начинаем хронику поступков и проступков рыцаря с большой дороги — рыцаря без страха, но не без упрека.

Едва сбежав из лионской тюрьмы, где, как Бертран слыхал в свете, прутья решеток с руку толщиной, двое прославленных друзей-путешественников прибывают на знаменитый постоялый двор в Адре и после сытного обеда, состоявшего из грюйерского сыра, держат совет подле стола, не покрытого привычным для них зеленым сукном...*

Друзья единогласно постановляют, что:

1) в карманах у них нет ни сантима, чтобы расплатиться за яства, которые они только что поглотили;

2) нынешний упадок в торговых делах немало затруднит погашение векселя, выданного Роберу Бертраном;

3) владелец постоялого двора в Адре — человек чрезвычайно дурно воспитанный и не согласный открыть кредит двум путешественникам исключительно под залог их честных физиономий.

В этих затруднительных обстоятельствах Роберу первым делом приходит на ум оставить трактирщику в качестве залога своего друга Бертрана, но Бертран, сочтя это предложение недостойным человека чести, отвергает его во всю глотку и соглашается самое большее заменить себя своим зонтиком. Однако, потратив на осмотр вышеозначенного движимого имущества немало времени, друзья заключили, что оно стоит так же немного, как и сам осмотр, и, отклонив эту идею, почтенное собрание немедленно продолжило обсуждение насущных вопросов.

Чтобы изыскать средства для оплаты злополучного кусочка грюйерского сыра, Бертран последовательно предлагает: потребовать от директора Лионского театра устроить представление для вспомоществования издержавшимся странствующим актерам; или же организовать на постоялом дворе в Адре бильярдный турнир в пользу несчастных, осиротевших в результате Лиссабонского землетрясения*; или, наконец, третий способ, самый удобный и подходящий людям любого достатка, — не теряя ни минуты, унести ноги, не попросив счет за хлеб и сыр.

Последнее предложение заставило Робера Макера приподняться на носки и содрогнуться всем телом вплоть до кончика носа; выпрямившись во весь свой рост с видом оскорбленной невинности, он возгласил:

— Встать из-за стола, не сделав ставки? Ни за что на свете! Неужели вы хотите, Бертран, чтобы нас сочли негодяями?

Пристыженный своим провалом, Бертран потупился и для успокоения принялся натирать свой зонтик, с тем чтобы придать ему немного блеску, ибо поток злосчастий и все превратности довольно бурного существования его владельца так сильно потрепали защитный купол, что он начал походить на решето.

От этого занятия его оторвал голос Робера, который, подобно Архимеду и с той же радостью, воскликнул:

— Нашел!

— Что? — в свою очередь воскликнул Бертран. — Десять су? Славно!

Робер не удостоил ответом этот простодушный вопрос; гордо выпятив грудь и просунув большой палец между жилетом и рубашкой, как истиннейший английский джентльмен, он бросил в лицо Бертрану достопамятные слова, вошедшие в историю:

— Послушай, Бертран, у нас нет средств, потому что нет кассы; будь у нас касса — появились бы и средства; ты следишь за моей мыслью?

Бертран, как подлинный дипломат, ответил жестом, допускавшим самые разные истолкования на любой вкус. Удовольствовавшись этим одобрением, Робер продолжил:

— Дело вот в чем! Бертран, я обожаю промышленность, обожаю промышлять... Если хочешь, мы создадим банк, да, самый настоящий банк! Капитал: сто миллионов миллионов, сто миллиардов миллиардов акций. Мы потопим Государственный банк Франции, мы потопим банкиров и банкометов, мы всех заткнем за пояс!

— Да, но жандармы?..

— Ты глуп, Бертран! Кто же арестует миллионера?

Перевод Аркадия Тесленко