26.02.2022 03:00

Гегель, Маркс, Россия

На модерации Отложенный

Ничего более мощного и всеобъемлющего, чем философия Гегеля, создано не было, и вряд ли это вообще возможно. Его философия произвела в 19 веке ошеломляющее впечатление. Тогда все мыслящие люди вдруг стали гегельянцами. В том числе, молодые Маркс с Энгельсом.
Гегель своей философией ошеломил мыслящую часть населения Европы.
В ее основу он положил открытия Платона о том, что основе мира лежат не вещи, а идеи. Но не идеи разных вещей, типа реальному шару из кости предшествует сама идея шара как геометрической фигуры, а то, что в целом сначала развиваются все категории типа качества-количества, которые потом становятся природой. Назвал он этот прототип природы Абсолютной идеей, существующей до природы в виде чистого мышления.
Абсолютная идея у Гегеля — это своего рода ДНК мира. План, замысел Вселенной. Можно сказать, план Бога. Абсолютная идея сначала развивается сама из себя, если по аналогии, то как оплодотворенная яйцеклетка. В Абсолютной идее возникают такие философские категории, как качество, количество, мера, случайность необходимость, явление и сущность, причина и следствие, форма и содержание, возможность и действительность, закон, несколько опосредованно появляется и время с пространством, одним словом, все те категории, которые потом вошли в учебный диамат.
Причем, появление новых категорий как бы вынуждается изнутри. У Гегеля сначала существует некая абсолютная идея без всяких признаков. Это — чистое бытие. Просто мысль, что нечто есть. Но если более ничего сказать нельзя, то это все равно, что ничего не сказать. То есть, категория чистое бытие превращается в категорию «ничто». Обратите внимание, что у абсолютной идеи уже есть две «мысли» — категория чистого бытия и категория ничто. То ничего нет, то что-то есть. Отсюда как бы сама собой вырастает категория развития, становления (здесь уже скрыто время). Всякое развитие должно чем-то завершаться. Некоей определенностью. А это и есть качество. Качество — это то, что отличает одно от другого. То есть, возникает категория количества. А эти категории уже требуют постранства.
Вот так одна из другой у Гегеля и возникают все категории. Их появление реализуется через три закона диалектики, которые старшее поколение помнит с юных лет и никогда не забудет: единство и борьба противоположностей, переход количества в качество, отрицание отрицания. Вот все таким триадами тезис, антитезис и синтез.
У него и три главные книги, и три раздела в них, и три стадии самого мироздания: Абсолютная идея в виде чистого мышления, Природа, Дух (познавшая себя Абсолютная идея). Конечно, Гегель сделал число три столь заметным в своей философии в честь христианской Троицы.
Цифра три потом стала в советском марксизме сакральной: это и три великих открытия в естествознании, и три основоположника – Маркс-Энгельс-Ленин, и первичная комчейка из троих, и внесудебные тройки, и просто «на троих».
Это я изложил самое начало его рассуждений в его «Науке Логики» своими словами. А сейчас приведу только маленький кусочек его словами. Он писал так, что Ленин, читая его по-немецки, раздраженно написал на полях: «Лучшее средство для получения головной боли».

«Предполагают, что бытие есть скорее всецело иное, чем ничто, и ничего нет яснее того, что они абсолютно различны, и, кажется, ничего нет легче, чем указать их различие. Но столь же легко убедиться в том, что это невозможно, что это различие невыразимо. Пусть те, кто настаивает на различии между бытием и ничто, возьмут на себя труд указать, в чем оно состоит (besteht). Если бы бытие и ничто различала какая-нибудь определенность, то они, как мы уже говорили, были бы определенным бытием и определенным ничто, а не чистым бытием и чистым ничто, каковы они еще здесь. Поэтому различие между ними совершенно пусто, каждое из них в равной мере есть неопределенное. Это различие имеется поэтому не в них самих, а лишь в чем-то третьем, в предполагании (Meinen).

Это я процитировал самое понятное из его Науки логики».

А вот менее понятное:

«Действительность - это единство сущности (Wesens) и существования (Existenz); в ней имеет свою истину лишенная облика (gestaltlose) сущность и лишенное опоры, (haltlose) явление, иначе говоря, неопределенное устойчивое наличие (bestimmimgslose Bestehen) и лишенное прочности (bestandlose) многообразие. Существование есть, правда, происшедшая из основания непосредственность, но оно в самом себе еще не положило формы; определяя и формируя себя, оно есть явление; а когда это устойчивое наличие, определенное лишь как рефлексия-в-иное, развиваясь дальше, превращается в рефлексию-в-себя, оно становится двумя мирами, двумя тотальностями содержания, из которых одна определена как рефлектированная в себя, а другая - как рефлектированная в иное. Существенное же отношение представляет собой соотношение их формы, завершением которого служит отношение внутреннего и внешнего, заключающееся в том, что содержание обоих - это лишь одна тождественная основа и точно так же лишь одно тождество формы. - Благодаря тому что возникло это тождество и в отношении формы, формальное определение разности формы снято, и положено, что они составляют одну абсолютную тотальность».

На этом мы заканчиваем членовредительство и продолжим о философии Гегеля «своими словами».
Математика имплицитно сидит в категориях диалектики. Скажем, вероятность есть математическое выражение случайности. А в категории «Закон» — все записанные знаками физические закономерности. И вот когда эта Абсолютная идея доразвилась до категории «Абсолютная истина», она становится природой, овеществляется. Никакого механизма этого перехода нет – сразу, как бы квантовым скачком идея становится природой. Ну, как гусеница становится бабочкой. И в природе есть и количество, и качество, и пространство со временем и все прочее, что было запрограммировано Абсолютной идеей. В природе уже возникает жизнь, потом человек с его сознанием, которое есть ничто иное, как часть Абсолютной идеи. И его сознание на уровне философии проходит те же стадии, что проходила Абсолютная идея — открывает философские категории. И стремится к познанию истины, а завершение – даже Абсолютной Истины.

Но все же: для чего Абсолютной идее нужно осознавать себя в образе человека, а потом, осознав, возвращаться к себе самой уже в виде чистого сознания, своего рода «лучистого человечества» (термин Циолковсого)? Надо думать – для управления всей Вселенной.
Однако предполагание есть форма субъективного, которое не имеет касательства к этому изложению. Но третье, в котором имеют свое существование бытие и ничто, должно иметь место и здесь; и оно, действительно, имело здесь место; это - становление. В нем они имеются как различные; становление имеется лишь постольку, поскольку они различны. Это третье есть нечто иное, чем они. Они существуют лишь в ином. Это также означает, что они не существуют особо (fur sich). Становление есть устойчивое наличие бытия в той же мере, что и существование небытия, иначе говоря, их устойчивое наличие есть лишь их бытие в одном; именно это их устойчивое наличие (Bestehen) и есть то, что также снимает их различие. Из становления возникает наличное бытие. Наличное бытие есть простое единство (Einssein) бытия и ничто.
Простую мысль о чистом бытии как об абсолютном и как о единственной истине впервые высказали элеаты, особенно Парменид, который в дошедших до нас фрагментах высказал ее с чистым воодушевлением мышления, в первый раз постигшего себя в своей абсолютной абстрактности: только бытие есть, а ничто вовсе нет. - В восточных системах, особенно в буддизме, ничто, пустота, составляет, как известно, абсолютный принцип. - Глубокий мыслитель Гераклит выдвигал против указанной простой и односторонней абстракции более высокое, целокупное понятие становления и говорил: бытия нет точно так же, как нет ничто, или, выражая эту мысль иначе, все течет, т. е. все есть становление».
Для нас важен вопрос о Природе. Не только об ее устройстве, а о ее цели. Зачем она вообще нужна?
Известно, что наука на отвечает на вопросы типа: для какой цели, зачем возникла Вселенная? Или зачем возникла жизнь. Или разум. Вопросы цели лежат вне пределов науки.
Но сам-то вопрос есть? Есть. Стало быть, на него будут стараться ответить. И отвечают - разные религии и философия.
Самый общий ответ дал Гегель: мир создан абсолютной идеей для того, чтобы идея, овеществившись, прошла в виде материи длинный путь развития, создала бы в итоге путем эволюции жизнь, а потом мыслящую материю (в данном случае - человека) и вот таким образом, как бы посмотрев на себя в зеркало (в образе человеческого духа), смогла отрефлексировать, понять себя. Осознав себя, она более не будет нуждаться в тварности, отделится от телесности и воспарит в мировые пространства в полном и завершенном блаженстве.
Легко видеть тут "офилософствование" религиозной идеи создания мира по слову Божию, создание человека как венца творения в шестой день и провозглашение цели для человека - познание им Бога.
Кстати сказать, главная интенция науки и вообще человека какова? Это -познание окружающего мира. А ведь это ничто иное, как главное требование из философии Гегеля. Материя в образе человека должна познать себя и, таким образом, познать замысел абсолютной идеи.
А помните - чтобы чем-то управлять нужно иметь план хотя бы на ничтожный срок, скажем, хотя бы на 1000 лет? И нужно иметь знание машины, которой управляешь. Вот для того и задано познание мира как имманентное свойство человека. Бессмертие его души ведь можно понимать как неуничтожимость сознания, которое в пакибытии вливается в мировое информационное поле и вместе с Творцом обеспечивает всю эту тонкую настройку, без которой жизнь была бы невозможной. Отсюда и теодицея, понимаемая в самом широком смысле: Богу нужен соправитель, а он, этот соправитель пока что, кроме творческих порывов, несет в себе и разные животные пороки. Приходится с ними некоторое время мириться. До тех пор, пока человек не дозреет до познания абсолютной истины и избавится от своего тела с массой присущих ему пороков. Вот тогда он и станет равным Богу помощником в деле устроения Мира. Некоторым образом, сам станет Богом. Почему бы Господу сразу не создать идеального помощника? Ну, для того, чтобы была история. Это все равно, как спросить: а зачем эта длинная пьеса, если сразу можно было бы показать ее финал?
Материалиста пугает слово «абсолютная идея». А ее можно понимать просто как «все законы природы». Они же не материальны, не так ли? И вот все эти законы уже существовали в самой первичной сингулярности, из которой произошла кварк-глюонная плазма, потом элементарные частицы, возникли звезды, в них при взрыве сверхновых — вся таблица Менделеева, возникли планеты, на них (некоторых) жизнь и разум. И вот, оказывается, для всего этого уже заранее были готовы все законы природы и даже общества. Впрок, так сказать. И вот все эти законы, лежащие в истоке всего, мы можем называть, вслед за Гегелем, абсолютной идеей А можем — божественной волей. Или словом божьим. Видите, какой простор?
Вопрос, что такое, скажем, смысл жизни в науке не решается. Но... Вот есть две сферы, где он ставится и даже решается - философия и религия. Притом они тут как-то смыкаются.
А когда вам понадобится Бог? А вот когда вам нужно будет делать экзистенциальный выбор типа быть-не быть, или когда станете подводить итоги жизненного пути. Как у вас лично обстоит дело с проблемой собственного небытия? Согласны ли вы исчезнуть без следа как Миша Берлиоз? Если нет -тут вам может понадобиться Причина Мира и его Конечная цель. Просто для спокойствия духа при подходе к физическому небытию.
Еще более интересен для нас подход Гегеля к истории. Вот о ней Гегель пишет в своей «Философии истории» гораздо понятнее и фактическую ее канву знает хорошо.
Вот, к примеру, пишет он с несвойственной ему вообще-то иронией:

«Если мы бросим взгляд на судьбу всемирно-исторических личностей, призвание которых заключалось в том, чтобы быть доверенными лицами всемирного духа, оказывается, что эта судьба не была счастлива. Они появлялись не для спокойного наслаждения, вся их жизнь являлась тяжелым трудом, вся их натура выражалась в их страсти. Когда цель достигнута, они отпадают, как пустая оболочка зерна. Они рано умирают, как Александр, их убивают, как Цезаря, или их ссылают, как Наполеона на остров св. Елены.

То злорадное утешение, что жизнь исторических людей нельзя назвать счастливой, что так называемое счастье возможно лишь в частной жизни, которая может протекать при весьма различных внешних обстоятельствах,— это утешение могут находить в истории те, кто в этом нуждается. А нуждаются в этом завистливые люди, которых раздражает великое, выдающееся, которые стремятся умалить его и выставить напоказ его слабые стороны. Таким образом и в новейшее время много раз доказывалось, что государи вообще не бывают счастливы на троне, а поэтому доказывающие это мирятся с тем, что царствуют не они, а государи. Впрочем, свободный человек не бывает завистливым, а охотно признает великое и возвышенное и радуется, что оно есть.

Александр Македонский завоевал часть Греции, а затем и Азии, следовательно, он отличался страстью к завоеваниям. Он действовал, побуждаемый любовью к славе, жаждой к завоеваниям; а доказательством этого служит то, что он совершил такие дела, которые прославили его. Какой школьный учитель не доказывал, что Александр Великий и Юлий Цезарь руководились страстями и поэтому были безнравственными людьми? Отсюда прямо вытекает, что он, школьный учитель, лучше их, потому что у него нет таких страстей, и он подтверждает это тем, что он не завоевывает Азии, не побеждает Дария и Пора, но, конечно, сам хорошо живет и дает жить другим».

Гегель провел свою идею о торжестве свободы детально - через историю человечества в смысле смены политических устройств, через историю религии, философии, через такие составляющие культуры как наука, искусство, право, мораль.

Для начала давайте поговорим о системе понятий, в рамках которой будет ясно - прогресс или регресс происходит со страной, в каком направлении надо двигаться и, допустим, какой смысл для истории имеет существование той или иной страны. Зачем для всемирной истории нужны, например, Дагомея или Полинезия? Можно ли без них обойтись? Вопрос это не праздный. В определенной системе отсчета каждая страна нужна, а с гегелевской точки зрения - не каждая. Вот без этих дагомей и полинезий, по гегелевской философии, всемирная история вполне может обойтись.

«Негры уводятся европейцами в рабство и продаются в Америку. Однако их участь едва ли не оказывается хуже в их собственной стране, где также существует абсолютное рабство, так как в основе рабства вообще лежит то, что человек еще не сознает своей свободы и таким образом унижается до того, что с ним обращаются как с вещью, как с чем-то лишенным ценности. Но у негров нравственные чувства весьма слабы или, лучше сказать, совершенно отсутствуют. Родители продают своих детей, а дети своих родителей, смотря по тому, кто кого схватит. Благодаря полному рабству исчезла всякая связь, вытекающая из того нравственного уважения, которое мы питаем друг к другу, и неграм не приходит к голову ожидать для себя того, чего мы вправе требовать друг от друга.

Целью полигамии негров часто является рождение множества детей, которых можно было бы всех без исключения продать в рабство. Очень часто раздаются такие наивные жалобы, как например жалоба одного негра в Лондоне, который сокрушался о том, что теперь он очень беден, потому что он уже продал всех свои родных. Характерной чертой проявляющегося у негров презрения к людям является не столько презрение к смерти, как неуважение к жизни.

Когда в Дагомее умирает король, общественная связь расторгается: в его дворце начинается всеобщее разрушение и разложение; все жены короля (в Дагомее их имеется определенное число — 3333) умерщвляются, и во всем городе начинаются всеобщий грабеж и всеобщая резня. Жены короля усматривают в этой своей смерти необходимость и поэтому идут на смерть разукрасившись. Высшие чиновники должны спешить как можно скорее провозгласить нового правителя, чтобы этим положить конец этой резне.

Нам остается еще только прежде всего дать обзор географической основы Азии и Европы. Азия вообще есть восточная часть света. Хотя она и является западом для Америки, но как Европа вообще есть центр и конец древнего мира и абсолютно есть Запад, так Азия абсолютно есть Восток. Всемирная история направляется с Востока на Запад, так как Европа есть безусловно конец всемирной истории, а Азия ее начало».

По Гегелю, что бы ни делали люди, они все равно придут к светлому концу, то есть, к торжеству полной свободы, в том числе и свободы от своего тела. Локально история может двигаться как угодно: назад, вбок, стоять на месте, но общая, всемирная история придет обязательно туда. А то общество, которое сошло с главной исторической последовательности, не существует для истории.

• Ч. I. Восточный мир. (Die orientalische Welt: Китай, Индия, Персия)
• Ч. II. Греческий мир (Die griechische Welt).
• Ч. III. Римский мир. (Die römische Welt: в том числе Византия)
• Ч. IV. Германский мир. (Die germanische Welt: переселение народов, Средние века, Новое время)

Греческий и Римский мир обычно объединяют в одну греко-римскую цивилизацию, так что троичность Гегеля не страдает.
По Гегелю, по мере смены миров все время происходит рост свободы. Каждая последующая социальная конструкция обладает большей степенью свободы. Для этого вели свои завоевательные походы греки, Александр Македонский, римляне, Цезарь, Август, затем Наполеон.
Итак, этих исторических людей следует рассматривать по отношению к тем общим моментам, которые составляют интересы, а таким образом и страсти индивидуумов. Они являются великими людьми именно потому, что они хотели и осуществили великое и притом не воображаемое и мнимое, а справедливое и необходимое. Этот способ рассмотрения исключает и так называемое психологическое рассмотрение, которое, всего лучше служа зависти, старается выяснять внутренние мотивы всех поступков и придать им субъективный характер, так что выходит, как будто лица, совершавшие их, делали все под влиянием какой-нибудь мелкой или сильной страсти, под влиянием какого-нибудь сильного желания и что, будучи подвержены этим ' страстям и желаниям, они не были моральными людьми.
Приведу цитату из Гегеля, в которой он как раз упоминает эту Дагомею, главную страну Африки того времени по торговле рабами. В тому же, как сообщает Вики « Во дворе королевского дворца периодически совершались человеческие жертвоприношения — людей умерщвляли, чтобы они служили высокочтимым предкам в загробном мире в качестве слуг, причем вместе с дворцовыми слугами убивали кого-то из знатного рода, чтобы он был «официальным послом» короля в загробном мире. Помимо этих повседневных обрядов, проводилось массовое человеческое жертвоприношение в дни похорон королей. Поскольку рабы были основой экспорта Дагомеи, запрет европейцами работорговли стал причиной ослабления государства уже с начала XIX века».
Теперь на этой территории располагаются Того и Бенин.
Гегель:
Из всех вышеуказанных черт вытекает, что характер негров отличается необузданностью. Это состояние исключает возможность развития и образованности, и негры всегда были такими же, какими мы видим их теперь. Единственною существенной связью, соединявшею и еще соединяющею негров с европейцами, оказывается связь, выражающаяся в рабстве. В нем негры не видят ничего не подходящего для себя, и именно англичан, которые всего больше сделали для отмены торговли рабами и рабства, они считают своими врагами. Ведь короли придают большое значение продаже своих взятых в плен врагов или своих подданных, так что рабство способствовало развитию гуманности среди негров.
Теперь мы покидаем Африку и уже не будем упоминать о ней. Ведь она не является исторической частью света; в ней не замечается движения и развития, и то, что происходило в ней, т. е. на ее севере, относится к азиатскому и европейскому миру. Карфаген был там важным и преходящим моментом, но как финикийская колония он относится к Азии. Египет будет рассмотрен, когда мы будем говорить о переходе человеческого духа с востока на запад, но он чужд африканскому духу; говоря об Африке, мы собственно имеем в виду то, у чего нет истории, нечто не исследованное, то, что еще вполне находится на первобытной ступени развития духа и о чем здесь нужно было упомянуть, лишь говоря о пороге всемирной истории.
Лишь теперь, отстранив от себя это, мы находимся на подлинной арене всемирной истории.
Некие общества "садятся" на главную историческую последовательность и проходят ее, если они меняют свои конструкции вовремя: скажем, восточный мир заменяется на греческий, тот на - римский, а римский - на германо-христианский (термины Гегеля). Гегель называл Запад германо-христианским миром, поскольку весь Запад является, по Гегелю, результатом экспансии германских племен. Да, так вот, что бы ни делали люди, абсолютная идея себя проявит, и они достигнут конечной цели. Более того, эта идея реализуется через любые действия людей. Гегель называет это хитростью мирового разума. Люди могут и не знать, что они делают, они преследуют свои конкретные корыстные цели и руководствуются, например, алчностью или местью.
Вся история Гегелем делится на 4 (фактически на три) части:
И, наконец, наступает германо-христианский (западный) мир, он расширяется, намереваясь заполнить собой всю цивилизацию. Полководцы и императоры ведут свои войны исключительно для того, чтобы воплотить абсолютную идею, хитрость мирового разума, и распространить германо-христианский мир на более широкую область. Когда они "отрабатывает" свое, то, подобно мавру, который сделал свое дело и может гулять смело, удаляются с исторической арены. Поэтому Александр Македонский умирает за ненадобностью - в молодости от малярии - он больше не нужен истории. Наполеон терпит окончательное поражение при Ватерлоо, и умирает в ссылке на острове святой Елены после того, как он исполнил свою историческую роль.
Мы наблюдаем некий прогресс. Возьмем, например, такой параметр, как свобода. Растет она или нет? По Гегелю, она растет – это и есть для него прогресс. Это проявляется и в социальной сфере, и во всех остальных. Например, в чисто технической области: человек раньше мог только ходить пешком, теперь он может плавать по воде, летать, т.е. перемещаться разными способами. Он становится все более свободным. В социальном смысле у греков и римлян - рабы и свободные, потом появляется формальное юридическое право, где все равны перед законом.Философию истории Гегеля приняли не потому, что она "единственно научная", и других нет, а потому, что она оптимистична: "завтра будет лучше, чем вчера". Это своего рода акт веры! Ведь в принципе мы могли бы выбрать философию истории, по которой считалось бы, что жить становится все хуже и печальнее - и всегда можно подобрать факты, которые подтвердят нашу философию. Это все равно, как, скажем петь песню: "то ли еще будет, ой-ой-ой!", где вот этот припев "ой-ой-ой" не позволяет надеяться, что потом будет лучше, а можно петь более оптимистическую: "птица счастья завтрашнего дня, выбери меня!".
Конечно, существуют и совсем другие философии истории. Например, долгое время вообще не было линейной истории. Мир представлялся движущимся по временному кругу. Так было у древнегреческого историка Полибия, у Сыма Цяня - древнекитайского историка. Позже, в европейской культуре Нового времени - у Вико. В рамках такой философии истории происходят одни и те же события, которые полностью повторяются через определенный период. Возникают те же войны, те же государства появляются, те же люди живут. Это старинная идея. Она была присуща еще индуизму и пифагорейскому учению.
После возникновения христианства, которое задало начало отсчета мира, и особенно сотворения человека, в котором говорится о духовной эволюции человека, его понимания Бога, смысла его жизни и даны эсхатологические представления о конце света, были как бы заданы начало и конец истории (особенно у Августина Блаженного), - история размыкается, превращается в линейную, поэтому можно говорить, на каком месте мы находимся - в начале пути, в середине, в конце. И вся история стала протекать как бы в "тени будущего": имеется конечная цель, расположенная в будущем (страшный суд и конец мира), до нее время отмерено как в песочных часах и оно пересыпается из будущего в настоящее, становясь тут же прошлым. И до будущего остается времени все меньше и меньше.
У Гегеля, который, так сказать, "офилософил" христианское понимание истории, эта линейность приобрела вполне завершенную форму. Но еще до Гегеля выдвигались такие как бы линейные теории, в соответствии с которыми мы если и движемся, то в обратную сторону, - от "золотого века" к распаду. Вот, например, у Руссо были такие антитехнологические - чуть не написал "антинаучные" - воззрения. А в принципе - почему бы и нет? Руссо очень негодовал по поводу науки. Он считал, что природа специально скрывает свои секреты, как мать прячет спички от неразумного дитяти, чтобы он не нашел, не поджег, себе не навредил. Поэтому, рассуждал Руссо, не надо разгадывать тайны природы, не нужно пытаться открывать ее законы - это не к добру, это все плохо кончится. Руссо даже с патетическим пафосом восклицал: "Народы мира! Знайте, что наука привела многие народы к гибели". (Французские просветители, а потом наследующие им французские революционеры иначе как к "народам мира" и не обращались.) Весь пафос руссоистских идеалов построен на гармонии жизни и природы, а урбанизация, создание машин, научные знания - это увод от лона природы, это гибельный путь. Если придерживаться руссоизма, то весь ход истории - появление городов, возникновение ремесел, развитие науки, технологии производства - это сплошная деградация.
Можно вспомнить также "полинезийский рай", есть такой термин в социологии. Это идеал для руссоистского подхода, для исторического принципа Руссо. Не надо ни пахать, ни сеять - сорвал банан и съел... Тепло, не надо ничего строить, не нужно ни одеваться, ни спасаться от холода. Такой рай, такое общество для Гегеля - вне истории.
В рамках гегелевской философии мы можем спросить: "А какую роль занимает Россия в мировой истории? Где она там находится?" По Гегелю, она наверняка находится где-то в восточном мире, по крайней мере, так было во времена Гегеля, в первой половине ХIХ века. Это, конечно, реконструкция, потому что о России специально Гегель не писал. Ну, а где ж ей еще находиться, когда у нее крепостное право, которое лучше называть рабовладельческим. Термин "право" в сочетании с "крепостным" - это очевидный нонсенс. Право определяется как равенство отдельного человека с целым государством (в смысле защиты естесвенных прав человека). В связи с этим понятно, что права не было в восточных деспотиях и даже язык не знает таких выражений как, скажем, египетское право или китайское право. В России настоящее право возникло во второй половине ХIХ века, после отмены крепостного состояния и судебной реформы 1864-1866 годов. А до того только и было что "крепостное". Точно также, как при коммунистическом режиме существовало "советское право" - такой же абсурд, как и "крепостное".
Россия -"страна рабов, страна господ", много резких слов по поводу положения личности в России произнесли русские философы - Бердяев, Булгаков, Федотов, Ильин, не говоря уж о Герцене, Белинском, Чернышевском - революционных демократах. Да иногда проговаривались и сами государи-императоры. Екатерина II в своем наказе сенату в том месте, где писала о крестьянах взяла да ляпнула вдруг: "рабы".
Да, были у Гегеля кое-какие основания относить Россию к Восточному миру. Но не полные. По Гегелю, государства такого типа вообще сходят с исторической последовательности - как, например, Китай. Он был восточным миром, сыграл свою роль, да так потом и остался восточным миром. Другие страны постепенно набирали темп. А Китай дрейфовал до ХХ века по оси времени, не поднимаясь по вертикали в направлении роста свободы. И только теперь там намечаются какие-то ростки свободы, да и то пока что только экономической.
Но кое в чем, при всем уважении к великому диалектику, мы все-таки не согласны с Гегелем. Он, очевидно, Россию относил к восточному миру. А она занимает какое-то промежуточное положение - с одной стороны, Россия находится на историческом пути развития и проходит главную последовательность, но, с другой стороны, как-то часто норовит с нее свалиться. А потом опять с трудом вскарабкивается на главную историческую последовательность. В этом - драматизм российской истории. И ее особенность.В связи с изложенным интересно рассмотреть, как Маркс, приняв Гегеля, но в усеченном виде, оценивал Россию (и вообще славянство). Оказывается, он делал это полностью с позиций гегелевской философии истории, но только весьма усугубил его выводы.
Маркс в 53-54 годах был корреспондентом двух газет - "Нью-Йорк Геральд Трибюн" и "Фри Пресс" и делал там обзоры о России по поводу идущей Крымской войны. Маркс писал обзоры историко-философского характера, и общая оценка России была у него такой: вот лежит громадный ящер, очень злобный, с мощной челюстью и маленьким мозгом (образ Маркса). Для западной цивилизации он представляет колоссальную угрозу. Как пишет Маркс, солнце Западной цивилизации не может обойти мир, не пройдя через мост Золотой Рог в Константинополе. А пройти этот мост оно не может, не столкнувшись с этим чудовищем, лежащим на дороге. Поэтому его обязательно надо ликвидировать. Иначе Западная цивилизация не сумеет распространиться по всему миру.
Что же делают правительства западных цивилизаций? Они ведут себя глупо, мелко, ведут никчемную Крымскую кампанию, занимаются захватом какого-то там Севастополя или, паче того, Сапун-горы. Не этим надо заниматься, а следует полностью и окончательно решить вопрос: нужно ликвидировать панславизм, полагали Маркс и его друг Энгельс.
Резкие высказывания о славянах и русских в советское время либо убирались цензурой, либо, когда немного просачивались, их объясняли ненавистью Маркса и Энгельса к российскому самодержавию, закабалившему и поработившему народ. Но этим не объяснишь такую, скажем, фразу Маркса: "ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью" или "лишь война против России есть война революционной Германии" (К. Маркс, Ф. Энгельс. Собрание сочинений. Издание второе. Т. 5, с. 212).
Маркс был заядлым норманистом, полагал, что государственность славянам принесли норманны, сами славяне на это не способны. Впоследствии точь в точь такие идеи излагал Розенберг в "Мифе ХХ века", да и сам Гитлер в своих "Застольных разговорах". И, само собой, Геббельс в "великолепных статьях" (так он их всегда аттестует в своих "Дневниках").
Вывод же из исторической аморфности славян Маркс делает такой:

"Народы, которые... лишь при помощи чужеземного ярма были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность" (т. 6, с. 294).

Ну а коли это так, то не нужна им никакая самостоятельность и даже просто автономия. А что же им нужно? Это не так важно. А важно то, что они не нужны прогрессу. Читаем:

"В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом" (т. 6, с. 186).

Итак, все славянские народы должны исчезнуть с лица земли ради "революционного прогресса". Учитывая, что Маркс отождествлял буржуазную алчность с еврейством, эту участь должно было бы разделить и "мировое еврейство".
Кто скажет, что это не идеи Гитлера, пусть оборвет "Лебедю" крылья.
В советских учебниках не забывали упомянуть об интересе Маркса к России. О Германе Лопатине (он перевел на русский 1-й том "Капитала"), который был чуть ли не приемным сыном Маркса. При шести дочерях (три из которых умерли), впрочем, Маркс действительно нуждался в сыне. Ибо сын, прижитый от служанки Ленхен (Елена Демут - Helena Demuth), увы, не считался Марксовым (грех взял на себя Энгельс, написав другу «Вали все на меня») и не носил ни его фамилии, ни фамилии друга Энгельса, разве что немного сходное с его именем – Фредерик, ибо был отдан на воспитание в семью ремесленника Льюса, но носил фамилию - Фредерик Демут с прочерком имени отца в свидетельстве о рождении.
С умилением вспоминали, что Маркс учил русский язык, чтобы в подлиннике читать "Очерки из экономической экономии (по Миллю)" Чернышевского. Увы и увы. Сам Чернышевский относился к "Капиталу" Маркса более, чем прохладно. Он, находясь в ссылке в Вилюйске (там холодно, может оттого и прохладное отношение?), сиживал на берегу Вилюя и развлекался тем, что вырывал странички из "Капитала", делал из них лодочки и пускал по мутным водам. И плыли они в Ледовитый океан, неся малым народам севера свет немеркнущих идей.

Или вот это из его обзоров по Российской истории:

"Россия норманнов полностью сошла со сцены, и едва заметные следы этого периода стушевались перед наводящим ужас появлением Чингис-хана. Не в суровом героизме норманнской эпохи, а в кровавой трясине монгольского рабства зародилась Москва. И современная Россия является ничем иным, как преобразованной Московией. Раб монголов Иван Калита добился своего могущества, направляя силы своего давнего врага - татар - против своих врагов - русских князей.

Да, это высокий класс стиля. Был у молодого Маркса.
Но и Маркс не остался в долгу. Он русский бы выучил только за то, что.... Впрочем, слово классику Энгельсу, который в письме Марксу так пишет о тяге своего великого друга к русской филологии и проливает свет, за что бы Маркс выучил русский (который так и не выучил): "...По крайней мере хоть один из нас будет знать языки, историю, литературу и особенности социальных институтов как раз тех народов, с которыми придется немедленно вступить в конфликт" (т.28, с. 31-32). И эта идея была позже принята на вооружение в Вермахте. Там издавали разговорники, в которых на первом месте стояли исконные русские слова : "Кто из вас комиссар?", "Покажи, где прячутся евреи". "Ты мать партизана, да?", "Еда, водка, быстро-быстро". А уж русское выражение "Матка, курка, млеко, яйки - шнель, шнель" каждый "согражданин" Маркса знал и без всякого разговорника.
Да, по Марксу, панславизм - это уже больше, чем царский режим. Это определенный дух, настрой, это плоть и кровь населения, которое уже запрограммировано от рождения социальной программой на определенную форму поведения, на послушание, на подчинение. У этого населения нет гражданских начал, нет понятия демократии, свободы, потому это толпа, управляемая монархом, и представляет собой грубую животную силу, как мышцы у ящера. А вот когда произойдет революция (естественно, социалистическая), то она заменит эти слабовольные тупые правительства в Западной Европе на волевые, революционные правительства - они-то и прикончат российское чудовище - оплот панславизма, и тогда солнце Запада (уже коммунистического) перейдет через Золотой Рог и взойдет над миром. Над миром, в котором не будет реакционной России и не менее реакционного славянства. Так писал Маркс в серии своих статей, многие из которых (но не все - советская цензура не дремала!) были впоследствии напечатаны в СССР в 8, 9, 10 томах собрания сочинений.
Одну из своих статей он начинает таким анекдотом-притчей: два персидских мудреца заспорили, рождает ли медведь живых детенышей или откладывает яйца? Один из этих персидских ученых, как видно, более образованный, сказал: "Этот зверь способен на все". "Вот так, - комментирует Маркс, - и русский медведь на все способен. Особенно когда зверь знает, что другие ни на что не способны и безвольны". Как видим, он исходил из того, что восточный мир в образе России не просто сошел с исторической сцены, но каким-то образом завис на этой линии и мешает остальному миру двигаться.
Вот это и было оригинальное развитие, которое Маркс внес в философию истории Гегеля.
А так то, Маркс был крупным мыслителем и очень хорошо писал, достаточно посмотреть его «18 Брюмера Луи Бонапарта» и прочесть:
«Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый встречный авантюрист может совершить над ней насилие».
Цепи, которыми монголы удерживали в рабстве Москву, Иван (Третий имеется в виду - В.Л.) вырвал у них, повидимому, лишь для того, чтобы ими связать русские республики.
Короче говоря, монгольское рабство было той ужасной и гнусной школой, в которой сложилась и возвысилась Москва. Она добилась своего могущества лишь благодаря тому, что достигла виртуозности в искусстве раболепства. Даже после своего освобождения, после монгольского ига, Москва под личиной хозяина, господина, продолжала играть свою традиционную роль раба, и в конце концов Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордым честолюбием монгольского повелителя, которому Чингис-хан завещал миссию завоевателя мира".