На пороге Большого голода: Харьков в 1931 г

Приглашаем всех желающих в царство лжи, истерии и беспорядка. А чтобы любознательные не пугались, сформулируем немного мягче: айда в виртуальное путешествие на девяносто лет вглубь! Посмотрим, как выглядел на деле знаменитый «сталинский порядок».

1931 год подходит для этого наилучшим образом. Поскольку кое-что «провисает» в исторической памяти. Даже теряется между «годом великого перелома» и трагедией Голодомора, тем «переломом» вызванной. И с высоты ХХІ века может показаться, что харьковчане хоть один год жили беззаботно. Ведь столичный статус согревал!

На самом деле, еще в марте 1929 года в городе было введено нормированное распределение важнейших продуктов питания. По так называемым заборным книжкам — серьезным вроде бы документам, которые должны были обеспечить «социальную справедливость» в тогдашнем ее понимании. Чтобы рабочий получал больше, служащий — чуть меньше, а иждивенец — и совсем мало. Что же касается «классово чуждых» — тот пусть следует за хлебом на базар!

Тотальное «окнижение» жителей столицы с прикреплением каждого потребителя к определенному распределителю проходило долго, хаотично и сопровождалось громкими скандалами. Но поставленной цели так и не достигло: хлебные очереди короче не стали.

11 сентября 1931-го: легче найти «крайних», чем признаться, что продуктов просто не хватает

Зато подозрительно быстро начало расти… население города. По состоянию на 1 октября 1929 года в Харьковском центральном рабочем кооперативе (ХЦРК) и Транспортном потребительском обществе ЮЖД (ТПО) было 511 тысяч прикрепленных лиц. А уже 20 ноября их стало 668 тысяч. Меньше чем за два месяца прибавилось полтораста тысяч едоков!

Городской совет отреагировал на «демографический взрыв» созданием комиссии по контролю над выдачей заборных книжек. Председатель – товарищ Поляков, секретарь – товарищ Долгополов, счетовод – товарищ Фридман.

В сентябре 1930-го все они стали героями громкого судебного процесса. В деле о мошенничестве и диких злоупотреблениях с… заборными книжками! Поляков однажды выкрутился, а двое его коллег получили по восемь лет дальних лагерей. Газеты охотно цитировали Фридмана: «Книжки в амбаре ХЦРК лежали как навоз!». Так чего было не воспользоваться беспорядком?

Книжки выгребались из амбара и через сеть, состоявшую из девяти человек, пускались в обращение. Все просто: получаешь продукты по «твердым» ценам – продаешь по базарным.

Такие нехитрые шоу харьковцам демонстрировали в начале 30-х очень часто

Нетрудно представить, какую ярость испытывал обычный харьковчанин, читая такое. Ведь рядовому потребителю, чтобы получить заборный документ, нужно было заполнить солидную анкету и подтвердить кучей бумажек внесенные в нее данные. И встать до зари в очередь, чтобы на вырванный из книжечки талон приобрести хлеб.

Зато советской власти разного рода «расхитители социалистической собственности» чрезвычайно… помогали. На «вредителей» привычно списывали нехватку продовольствия, вызванную, прежде всего, неудачной экономической политикой. И это выглядело достаточно убедительно! Если верить «Харьковскому пролетарию», вызванная делом Долгополова-Фридмана сентябрьская проверка «дала 11,5% экономии и обнаружила 50 000 лишних заборных книжек».

Казалось бы, после такой строгой зачистки харьковчан должны были просто завалить едой и промышленными товарами. А им снова предложили шоу! 10 ноября 1930 года на скамью подсудимых сел чуть ли не в полном составе отдел прикрепления ХЦРК – одиннадцать человек сразу. Во главе с тем же Поляковым, которому в сентябре удалось избежать приговора. И обвинение было «традиционным» – злоупотребление с заборными книжками!

Поскольку очередная порция приговоров ничуть не улучшила поставки, городские власти решили усилить учет и контроль. К этому ее побуждали еще и строгие наставления декабрьского, 1930 года объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б). И интересные цифры, прозвучавшие в отчетном докладе наркома снабжения Анастаса Микояна: за текущий год было расстреляно 48 «вредителей» из Союзмяса и Союзплодоовощ.

Нарком снабжения Анастас Микоян

«Источенное» печальной статистикой, харьковское руководство анонсировало в начале 1931-го тотальную перерегистрацию потребителей с заменой старых заборных книжек на документы нового образца. А 10 января стартовала перепись населения и пригородной полосы.

Эти процессы дополняли друг друга. Перепись должна была «помочь харьковскому церобкоопу провести учет населения с целью выдачи новых заборных книжек». А опертая на его итоги перерегистрация должна была «дать возможность нормально работать кооперации, которая будет строить реальные планы, имея определенное количество лиц, которым нужно будет поставлять». Все это в комплексе должно было «устранить отлив нормированных товаров в руки нэпмана, устранить очереди».

Точно сосчитать прикрепленных к распределителям пытались и раньше. Но как-то вяло. Горсовет давал указания руководству ХЦРК, что спускало их на этаж ниже — районным подразделениям. Там все и тормозилось. Буквально накануне переписи заместитель руководителя Ленинского филиала ХЦРК убеждал корреспондента «Харьковского пролетария», что «при системе церобкоопа учет невозможен».

Газета его высмеяла. Ведь имело на руках постановление горсовета от 8 января 1931 года «О перерегистрации населения в связи с переходом на заборную книжку единого образца». Столь подробно разработанную, что увернуться от переписи не должен был никто.

Длиннющий, на 19 пунктов, документ, подписанный председателем и секретарем городского совета, указывал все возможные и невозможные категории населения, подлежащие регистрации. Все возможные и невозможные справки, которые граждане должны предоставить писцам.

Была разработана и опубликована подробная инструкция по проведению регистрации. А больному вопросу — распределению потребителей по категориям снабжения — так вообще отдельное постановление посвятили.

Для работы «в поле» выделили «молодых, непоседливых и настойчивых»: 2000 харьковских студентов на неделю освободили от занятий, чтобы они получили необходимую информацию. Им выдали специальные удостоверения, которые, между прочим, давали право на бесплатный проезд в общественном транспорте.

Списки жителей студенты сносили в районные штабы, которых было создано целых 28: 17 в Харькове и 11 в пригородной полосе. Ими руководил 29-й, так называемый центральный штаб. По словам газеты «Харьковский пролетарий», были «мобилизованы сотни людей и потрачены большие деньги на временный аппарат».

И все равно «полный охват населения Харькова не был достигнут». В Нагорном районе, например, студенты каким-то чудом обошли стороною 28 (!) домов. Три с половиной тысячи граждан не попали в списки.

Сентябрь 1931-го: пламенные лозунги вместо еды

Да еще хуже было в пригородной полосе: «Грустная картина на селе. Около 40% потребителей переписью там не охвачено. В Мерефе из 5000 потребителей 3000 не переписаны». А о Хорошеве так вообще забыли!

По состоянию на 15 марта 1931 года, если верить печатному органу окружкома партии, на 500 тысяч харьковского населения ходило 750 тысяч заборных книжек. Ведь из-за «неудачно проведенной переписи» обмен ужасно затянулся. Нужно было досчитывать и перечислять. В то время как «каждый день упущения отрывал от планового снабжения десятки тысяч пайков».

Кто-то решил, что обмену «не хватает большевистских темпов», потому что не установлен его окончательный срок. Установили: до 5 апреля. И успешно его провалили! Определили новый: «6 мая аннулируются старые заборные книжки и вступает в силу новый заборный документ». И снова то же самое!

В 1931-м такие объявления харьковчане читали очень внимательно

Долго ждали от наркомата поставки сведений о распределении потребителей на категории и группы. Когда они в конце концов пришли, оказалось, что книжек одного вида напечатали меньше, чем нужно, другого - больше. А добрая половина листов, подготовленных к середине марта, была типографским браком.

Организация работы районных штабов хромала на обе ноги. Вот характерная картинка, датированная 3 апреля: «На маленьких столиках работает по 4-5 человек. Печати, паевые книжки, заборные листы, переплеты – все это в одной куче. Переплеты с документами валяются на столах и под столами. Работают наскоро, кое-как».

Шестимесячному младенцу Оноприенко выписали книгу категории «А». Как слесарю Харьковского паровозостроительного завода. Семью товарища Убийбатька разделили по классовому признаку. Несовершеннолетней дочери дали, как пролетарию, рабочую категорию «А», а сына-школьника сделали служащим: категория «Б»!

24 апреля 1931 года: «книжный» бардак глазами карикатуриста

В одной из книжек, изданных в Ленинском районе, нашелся лист, плотно исписанный отборными матами. В другой — признание в любви.

Было бы смешно, если б не хотелось плакать. Тысячи людей не смогли получить вовремя то, что им полагалось согласно тогдашним правилам. Очереди, слезы, ругательство и проклятия. И повсеместное хамство со стороны чиновничьей братии.

Уполномоченный от дома по Клочковской, 25 сдал на обмен 49 старых книжек, а новых выдали только 20. Желая получить остальные, показал сотруднику бюро прикрепления квитанцию ​​о сдаче, где четко числилось «49». А тот взял и порвал ее на мелкие кусочки!

20 марта 1931 года среди общего хаоса чудом родилось разумное решение: организовать при ХЦРК центральную картотеку прикрепленных. То есть создать единую базу данных потребителей города и пригородной полосы.

Под нее выделили помещение и соответствующий штат. Однако районные отделения в течение двух месяцев так и не смогли прислать в центр все анкеты потребителей. А Холодногорский робкооп вообще ни одной не передал!

Уже весной 1931-го громкие январские лозунги выглядели как издевательства. Завалили все!

Поэтому ХЦРК с 1 июня просто… перестал финансировать картотеку. Потому что толку от нее не дождался. Собранную до этого времени документацию хотели передать секции магазинооборота и поставки Харьковского горсовета. А та отказалась ее принимать! Не потому ли, что в мутной воде беспорядка большая рыба ловилась?

А газеты и дальше рассказывали, что это «непманский элемент» вредит рабочей поставке. И демонстрировали искреннее возмущение, когда какого-нибудь беднягу из «классово чуждых» ловили на незаконном получении заборной книжки.

—

Эдуард Зуб, историк, сотрудник УИНП; , опубликовано в издании mediaport.ua