Как поэтесса Серебряного Века стала комиссаршей, узницей концлагеря, праведницей и святой Мать Мария

Перед эмигрантами из России в сороковых годах встал выбор: поддержать нацистов (“лишь бы против СССР!”) или решить для себя, что нет и не может быть причин стать даже временными союзниками Гитлера. Монахиня Мария Скобцова была во втором лагере. Но она не просто не отказалась сотрудничать с нацистами - она помогала тем, кто от них страдает. За то, что спасала чужие жизни, мать Мария поплатилась своей.

Дом на улице Лурмель

Февраль сорок третьего города, Париж, Франция. Страна находится под немецкими оккупантами. Гестапо арестовывает молодого иподиакона по имени Юрий Скобцов: во время обыска в благотворительной организации “Православное дело” нём нашли записку от еврейки с просьбой о выправке свидетельства о крещении. Записка обращена к священнику Дмитрию Клепинину.

Клепинина арестовывают на следующий день. И в тот же день в гестапо приходит сама его верная соратница, монахиня Мария Скобцова - ей передали, что сына выпустят, если она сдастся сама. Его не выпустили. “Вам-то это зачем?” - спрашивает мать Марию гестаповец, зачитав, что её обвиняют в помощи евреям. Он искренне не понимает.
 

Юрий Скобцов.

Позже проведать Скобцову заходит Софья Пиленко, урождённая Делоне. Она представляется (и это правда) матерью монахини. “Плохо дочь воспитывали, ж...дам помогает”, говорит ей гестаповец. Значит, хорошо воспитала, отвечает мадам Пиленко. Знает ли она, что её дочь и внука вот-вот отправят в концлагеря, где они умрут? Стала бы она плакать, умолять и жалобить нациста, если бы знала? Глядя на мать и сына Скобцовых, ясно, что вряд ли. Не те были обычаи в семье.

Юрий будет убит в том же лагере, что и отец Дмитрий. Мария - в другом, в женском лагере Равенсбрюк. Есть легенда, что её не собирались убивать - или не в этот раз. Она вошла в газовую камеру, чтобы утешать перед смертью девушку, которой было очень страшно. Это было бы очень в духе матери Марии. Она творила добро так же естественно, как дышала.

В том же доме на улице Лурмель до оккупации помогали не евреям и не военнопленным, а русским иммигрантам. Там мать Мария, заручившись помощью единомышленников, устроила женское общежитие для соотечественниц, которым иначе грозила панель в попытках заработать на угол; тут же открыла благотворительное общество, женские богословские курсы, а вскоре расширила зону своего действия, арендовав помещение под дом отдыха для выздоравливающих от туберкулёза. В этом санатории найдёт покой в 1962 году её мать…
 

Софья Пиленко с дочерью и внуком, за несколько лет до оккупации.

Поэтесса, и это навсегда

Внучка казацкого генерала Пиленко, дочь успешного петербургского следователя Пиленко и его жены-француженки, девочка Лиза - так звали будущую мать Марию до пострига - родилась в Риге. Она словно воплощала советские мечты о свободе от этнических границ и предрассудков, дочь смешанного брака, впитавшая в себя ветры, которые не овевали её предков. Тем не менее, она была далеко от СССР - и по времени, и, как выяснится позже, по убеждениям.

В шесть лет девочка переехала в Анапу. Дедушка-генерал умер и оставил сыну роскошные виноградники. Продавать их Лизин папа не хотел и решил заняться ими самолично - так Лиза и сменила северное море на южное. Детство её было безоблачным. Игрушки, книжки, рождественские ёлки… Оно закончилось в четырнадцать лет. То был год, когда внезапно умер отец Лизы. И год, когда она утратила веру в Бога. Так рассказывала она сама.
 

Лиза Пиленко в двенадцать лет.

Овдовевшая госпожа Пиленко продала, что возможно, собрала двоих детей - Лизу и младшего, Диму - и уехала в Петербург, чтобы дать детям настолько хороший старт, насколько возможно. И у неё получилось. Лиза, закончив хорошую гимназию, поступила на Бестужевские курсы, на философское отделение.

Правда, уже через год их бросила - потому что вышла замуж. Зато за человека надёжного, с юридической профессией - Дмитрия Кузьмина-Караваева. Того самого, который руководил “Цехом поэтов”.

Нельзя сказать, что именно муж ввёл Лизу в круг поэтов. Она ещё гимназисткой познакомилась с Блоком и переписывалась с ним. Но с Дмитрием она стала постоянно посещать поэтические посиделки, беседовать со всеми теми людьми, чьи имена мы теперь видим в томиках поэтов Серебряного века. И - активно писать сама. Её первый сборник стихов “Скифские черепки” был принят очень тепло. Так она стала поэтессой. И осталась поэтессой навек. До самых последних дней она писала. Это тоже было для неё естественно, как дышать.

Поэтесса в политике

Февральскую революцию 1917 года поэтесса встретила с энтузиазмом. Она недавно развелась с мужем, переехала в Анапу, и, как водится, чувстовала, что все двери в будущее для неё распахнулись. Ещё после февральской революции женщин объявили равными мужчинам в правах в общественной жизни, и Елизавета Юрьевна немедленно вступила в партию (эсеров) и выиграла выборы на место городского головы (аналог мэра).

Мэрствовать ей довелось недолго. Город перешёл под власть большевиков, поэтессу сместили с должности, но она добилась получения новой - комиссара по здравоохранению и народному образованию. Эта должность помогала заниматься остроактуальными вопросами по защите, прежде всего, детей, решать эти вопросы здесь и сейчас. Анапа снова перешла к “белым” и вот уже бывшая голова и бывшая комиссарша арестована. За соучастие большевикам ей грозит смертная казнь. Кажется, это был первый раз, когда будущая мать Мария выбрала делать, что должно, и готова была принять за это, что будет.
 

Гаяна Кузьмина-Караваева, старшая дочь Елизаветы Юрьевны.

Поэтессу удалось спасти благодаря обширной общественной кампании - за неё вступились литераторы, но не только они. На своей комиссарской должности она сделала столько доброго, что половина города стояла за Елизавету Юрьевну. Суд постановил, что целью комиссарства не было сотрудничество с советской властью, и выпустил арестованную на волю.

Вскоре поэтесса вышла замуж за казацкого активиста Скобцова и покинула родные края. Семья Скобцовых успела пожить в Грузии, Турции, Сербии прежде, чем смогла осесть в Париже. К тому моменту у Елизаветы Юрьевны родилось - к дочери от первого брака Гаяне - ещё двое детей, Юрий и Анастасия. В Париже Елизавета Скобцова пыталась подрабатывать литературой, но её жизнь вскоре круто развернулась от всего, что было в прошлом. Умерла младшая дочь, совсем ещё малышка, и Елизавета… Развернулась к Богу. Да, как одна смерть отвернула её от религии, другая - вернула назад. Это не о логике. Это о чувствах.

Дальнейшее известно. Монашество (а значит - развод). Активная деятельность - христианская во всех смыслах; от лекций до стирки вручную белья туберкулёзных больных. Общежитие на улице Лурмель. Война. И день, когда мать Мария проходила мимо зимнего велодрома, куда сгоняли для пересылки в Аушвиц евреев. В этот день она впервые спрятала четырёх детей - больше незаметно не удавалось - в мусорных контейнерах и тем самым спасла им жизнь. В тот день в лагеря смерти увезли несколько тысяч евреев-парижан. И не увезли четырёх малышей.

Дом на Лурмель превратился в перевалочный пункт для вывоза еврейских детей и бежавших военнопленных. Мать Мария вышла на Сопротивление, и три человека с дома на улице Лурмель спасли за шесть месяцев… Бог знает, сколько. Они не имели обыкновения считать и считаться. Вопрос “Вам-то это зачем?” был для них не вопросом.

В 2004 году Константинопольский патриархат признал мать Марию святой, вместе с сыном Юрием и соратником, отцом Дмитрием Клепининым. Католики Парижа также почитают Марию, Юрия и Дмитрия как праведников и мучеников; к праведникам мира причислили Скобцову израильтяне. Возле улицы Лурмель появилась улица Марии - именно этой Марии и никакой иной.
 

Мемориальный барельеф преподобномученицы Марии.

Источник: https://kulturologia.ru/blogs/180721/50490/