Фрики, приколисты и сюрсимулянты Почему именно свастика?

//  Paul Malon

«Тут дело в том, что страна 90 лет живёт в монотонной «культуре», где полностью отсутствует явление фрика. А всё у них, понимаешь ли: «А зачем серьга в ухе?», «А почему на татуировке свастика?», «А почему глупые книжки читаешь?» — проблема! Куда не глянь — у советского всё «Проблема». Полный, короче говоря, «рок-н-ролл». Для не советского человека — это просто «крути-верти». Почему у какого-то человека ирокез? Да не почему. Он фрик. И лишь советский во фриках ищет какой-то «месседж», или пытается найти какие-то вербализуемые, переводимые на советский язык, с языка фрика, резоны».

В материале «Часкора» — это было «Открытое письмо в дирекцию издательства ЭКСМО» — речь шла о сталинистской литературе. «Кому и зачем она нужна?» — спрашивали подписанты, и автор этих строк в том числе.

Читатель считает, что нельзя ставить так вопрос. Что подобные вопросы — это тупая и безнадёжная совковая дурь, воспитанная десятилетиями несвободы. Читатель уверен, что сталинисты, так же как рок-н-ролльщики или панки с ирокезами, — просто «фрики». Фрик — по-английски «чудак, чудик, эксцентрик» (а также «сумасшедший, урод, наркоман, извращенец», но это неважно, это я для филологической точности).

Итак, есть чудаки-фрики, которым глупо задавать вопрос «Почему?» и тем более «Зачем?».

А нипочему! А просто так! А для прикола!

Я не самый большой поклонник советского единомыслия. Но мне эта «фрико-приколистская» точка зрения кажется смешной и наивной. Хотя она очень популярна, очень распространена и носит даже некий, что ли, протестный характер. Вроде того, что вот, мол, есть тупые наследники советской идеологии, они же обыватели, филистеры, люди стандарта и мейнстрима. А есть весёлые, свободные фрики-приколисты. Типа как бы даже где-то «западники».

Однако нравится нам это или нет, угрюмые мы совки или отвязанные либералы, нам приходится признать, что люди мыслят в том числе категориями причинности. Требуют основания для слов и поступков. Знаменитый тезис Лейбница «ничего не бывает без основания» — это не какая-то высокая метафизика, а расхожий принцип повседневности. Самый распространённый вопрос после «Где?» и «Когда?» — «А почему?».

Собственно, вся история цивилизации — это поиск ответа на вопрос «Почему?». Вся человеческая наука — от астрономии до микробиологии, от истории до психоанализа — это попытка понять причины явлений и событий. Литература, театр, кино — это тоже своего рода «расследование причин».

От причинности не убежать. Даже фразы «просто так!» и «потому что фрик!» указывают на причину поступка. Точнее, на нежелание ответить (ответить словами и ответить за своё действие). На нежелание определить причину. То есть на признание того, что причина-то не самая почтенная.

Точно таким же манером ребёнок или подросток говорит: «Ой, я забыл!» Но любой родитель знает, что это забывание — очень избирательное. Забыл вынести мусор, забыл вымыть посуду, постирать майки, позвонить бабушке. Но не забыл купить мороженое, скачать на компьютер новую игру, позвонить девочке, сходить на дискотеку.

Если бы бедный ребёнок действительно страдал синдромом внезапной забывчивости, он забывал бы вперемешку — сегодня про посуду, а завтра про дискотеку. Но где вы видели такого ребёнка? Всем понятно, что означает это «забыл». То же самое «не хочу, не буду, отвяжитесь», только чуть вежливее.

Однако мы не дети. Можно сказать — к сожалению, не дети. Нам, беднягам, приходится как-то справляться с недетским миром осознанных причин. А неосознанные — по возможности осознавать.

Несколько лет назад какой-то юный английский принц заявился на вечеринку в эсэсовском мундире. Ну или в чём-то похожем на такой мундир. Со свастикой на рукаве, с какой-то побрякушкой в виде Железного креста на груди. Были фотографии в газетах, был даже небольшой скандал. Принца защищали самым нелепым и одновременно самым эффективным способом: «Он же просто пошутил! Он же ещё подросток, он не понимает всех этих взрослых политкорректных условностей. Это просто прикол! Для смеха!»

И у нас в России сравнительно недавно совсем юный сын какого-то высокого регионального начальника сделал нечто подобное. Послал своей подруге поздравление, записанное в YouTube, где он как бы в костюме Штирлица, внедрившегося в 5-е управление РСХА. Кресты и свастики на чёрной униформе. Но поскольку мальчик годами и лицом совсем не похож на Вячеслава Тихонова, то опять же получился обыкновенный эсэсовец.

И опять пресса, опять небольшой скандал и опять крик: «Это же просто прикол! Шутка, понимаете?»

Понимаем. Никто не собирается наказывать английского принца и российского барчука. Погрозили им пальцем, и ладно. Мальчики больше не будут. Надо надеяться.

Интересно другое. Интересен тезис о шутке и приколе. Ведь если так уж захотелось шутить и прикалываться, то в распоряжении шутников и приколистов имеется широчайший спектр разных занимательных обличий. Английский принц мог вырядиться Генрихом VIII, а российский барчук — поручиком Ржевским. Девушкам бы понравилось. Я вовсе не собираюсь советовать юным приколистам, как им прикалываться. Я всего лишь отмечаю, что приколы у них до омерзения однообразны. И нацистская символика в этих шуточках играет не последнюю роль — вот и наш читатель написал, пародируя глупые совковые вопросы: «А почему на татуировке свастика?»

И в самом деле, почему? Почему непременно свастика или серп и молот, оформленные похожим на свастику манером? А почему, к примеру, не звезда Давида? Кстати, отчего это приколистам не пришло в голову надеть на себя лапсердак и чёрную шляпу, приделать пейсы и вот в таком виде прийти на вечеринку? Конечно, сторонники агрессивной политкорректности стали бы кричать, что это оскорбляет ортодоксальных иудеев и вообще это антисемитская выходка. Но такие протесты — это же ерунда и мелочь. Ведь всегда можно чистосердечно ответить: «Вы что, шуток не понимаете? Это же просто прикол!» Но вряд ли те весёлые фрики, которые прикалываются с помощью свастик и Железных крестов, так уж боятся обвинений в антисемитизме. В чём же дело?

Ответ самый простой. Этим (и многим подобным приколистам) надеть лапсердак, извините за выражение, западло. А вот эсэсовский френч — не западло.

Возможно, именно стиль спровоцировал новый всплеск советского молодёжного гитлеризма в конце 1970-х — начале 1980-х. Первые публичные демонстрации в день рождения Гитлера состоялись в 1979, 1980, 1982 годах. Мальчики и девочки в чёрной одежде, отдалённо похожей на униформу нацистов, приходили на Пушкинскую площадь, надевали повязки со свастиками и делали «зиг хайль». Об этом даже писали в «Правде» и «Комсомолке» при всей тогдашней мании засекречивания всего на свете. Наверное, это казалось абсолютно диким, безумным, патологическим, за гранью всего, что только мог себе помыслить простой советский человек.

 

Помёт валькирий

Потому что в каждой шутке есть только доля шутки. Потому что, в шутку наряжаясь в какой-то исторический костюм, шутник хоть немножко, но идентифицируется с теми, кто этот костюм носил на полном серьёзе — по жизни, как говорится. О притягательности нацистской формы написано много, и я об этом тоже писал в «Частном корреспонденте». Но дело, очевидно, не ограничивается одной лишь эстетикой костюма. Есть масса изысканных нарядов. Но именно свастика будоражит кровь юного садиста.

Симуляция бывает трёх сортов. Когда человек притворяется, что болен той болезнью, которой у него на самом деле нет. Это симуляция в собственном смысле слова. Бывает также диссимуляция — когда человек скрывает болезнь или плохое самочувствие, притворяется здоровым.

Но есть и третья, самая интересная категория. С ней чаще всего сталкиваются психиатры. Это сюрсимуляция — когда человек симулирует то заболевание, которым он на самом деле страдает, но не даёт себе в этом отчёт. Например, когда шизофреник симулирует паранойяльный бред. Многие психиатры высказываются радикально: «Всякая симуляция психического расстройства есть сюрсимуляция». Грубо говоря, психически здоровый человек не станет притворяться сумасшедшим.

Наверное, какая-то доля истины тут есть. Поскольку существует масса соматических болезней, способных облегчить жизнь лентяю или трусу. Не хочешь в командировки ездить — заболей гастритом. Боишься с парашютом прыгать — жалуйся на невыносимые боли в спине. Или честно скажи: «Не хочу, боюсь». Это элементарно, это под рукой, это на поверхности. Но если ты говоришь, что начальник отдела воздействует на тебя лучами, а из окна напротив за тобой следят — значит, не напрасно такие мысли тебе в голову пришли.

И потом уже не объяснишь консилиуму профессоров, что ты «просто так прикалывался». Профессора спросят: «А почему ты прикалывался именно так? Столь остропаранойяльно? Может, действительно какая-то тревога мучает?»

Какая же ужасная тревога мучила, наверное, Ларса фон Триера, как тяжело было ему жить, волоча на себе это неподъёмное для него бремя — быть сыном еврея. И как легко задышалось, когда мама открыла ему семейную тайну — что на самом деле он чистокровный ариец. И как сразу весело стало прикалываться. Сочувствовать Гитлеру, тоскующему в бункере в апрельские дни 45-го. Называть себя — в шутку, по приколу! — нацистом.

Кстати говоря, если бы Триер прикололся, что сочувствует Георгию Жукову, огненным мечом прошедшему по Германии, или чисто по-фриковски сказал: «И вообще, я — красный!» — то это было бы ещё более крутым приколом. Шоком, фриком и скандалом.

Но каждый прикалывается так, как колет у него внутри.