«Секретно, шифром!». Как Ленин прятал документальные следы своих преступлений

• <abbr class="datetime">7 окт, 2021 в 8</abbr>

Ленин, будучи реальным инициатором и организатором важнейших политических акций, имел обыкновение не брать на себя прямо инициативу этих решений, не подписывать острейших директив. Всесторонне подготовив таковые, он предпочитал изыскать любой повод объявить решение прямым следствием «революционной инициативы масс».

Или же препоручить внести особо острое «революционное» предложение кому-то из соратничков. Но чтобы прямо подписаться под каким-либо заведомо «неоднозначным» (читай, палаческим) документом — ни-ни!

«Дембель» по-ленински

«Секретно

Шифром

(оригинал мне вернуть)

(Прислать мне копию шифра)…»

Это пока лишь «шапка» ленинской телеграммы Троцкому от 10 сентября 1918 года! Так ведь и указание в тексте соответствующее: «Удивлен и встревожен замедлением операции против Казани, особенно если верно сообщенное мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление, раз только верно, что Казань в железном кольце. Ленин».

Или, к примеру, как было не засекретить собственноручно написанный проект постановления пленума ЦК РКП(б) о торговом договоре с Англией, один пункт которого гласил, что «в каждой ноте подтверждать, тайно и открыто, что послы обязаны следить за тем, ч[то]бы ничего не делалось против Англии», другой — предписывал «сообщать впредь все враждебное Англии только особым шифром, который послы не вправе давать расшифровывать ни одному секретарю, а обязательно расшифровывать лично». А еще одним пунктом и вовсе указано «восточным народам сообщить всем, но только устно через послов, без единой бумажки, что мы надуем Англию»!

Получил «ультрасекретное письмо Чичерина», — сообщал членам Политбюро через Молотова 30 января 1922 года глава советского государства, надо его обсудить, «ничего не записывая в протокол». Да и вообще по вопросу «об особых мерах конспирации для сообщений ультрасекретных, — продолжал Ленин, – предлагаю назначить одного из партийных секретарей при Молотове (или самого т. Молотова) для контроля над тем, чтобы ультрасекретные бумаги возвращались к нему и сжигались им лично».

Было что скрывать не только «от Англии», но и от собственных красноармейцев. На конец 1920 года в Красной Армии порядка 5,5 миллиона штыков, содержать такого монстра невмоготу, и большевистское руководство решило сократить РККА до одного миллиона. За декабрь 1920 — февраль 1921 года полмиллиона демобилизовали, осталось распустить еще четыре миллиона? Но их всех ведь надо и с фронтов развезти, так ещё и одеть-обуть-накормить! — «Явно, невозможная вещь, — пишет Ленин 5 апреля 1921 года Зиновьеву. – Вся суть в том, что военная бюрократия желает сделать «по-хорошему»: вези на ж[елезных] д[орогах]! А на ж[елезных] д[орогах] и 2 года провозят». При этом, возмущался «самый человечный человек», всем «давай одежу, обувь, хлеб». А потому всё и «надо в корне изменить: перестать давать что бы то ни было. Ни хлеба, ни одежи, ни обуви. Сказать красноармейцу: либо уходи сейчас пешком «без ничего». Либо жди 1 год на 1/8 фунта [51 грамм. — В. В.] и без одежи, без обуви. Тогда он уйдет сам и пешком».

Интересная постановка вопроса: хотя на войну мы тебя насильно мобилизовали, но теперь катись ты на все четыре стороны — без одежды, обуви и еды.

Да и паровозов с вагонами для тебя тоже нет — иди пешком, хоть через всю страну. Или сиди в казарме и жди, получая целую осьмушку хлеба: «добрый Ильич» уже просчитал, что солдатикам и 51 грамм достаточно — чтоб сами разбежались. Или передохли… Так в Политбюро и порешали: «Признать необходимым радикально изменить быстроту демобилизации. Для этого: не везти демобилизуемых по ж[елезным] д[орогам], а отпускать пешим хождением (изъять использование порожняка и т.п.)». А ещё постановили «отменить правила и постановления о снабжении демобилизуемых одеждой, обувью и проч[им]». Попутно решили «поручить т. Склянскому разработать также вопрос о возможности омоложения армии, т.е. привлечения 18-летних с точки зрения обмундирования, размещения и др[угих] условий». То есть, пять миллионов воевавших — их на улицу, голыми и разутыми, но вместо них набрать миллион уже свежего пушечного мясца, для которого, оказывается, есть всё — и паек, и «одежа».

Своё решение о «дембеле» Ленин провёл по отработанной схеме — через несколько прокладок. Первая — Григорий Зиновьев: он и должен был вынести вопрос на заседание Политбюро ЦК РКП(б). Ни в коем разе не сославшись на Ленина: «Возьмите справки у Аванесова, Брюханова, Халатова, Курского». Вторая прокладка — Политбюро (тоже никакого упоминания Ленина), третья — уже Эфраим Склянский, заместитель председателя Реввоенсовета Республики: ему поручено «провести через РВСР и разработать точные предложения и исчисления». Теперь, оказывается, это уже предложение Склянского! И — никаких ссылок на то лицо, которое всю эту демобилизацию без штанов и затеяло. Его записку-указание засекретили столь глухо, что ни в какое «Полное собрание сочинений» оно не вошло, впервые её опубликовали лишь в 2000 году.

Как и другую, датированную 14 февраля 1921 года:

ЗАПИСКА ЛЕНИНА СКЛЯНСКОМУ

«т. Склянский!

Сейчас же дайте зашифровать архиосторожно, при себе, отняв оригинал, и пошлите Смилге, чтобы он лично стоял у аппарата и лично расшифровал.

Главкому (С. С. Каменеву — В. В.) рассказать не показывая

Сталин пошлет сам Орджоникидзе.

Итак тройная и сугубая осторожность. Под Вашей ответственностью.

14.II. Ленин.

Все сие верните.

Еще и еще раз прошу сугубо налечь на конспирацию и самому проверить лично».

Речь шла об отправке — через Склянского и Смилгу (член РВС Кавказского фронта) — секретной директивы Политбюро командованию советской 11-й армии: вторгнуться в Грузию, захватить Тифлис, свергнуть национальное правительство и установить Советскую власть. Сделать это надо было под предлогом поддержки якобы вспыхнувшего «народного восстания»: «Цека склонно разрешить 11-ой армии активную поддержку восстания в Грузии и занятие Тифлиса при соблюдении международных норм», — гласила директива. При этом командование фронтом и членов РВС 11-й армии обязали немедленно прислать телеграммы, в которых бы те ручались за успех, взяв на себя и ответственность за возможный крах. Директиву Ленин оформил изящно, подписав: «По поручению Цека Крестинский». — Открестился, так сказать, от личного участия! Ещё и приписку сделал: «Нет, лучше сохраните архисекретно на 2-3 месяца».

Фотохроника ТАСС

В другой же шифровке, направленной Лениным РВС 11-й армии 15 февраля 1921 года, говорилось: «Цека рассматривает операции РВС 11 как местную защиту повстанцев нейтральной зоны от грозящего им истребления со стороны белогвардейцев. Считайтесь с этим политическим характером вашей операции во всех ваших публичных выступлениях. Разумеется, мы ожидаем от РВС 11 энергичных и быстрых действий, не останавливающихся перед взятием Тифлиса <…>». Вот и на этом документе рукой Ленина с тем же конспиративным изяществом выведено: «По поручению Цека Крестинский».

Решение принял Ленин, зато сколько прокладок! Оформлено как директива Политбюро, но пошла вниз уже даже не как решение, а как «разрешение ЦК»! Якобы подписанное ответственным секретарем ЦК Крестинским. Приказ о вторжении РККА в Грузию и вовсе заделан в обход Главкома Каменева! Вот и Орджоникидзе (член РВС Кавказского фронта) — тоже получил указание через Сталина. Оригиналы же — ленинской записки и директив — предписано у всех отобрать. И случись у стен Тифлиса какой конфуз, при чем здесь вождь мирового пролетариата — это самодеятельность каких-то там членов РВС 11-й армии… На другой день, 16 февраля, «народные повстанцы» объявили о провозглашении «Грузинской советской республики» и советские войска вторглись в Грузию…

«Тогда я вынул револьвер»

Как можно заметить, тов. Ленин, будучи реальным инициатором и организатором важнейших политических акций, имел обыкновение не брать на себя прямо инициативу этих решений, не подписывать острейших директив. Всячески и всесторонне подготовив таковые, он предпочитал изыскать любой повод объявить решение прямым следствием «революционной инициативы масс». Или же препоручить внести особо острое «революционное» предложение кому-то из соратничков.

Но чтобы прямо подписаться под каким-либо заведомо «неоднозначным» (читай, палаческим) документом — ни-ни!

Будучи политиком и эгоцентриком, жаждавшим быть на вершине власти, популярности и славы, Ленин прекрасно понимал, что такое Суд Истории, знал историю всех европейских революций, особенно Французской — с её массовым террором, пожравшим и жизни прямых его инициаторов, и их посмертные репутации. Потому явно желал и здесь «пойти другим путем», но не в плане отказа от террора, а в смысле необходимости сугубой революционной конспиративности. В конце концов, за его плечами 20 лет подпольной работы, так что соответствующие приемы и методы он знал вовсе не по учебнику.

И уж по части умения прятать концы, замывать кровавые ошмётки и уничтожать неудобные факты, документы (и людей!) «дедушка Ленин» был, безусловно, мастер. Да иначе, как вся большевистская верхушка, просто не дожил бы до «Великого Октября», не выплыл бы ни в клоаке партийно-эмигрантской драчки за власть и финансовые подачки (в том числе, и от тайных служб некоторых иностранных государств), ни в жестокой борьбе за место в первых рядах власти в ходе Октябрьского переворота, ни после него — в кровавой схватке уже за единоличную власть.

К его наиболее выдающимся «достижениям» по этой части смело можно причислить и относительно успешную попытку сокрытия следов своей организующей роли в ликвидации царской семьи: на первом плане здесь и поныне отсвечивает Свердлов.

Но только лишь потому, что, проиграв в схватке за власть и лежа в Кремлёвской стене, он уже ничего (и никого) зачистить не мог.

В отличие от Ленина, всегда старавшегося не оставлять компрометирующие его материалы, не говоря уж про прямые улики (а, при необходимости, и нежелательных свидетелей). Благо, возможностей для такой зачистки у него хватало, особенно после марта 1919 года, когда он, навсегда избавившись от своего самого опасного конкурента – Свердлова, взял в свои руки все нити управления партией и госаппаратом. Однако полной зачистки не вышло даже и у столь изощренного конспиратора: ключевые документы относительно подготовки, исполнения, а затем и сокрытия цареубийства всегда адресованы Ленину и Свердлову, а вовсе не одному лишь Свердлову! Так что «добрый Ильич» полностью был в курсе абсолютно всех деталей и перипетий этого дела, с начала и вплоть до самого конца, ничего не делалось через его голову или за его спиной.

Чрезмерно «наследил» Ильич даже в той сфере, которую с полным на то основанием полагал исключительно своей вотчиной: весь период подготовки убийства царской семьи он, как и Свердлов, постоянно был на прямом проводе с Екатеринбургом. Оба они, вместе и порознь, наговорили километры и километры телеграфных лент, избавляясь от этих улик незамедлительно. На сей счёт у тов. Ленина была разработана целая процедура, описанная Эдвардом Радзинским. Писатель привёл рассказ охранника Акимова, дежурившего на посту у приёмной Ленина и его кабинета летом 1918 года.

Выполнял охранник и другие поручения: отвозил на радиостанцию или телеграф особо важные ленинские телеграммы. Обязательно забирая обратно и подлинники телеграмм, и телеграфную ленту. Когда после передачи одной из таких ленинских телеграмм телеграфист заявил, что ленту не отдаст, а будет хранить у себя (таков, вообще-то, порядок на телеграфе), Акимов, исполняя недвусмысленное распоряжение Ленина («забрать!»), вынул пистолет и «убедил» телеграфиста вернуть ему ленту.

Радзинский привёл и другую версию воспоминаний Акимова: когда решили «расстрелять семью Николая, Совнарком и ВЦИК написали телеграмму с утверждением этого решения. Я. М. Свердлов послал меня отнести эту телеграмму на телеграф, который помещался тогда на Мясницкой улице. И сказал — поосторожней отправляй. Это значило, что обратно надо было принести не только копию телеграммы, но и ленту»! Но когда Акимов потребовал их у телеграфиста, «ленту он мне не отдавал. Тогда я вынул револьвер и стал угрожать телеграфисту. Получив от него ленту, я ушёл».

Комментарии излишни, разве лишь в одной версии, угрожая оружием, охранник изъял ленинскую ленту, в другом — ленту Свердлова, но именно о расстреле Николая и его семьи!

Ленты уничтожили, а вот значение другого важного источника явно недооценили: сам факт переговоров — даты, время и абонентов — зафиксировал так называемый аппаратный журнал записей переговоров по прямому проводу переговорной станции Кремля…

В бумажную массу

В феврале 1920 года схожая ситуация возникла с казнью Колчака, по-сути, тоже бессудной. Ленин тогда послал красноречивую записку-распоряжение Склянскому:

ЗАПИСКА ЛЕНИНА СКЛЯНСКОМУ

«Склянскому: Пошлите Смирнову (Р[еволюционный] в[оенный] с[овет] 5) шифровку. Шифром: «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин, подпись тоже шифром». Далее примечание: «беретесь ли сделать архинадежно?»

Здесь тоже и почерк-стиль характерный, да и сделано через несколько прокладок. Первая — опять Склянский. Вторая — Иван Смирнов, член РВС 5-й армии Восточного фронта, которая находилась тогда на подступах к Иркутску: он должен был получить указание уже от Склянского — без малейшей ссылки на Ленина («архинадежно»)! Два звена, две прокладки, но все равно — шифром, что подчеркнуто трижды. И — никаких ссылок на первое лицо непосредственным исполнителям, концы обрублены, казалось, навсегда: какой-такой тут Ленин — причина бессудной расправы с Колчаком — инициатива РВС 5-й армии! Или, на худой конец, согласованная взаимная инициатива члена РВС 5-й армии Смирнова (который давний сторонник Троцкого, это всем известно) и Склянского (а этот — вообще правая рука Троцкого). При необходимости всё можно было развернуть и против «демона революции».

…И всё же зачем понадобилось убивать низложенного монарха, вместе с семьей, да ещё столь тайно и предельно конспиративно? Попробуем объяснить, опираясь на ленинские же «архисекретно» и «архиконспиративно». 26 октября 1918 года между Лениным и наркомом юстиции Дмитрием Курским состоялся любопытный обмен записками.

ПЕРЕПИСКА ЛЕНИНА И КУРСКОГО

Ленин: «Не пора ли поставить на очередь вопрос об уничтожении документов частной собств[енности]

Нотар[иальные] акты о землевлад[ении]

фабриках

недвиж[имости]

и пр[очее] и т[а]к д[алее]

Подготовить тайно, без огласки. Захватить сначала…

бумаги, по-моему, надо бы в бумажную массу превратить (технически это изучить заранее)».

Курский: «Мера нелишняя и может быть проведена быстро, так как нотар[иальные] архивы в наших руках». — Тут же следует и ленинский ответ-указание: «Итак, Вы за это возьметесь без особого постановления С[овета] Н[ародных] К[омиссаров]? (и привлечете к совещанию об этом Ком[иссариат] в[нутренних] дел и др.). Но тайно».

Опять Ильич отдает недвусмысленное указание через посредников, опять несколько прокладок. Зачем? А затем: речь шла о зачистке реальных правоустанавливающих документов на собственность, «обобществленную» от имени Советского государства, а фактически – корпоративно захваченную и корпоративно же присвоенную верхушкой партии большевиков во главе с лично Лениным. Распоряжение и управление всей собственностью на землю, недра, сколь-нибудь крупные предприятия, транспорт, пути сообщения, связь, все отрасли экономики — всё это уже стало достоянием исключительно этой корпорации. Теперь надлежало совершить последний шаг в деле гигантского передела: аннулировать прежние права владения законных владельцев — ещё не убитых или находящихся за границей.

По сути, речь шла о мерах, завершающих присвоение основной собственности в России верхушкой большевиков, необходимых для гарантированного недопущения когда-либо в будущем реставрации прав всех законных владельцев собственности, уже захваченной и присвоенной. Вот для обеспечения необратимости этой узурпации и надлежало, по мнению Ленина, гарантированно, — чтоб и следа не осталось, — физически уничтожить все без исключения материальные носители юридических прав. Но — сделать это тайно, переработав в «бумажную массу» все захваченные правоустанавливающие документы. Предшествовал же этому процесс физического уничтожения всех членов императорской фамилии (прежде всего, всех членов семьи царя) — как носителей наследственных, всемирно признанных юридических прав на власть в России.

И, разумеется, тоже путем превращения их в ненаходимый и неопознаваемый прах, аналог переработки в бумажную массу. Но кто выдвигал такие идеи, кто их формулировал, кто требовал совершенной секретности и всеохватности мероприятий? Тот, кто обычно начинал свои слегка завуалированные распоряжения характерными словами «Не пора ли…»

—

Владимир Воронов,  опубликовано в издании  Новая газета