Музыка ГУЛАГа: как скрипка спасла жизнь создателя «Союза еврейской молодежи»

В январе 2020 года в израильском городе Димона скончался бывший узник Сиона, скрипач Эфраим Шестун. На протяжении его долгой жизни его пытались сломать, сгубить, склонить на сторону зла. Но вера отцов и верность своему предназначению помогли ему выстоять и остаться человеком, евреем, служителем муз.

По советскому паспорту он был Фроимом Срулевичем. В украинском местечке Литин Винницкой области, где он родился 17 февраля 1930 года, идиш звучал в каждом доме. Семья Шестунов не была религиозной: в синагоге бывали только на Песах, принося оттуда тайком завернутую в наволочку мацу, да постились на Йом Кипур – вот, пожалуй, и всё. Потом семья переехала в Винницу, и мальчика отдали учиться игре на скрипке.

Когда началась война, семья эвакуировалась в Ташкент, где мальчику пришлось работать: торговать спичками и всем прочим, что мог достать, на местном рынке. В 1945-м они смогли вернуться в Винницу, и Фроим возобновил свои занятия музыкой, а в 1947 году проблем поступил во Львовское музыкальное училище. Но на втором курсе его жизнь круто изменило невероятное событие – у евреев появилось собственное государство! Оказалось, что где-то далеко, в Палестине, живут другие евреи, и они сражаются за свою древнюю столицу – Иерусалим.

А в Советском Союзе в это время усиливалось давление на местных евреев. Во Львове большевистский «интернационализм» был заметен как нигде: в недавно присоединенном к советской Украине городе, на месте разрушенного немцами еврейского кладбища, городские власти устроили рынок. А надгробиями вымостили двор тюрьмы НКВД.

Пережившие войну львовские евреи спешили покинуть пределы СССР и выехать в Польшу. Им «на смену» ехали евреи из других частей Советского Союза. Но и «восточники», и выходцы из Бессарабии с легкой руки советской пропаганды запросто становились «космополитами», «еврейскими буржуазными националистами» или «сионистами». И это – не считая бытового антисемитизма, который всегда цвел в Галиции пышным цветом.

Когда в сентябре 1948 года в Москву прибыла Голда Меир, – первый посланник Государства Израиль в Советском Союзе, – Фроим и его друзья, успевшие уже познакомиться в свои 17-18 лет с советской юдофобией, загорелись идеей репатриироваться в Израиль. Собравшись на квартире у своего друга Михаила Шильца, молодые люди решили объединиться в «Союз еврейской молодежи» (СЕМ).

Среди участников группы были студенты Львовского строительного техникума, Львовского музыкального училища, местного политеха, других учебных заведений. Ядром были ребята из одного класса львовской школы № 15: Феликс Бергер, Леонид Резников, Миша Шильц и Изя Драк. Изя приходился Фроиму Шестуну двоюродным братом; именно у Драков он жил во время учебы в музыкальном училище.

«Союз еврейской молодежи» провозгласил своей целью добиваться разрешения на выезд в Израиль для борьбы за свободу еврейского государства. Как настоящие комсомольцы, школьники и студенты подчеркивали, что общественно-политическим строем еврейского государства должен быть социализм. По поводу религии шли жаркие дебаты: одни соглашались, что иудаизм может быть «попутчиком» в борьбе за независимое государство, другие ставили вопрос ребром: правильно ли это с точки зрения комсомольской морали?

«Мы уверены, что еврейская молодежь хочет бороться за право на жизнь. Мы уверены, что наша организация – «Союз еврейской молодежи» – послужит центром, вокруг которого сплотится вся еврейская молодежь, а затем и весь еврейский народ Советского Союза», – печатали они на машинке. Еврейские юноши и девушки ставили перед собой амбициозные и, безусловно, опасные задачи. Ведь в условиях тотального сталинского террора любой намек на национализм заканчивался для уличенного в нем тюремным сроком.

Воззвание пошло по рукам, попав даже в Казанское авиационное училище. Несколько копий расклеили по Львову в виде листовок. В других своих прокламациях молодые люди остро критиковали советскую действительность: «Вековечному угнетению еврейского народа в национальном вопросе должен быть положен конец… можно перечислить сколько угодно случаев, когда еврей не имеет прав русского…»


Во время посиделок на квартирах (по терминологии органов – «во время нелегальных сборищ») было решено, что каждый из активистов должен входить в группу из трех человек и председателя. Внутри этой «ячейки» планировалось изучать еврейскую историю, иврит, и всячески следить за политическим положением молодого еврейского государства.

Некоторые предлагали написать в Москву товарищу Сталину, наивно полагая, что «гениальный вождь и учитель» об антисемитизме своих подчиненных ничего не знает. Ведь советское правительство сразу же поддержало провозглашение независимости Израиля – и, должно быть, Иосиф Виссарионович вот-вот отправит евреев-комсомольцев строить социализм на Ближнем Востоке!

Новый 1949 год Фроим Шестун с друзьями встречал под еврейским флагом. Как выглядит настоящий флаг Государства Израиль, молодые люди не знали, но слышали о том, что он бело-голубой. Остальное додумали. Получилось бело-голубое знамя с красной диагональной полосой, символизирующей пролитую за Родину кровь, и желтой звездой в центре. На елке вместо пятиконечной красной звезды укрепили «магендавид», первым тостом в новом году произнесли «Ле-хаим!»

О конспирации львовские школьники и студенты особо не беспокоились. Одна из арестованных позже девушек из СЕМ встречалась с парнем, который оказался связан с МГБ. На его вопрос, где она пропадает по вечерам, девушка простодушно рассказала, что во Львове собираются ребята, которые беседуют о еврейской культуре и истории, пытаются учить иврит и готовятся к репатриации на землю предков – в Израиль.

…В четверг, 17 февраля 1949 года, среди членов группы прошли первые аресты. Задержали и одного из лидеров – Изю Драка. Фроим, придя из музыкального училища домой, увидел крутящихся там чекистов. Не подавая виду, Шестун поднялся по лестнице и спрятался на лестничной площадке максимально близко к чердаку. Дождавшись, когда непрошеные гости закончат обыск, парень спустился в квартиру, собрал вещи и уехал в Винницу к родителям.

В Виннице Фроим отсиделся до конца весенних каникул. Никакой информации из Львова не поступало, и юноша был уверен, что всё обошлось. После каникул он вернулся на учебу во Львов… Его взяли сразу. Он был арестован самым последним по этому делу, и проходил, как рядовой участник.

Допросы во львовской тюрьме МГБ на Лонцкого были тяжелыми. Для обеспечения сговорчивости преступники в форме следователей переворачивали табуретку и разрешали арестованным сидеть, опираясь только на одну или две ножки. Дознание проходило день и ночь, в перерывах в камеру постоянно заглядывал вертухай. И не дай Бог заснешь – в металлическую дверь сразу же стучали дубинкой, будя обессилевшего подследственного.

Как оказалось, «вести» ребят начали почти сразу после рапорта бдительного кавалера одной из участниц. Сразу же чекистами были заведены агентурные дела: «Писатели» и «Искатели».

К СЕМовцам постоянно внедрялись разные темные личности. Так, органам МГБ был известен некто «Малиновский», 18-летний уроженец Кисловодска, сотрудник Всесоюзного добровольного общества содействия армии. Он был близок к СЕМ и был завербован чекистами, но очень скоро обвинен в двурушничестве и «расшифровке» перед теми, кого должен был разрабатывать. После его же ареста и покаяния «Малиновский» был снова внедрен в молодежную сионистскую организацию, но проходил уже под агентурной кличкой «Возвращенец».

Реагируя на всесоюзную кампанию против евреев, эмгэбэшники попытались придать делу «Союза еврейской молодежи» максимальную серьезность и увязать его с делом Еврейского антифашистского комитета. Главной уликой стало знакомство членов СЕМ с Михаилом (Муней) Спиваком.

Муня Спивак, создатель еврейской молодежной организации «Эйникайт» («Единство») в Житомире, приехал во Львов на учебу. Здесь он познакомился с Феликсом Бергером и присутствовал на одной из встреч СЕМ, где обсуждались тексты новых листовок. Дальним родственником Муни был профессор Эли Спивак из Киева, член-корреспондент Украинской академии наук, участвовавший в деятельности Еврейского антифашистского комитета. Муня Спивак стал в томах уголовного дела связующим звеном между СЕМ, ЕАК и «Эйникайтом».

В застенках львовской тюрьмы МГБ Фроим Шестун провел несколько месяцев. Следователи пытались то давить, то уговаривать: «Вот из-за твоего молчания все тут сидят. Заговорил бы – давно бы с друзьями дома был». Но никого, включая оставшегося в Виннице последнего свободного члена организации Вилю Гоникмана, своего сокурсника, он так и не выдал.

Из львовской тюрьмы Шестуна этапом отправили в Золочев. Там он и его товарищи ждали приговора, который должен был прийти из Москвы. В Золочеве сотни заключенных, согнанных под усиленным конвоем, сидели в бывшем костеле – не только в самом здании, но даже во дворе. Через три недели, в июле 1949 года, Шестуна вызвали в кабинет к офицеру, который зачитал приговор Особого совещания при НКВД СССР: 10 лет исправительно-трудовых лагерей.

Оперативники Львовского УМГБ так разрекламировали свою операцию по поимке особо опасных еврейских националистов, что информация о деле «Союза еврейской молодежи» даже попала в служебную брошюру Высшей школы КГБ при СМ СССР «Антисоветская деятельность еврейских националистов и борьба с нею органов государственной безопасности», изданную в 1956 году.

Не в силах терпеть неизвестность, в Золочев приехала мама, Любовь Фроимовна. Ей удалось лишь издали увидеть отправку сына и других заключенных – их загнали в теплушки, по 30 человек в каждом, и повезли вновь через Львов, дальше на восток.

Всю жизнь Фроим Срулевич вспоминал свой этап. В «столыпинском» вагоне он уснул, прислонившись к стенке, – а к утру его фуфайка так примерзла, что он не мог пошевелиться. В вагоне ехали криминальные авторитеты, которые заранее знали, кто «с-ка» (предатель), кто вор, кто политический. Шестуну повезло: с ним по этапу шли еще евреи, уже не первый срок отбывавшие «за политику». Они взяли над юношей шефство, и его никто не трогал до самого Жезказгана, в Карагандинской области, куда прибыл этап.

В Степном лагере в поселке Кенгир, в центральной части Казахстана, Фроиму довелось сидеть вместе с двоюродным братом Изей Драком, Леонидом Резниковым, Феликсом Бергером и другими «подельниками». Ребята пытались поддерживать друг друга, хоть чем-то помогать... Вчерашнего студента музыкального училища ожидали каторжные работы на строительстве железной дороги. Подъем в полпятого утра. Рабочий день – 10-12 часов, на обед – миска с баландой из рыбных голов и отрубей. На работу Фроим выходил каждый день как в последний раз. Однажды вместе с тремя другими заключенными он нес по узкой горной тропе тяжелую шпалу. Была очень плохая видимость, и один из зэков, шедший впереди, оступился и сорвался в ущелье. Вся тяжесть легла на Фроима, замыкающего. Благодаря невероятному напряжению он смог удержаться на ногах, хотя в мыслях уже попрощался с жизнью.

В Степлаге, как во всех подобных зонах, ценились особые умения, поэтому, когда «начальник» однажды спросил, кто из зэков играет на музыкальных инструментах, Фроим вызвался сразу. «Ну, сыграй мне», – приказал офицер. Шестун взял в руки скрипку и начал играть так, как, признавался он потом, не играл никогда. На кону была жизнь. И начальник проникся: юношу действительно сразу перевели с невыносимо тяжелых работ, на которых очень быстро терялись здоровье и жизнь, на более легкие.

Через три с половиной года отсидки Фроиму Срулевичу повезло еще больше. Представитель администрации никак не мог найти хорошего цирюльника для своей неподатливой бороды. Кому-то пришло в голову, что искусные руки музыканта справятся с этой задачей. И Шестун попробовал себя в необычной роли брадобрея. Выходило хорошо.

Брить и стричь потом приходилось не только руководство лагеря. В его обязанности входило бритье матерых уголовников с обезображенными черепами и глубокими шрамами на лице. Но всё же это было гораздо лучше, чем вбивать в замерзшую глину сваи или таскать неподъемные мешки с цементом.



В 1951 году там же, в Степлаге, Фроим Срулевич познакомился со скрипачом-виртуозом Александром Якуловым, в будущем – музыкальным руководителем театра «Ромэн». Якулов работал в лагерной бане и тоже играл для начальства на скрипке. Вместе с Шестуном они стали давать концерты для персонала и заключенных.

В 1954 году Фроима Шестуна, отсидевшего 5 лет и 8 месяцев, выпустили – «за недоказанностью преступления». Должны были оставить на поселении, но вышло иначе, и узник вернулся в Винницу.

После лагеря Шестун решил, что с музыкой завязывать не намерен, благо, и в лагере он почти не прерывал занятий. Вернулся на учебу во Львовское музыкальное училище, где познакомился со своей будущей женой, тоже скрипачкой, Миндалией Белой. Потом окончил Винницкий пединститут, работал там же, а заодно - в оркестре Винницкого музыкально-драмтеатра и музыкальном коллектива 45-го экспериментального механического завода... А в 1972 году к Фроиму Шестуну снова пришли из КГБ – вербовать.

В учебных заведениях Винницы работало много евреев, и органы, по своему обыкновению, попытались сделать осведомителем бывшего арестанта, пользующегося среди людей авторитетом. Ученица Шестуна в тот момент уезжала в США, и предлагала ему и его семье тоже подать на выезд, пока Брежнев выпускает евреев из страны. То ли «контора» прослушивала их телефонные разговоры, то ли проглядывала архивные дела, но в один «прекрасный» день из комитета поступило «деловое предложение». Однако несколько встреч с музыкантом на явочных квартирах прошли совершенно безрезультатно, после чего Фроима Срулевича оставили в покое.

В 1989 году, когда семья подала документы на выезд в Израиль, к Фроиму Срулевичу приехал из Львова следователь. Три дня они сидели над делом СЕМ. В результате разрешение на выезд было получено.

В Израиле семья разделилась: дочка с зятем поехали в Бней-Брак, а Фроим Срулевич с женой, тестем и тещей, сыном и невесткой – в Беэр-Шеву, откуда затем переехали в Димону.

В Димоне была только одна музыкальная школа, но работа для профессиональных музыкантов вскоре нашлась – в 1994 году образовался камерный ансамбль «Камерата-Димона», в котором первыми скрипками стали Фроим Шестун и его жена Миндалия Белая. В том же 1994 году Фроим Шестун был признан узником Сиона.

…Однажды на адрес Шестуна пришло письмо от израильтянки, живущей где-то на севере Израиля. Автором была та самая девушка, которая в далеком 1949 году встречалась с информатором МГБ и проболталась о группе. Она настаивала на своей невиновности.

До конца своих дней Фроим Израилевич не расставался со скрипкой. За долгие годы жизни он сыграл множество концертов и дал путевку в жизнь людям, впоследствии достигшим заметных высот в профессии. Он никогда не делил детей на богатых и бедных – только на способных и неспособных. Среди его учеников - знаменитый скрипичный мастер и преподаватель А. Сергиенко, концертмейстер театра оперы и балета Красноярска В. Покотылюк, И. Горина из симфонического оркестра в Филадельфии, Л. Страхова из камерного ансамбля в итальянском городе Риволи.

Дети и племянницы пошли по его стопам, тоже занимаются музыкой. В отличие от поколения Фроима, на их пути к любимому делу не стояли ни МГБ, ни лагерные «урки», ни государственный антисемитизм. Наивные мальчики и девочки из далеких послевоенных лет приблизили светлое будущее – хотя заплатили за это и потом, и слезами, и кровью.