Как сражались «офицерские» роты, и почему они приносили вред белогвардейцам

Ни для кого не секрет,что

Ни для кого не секрет,что наиболее яростными и грамотными противниками большевиков были казачьи и офицерские добровольческие части

Помимо казачьих частей – отдельной диаспоры со своей спайкой – основная Белая армия, воюющая в европейской части России, состояла из частей 3-х основных типов:

1. Давшие начало этой армии первые добровольческие офицерские части: Корниловский, Марковский, Дроздовский и Алексеевский полки, позднее выросшие в «цветные» бригады и дивизии («цветными» их называли за разноцветные фуражки: красные с чёрным у корниловцев, белые с чёрным у марковцев, малиновые с белым у дроздовцев и белые с синим у алексеевцев). Офицеры-рядовые в них были из всех возможных частей и родов войск русской армии.
2. Добровольческие части, сформированные уже в пекле гражданской войны, первоначально также составленные на 80% из офицеров (Ставропольский и Симферопольский офицерские полки, разные офицерские дружины и т.д.).
3. Возрождённые в Белой армии по ходу гражданской войны воинские части прежней русской императорской армии.

Восстановление старых и образование новых офицерских частей шло в Белой армии происходило по одинаковому шаблону. Собирались вместе несколько офицеров какого-либо прежнего русского полка и мечтали о его возрождении.

Когда их число доходило до 15–20 человек, однополчане просили у командира того «цветного» полка, в котором служили, разрешения сформировать N-скую роту. Комполка всегда поддерживал такое начинание, особенно если на усиление новой роты имелось 15–20 солдат – из числа пленных красноармейцев или мобилизованного гражданского населения.

«Офицеры-рядовые» Корниловского полка с портретом своего погибшего командира. Фото в свободном доступе.

Иногда удавалось вырастить офицерскую роту до размеров батальона, уже с немалым процентом простых солдат на рядовых должностях. Иногда часть, несмотря на потери в боях, усиливалась и развёртывалась-таки в «возрождённый» полк русской армии.

Но это было делом трудным, и чаще всего «элитная» офицерская рота так и оставалась на начальной стадии формирования, которая становилась для неё хронической.

Конечно, такие подразделения были очень крепкими, профессиональными, в бою держались уверенно и устойчиво. Пользуясь современной терминологией, их смело можно назвать «элитными».

Офицеры-добровольцы сражались мужеством что были вынуждены вполне признавать те их противники, кому приходилось непосредственно встречаться в бою.

На офицерском самопожертвовании Белое движение. Этим фактором, главным образом, объясняется то обстоятельство, что малочисленная Добровольческая армия целых три года смогла выдерживать напор многократно превосходящих ее по численности красных войск одерживать над ними блистательные победы, пока это превосходство абсолютно подавляющим. военной, — признавал Фрунзе, — они, разумеется были большими мастерами. И провели против нас талантливую операцию. И совершили, по-своему, немало подвигов, выявили немало самого доподлинного личного геройства, отваги ».

Подчас уважение офицеров приводило даже эпизодам. декабря 1919 г. при отступлении Корниловского полка остался только сводный батальон в 120 чел.и  рота в 70 чел. При попытке прорыва через лес батальон был скошен, осталось 16 чел., но когда со штыками наперевес пошла офицерская рота, донеслась команда: «Товарищи, расступись, офицера идут!», прошла сквозь безмолвный лес{575}.

В начале 1919 г. в Донбассе,когда одни и те же станции, селения и хутора переходили из рук в руки,«пали на полебрани, умерли от рани болезней или были изранены многие достойнейшие из достойныхи храбрейшие из храбрых. Здесь нормально дрались один против десяти, а часто и против двадцати-тридцати. В подкрепление посылались роты в 20 штыков, под станцией Дебальцево взвод офицерский роты в составе семи штыков перешел в контратаку и задержал наступление красных.

В ноябре 1920 г. в Крыму был случай, когда отступавшие конные батареи, внезапно остановившись и построившись, подпустили на минимальное расстояние и смели картечным залпом, полностью уничтожив, красную кавалерийскую бригаду. Участник этого боя комментировал его так: «Были офицеры, которые считали главной ошибкой красных то, что они атаковали нас в лоб. Я же думаю, что они не были так неправы. Они ведь судили по себе. Не нужно забывать, что наши солдаты срывали погоны и удирали. Если бы батареи были солдатскими, атака красных имела бы успех. Но батареи были офицерскими, и это изменило все. Офицеры не побежали»{579}.

Трагедия Белой борьбы заключалась в том,что, принимая на себя главный удар, офицерские части несли и наибольшие потери, которые трудно было восполнить равноценным материалом. Их необходимо было сохранить, но, с другой стороны, они были необходимы в бою,и это фатальное противоречие так и не смогло быть преодолено до конца гражданской войны. Ген. Я.Д. Юзефович писал по этому поводу: «С правого берега (Дона — С.В.) надо убрать ядро Добровольческой армии — корниловцев, марковцев, дроздовцев и другие части, составляющие душу нашего бытия, надо их пополнить, сохранить этих великих страстотерпцев — босых, раздетых, вшивых, нищих, великих духом, на своих плечах потом и кровью закладывающих будущее нашей родины... Сохранить для будущего. Всему бывает предел... И эти бессмертные могут стать смертными»{580}.

В этом трагедия всех белых армий, но особенно южной. Роль, которую играли офицеры в белой армии и фатальность для нее их потерь были очевидны и для советских историков, указывавших, что «главные причины военного поражения антисоветских армий лежали не в области военного искусства...

операции, проведенные ими против Красной Армии с точки зрения военного искусства были образцовыми».

Важнейшую роль сыграло на последней стадии борьбы изменение состава белогвардейских армий. Пока армия состояла из сравнительно однородной надежной массы, она побеждала, хоть и была малочисленна. Пусть в начале1918 г. в Добровольческой армии было всего 5 тыс. чел., но до 70% их составляли офицеры, а остальные — близкие им по качеству и духу добровольцы. Но стоило только перейти к массовой мобилизации... как процент офицеров упал в 7–8 раз, и армия стала терпеть поражения»{581}.

Понятна и та неистовая ненависть, которую испытывали к офицерам большевики. Показателен такой эпизод. «На перроне валялся изуродованный труп старичка — начальника станции. У него на груди лежали проткнутые штыками фотографические карточки двух молоденьких прапорщиков, сыновей начальника станции... Если так расправлялись большевики с родителями офицеров, то над самими офицерами, взятыми в плен,красные палачи изощряли всю свою жестокость. На плечах вырезывали погоны, вместо звездочек вколачивали гвозди, на лбу выжигали кокарды, на ногах сдирали кожу узкими полосками в виде лампас. Бывали случаи, когда даже тяжело раненных офицеров медленно сжигали на кострах.

Видя неминуемый плен, офицеры добровольцы стрелялись, или же, если были не в состоянии пошевелить рукой, просили своих друзей пристрелить их во имя дружбы». И когда Ленин писал, что «неприятель бросает самые лучшие полки, так называемые «Корниловские», где треть состоит из офицеров, наиболее контрреволюционных, самых бешеных в своей ненависти к рабочим и крестьянам, защищающих прямое свое восстановление своей помещичьей власти», то писать подобное про корниловских офицеров, абсолютное большинство которых было из крестьян,выпускников школ прапорщиков военного времени, его побуждала уж поистине «бешеная ненависть».

Офицеры служили предметом «особого внимания» и разно города бандитских формирований, особенно махновцев.Между тем, офицерам удавалось создавать вполне боеспособное пополнение даже из пленных махновцев (2-йКорниловский полк был сформирован первоначально в основном из этого элемента). «Офицеры жили в казармах и постоянно общались со своими солдатами. Махновцы скоро убедились, что эти «золотопогонники» не страшны — они были молодыми веселыми людьми безо всякого барства и снисходительного отношения высшего к низшему. Большинство корниловских офицеров сами были из крестьянских семейств.

Излишне говорить, что офицеры были цементирующим началом армии. Среди них были, конечно люди разной силы духа, но в целом офицерская масса, сражавшаяся на передовой, отличалась высочайшей надежностью. «Советская пропаганда, — замечал Деникин, — имела успех не одинаковый:во время  наших боевых удач — никакого; во время перелома боевого счастья ей поддавались казаки и добровольческие солдаты, но офицерская среда почти вся оставалась совершенно недоступной советскому влиянию»{589}. И это несмотря на то, что многие офицеры были озабочены судьбой и устройством своих семей. Даже семьи терских и кубанских казачьих офицеров, не получавшие регулярно жалования, временами бедствовали{590}. Еще в худшем положении находились семьи тех, кто не имел никакой связи с бывшими тылом армии казачьими областями. В письме Главнокомандующему ген. Врангель писал, что «нам необходимо войти в соглашение с союзниками об эвакуации семей офицеров. Офицер не может хорошо выполнять свой долг, когда он поглощен заботами об участи своей жены и детей»{591}.

Однако, если взглянуть на вещи реально, чисто с практической точки зрения, то эти «офицерские роты» наносили и вред Белому движению. Созданы они были не от хорошей жизни, а от нехватки рядового состава. А использование кадровых офицеров как обычных стрелков, в качестве «пушечного мяса», – это чрезвычайно неэффективное использование людских ресурсов.

Ведь гражданскую войну не удалось завершить за один год – она набирала обороты и требовала создания нормальной массовой регулярной армии, а не пёстрого добровольческого офицерско-юнкерского ополчения.

Красные с этой задачей справились гораздо быстрее и на все сто процентов, а не наполовину, как белые. Коммунисты смогли мобилизовать в свою армию большую часть народа Европейской части России.

Белогвардейцы, фото в свободном доступе.

Занимая новые территории, белые получали на службу ещё большее количество офицеров, которые там до этого «отсиживались». И большинству из них приходилось идти воевать рядовыми. Далеко не всем – добровольно и с охотой. Кто-то вообще не хотел покидать семью и подставлять свою голову в атакующих цепях, как простой стрелок. Это не лучшим образом сказывалось на морально-психологическом состоянии людей и на дисциплине в подразделениях.

Новобранцам мест на руководящих должностях не хватало – даже самым профессиональным и заслуженным. Каждый полк Белой армии ревниво оберегал «старшинство» своих офицеров, основанное не на званиях, профессионализме или прошлых заслугах, а исключительно на «новом стаже» – добровольческом, приобретённым уже на гражданской. В итоге поручики командовали батальонами, а штаб-офицеры, капитаны и даже полковники были в этих батальонах рядовыми.

Генерал-лейтенант Борис Штейфон в своих мемуарах, изданных им в 1928 году в эмиграции, писал об офицерских ротах: «Зло заключалось в делении офицеров на «старых» и «новых». Первые (гораздо меньшие числом) занимали командные должности и пользовались всеми правами офицеров и начальников. Вторые, присоединившиеся к армии уже в ходе боевых действий, – никакими правами не пользовалась, считалась «рядовыми» и лишались всех преимуществ, какие дарованы уставом каждому офицеру»