Ветераны вспоминают

26.02.11

…Не могу не передать Вам некоторые свои мысли о том, что пришлось пережить нашему поколению. Может быть, и я очень надеюсь, это поможет Вам в работе; кроме того, мне бы хотелось, чтобы Вы и другие не считали всех доживших до нашего времени фронтовиков тупыми и выжившими из ума стариками, молящимися на «гениальных полководцев» и «спасителей» России Сталина и Жукова и оправдывающими все совершенные в те годы преступления. Хотя, конечно, есть и такие. Знаю это не понаслышке, самому не раз приходилось вступать с ними в словесные схватки. А еще, и это особенно важно, я боюсь, что у молодежи, получающей лживую информацию о прошлом и приукрашенную картину прошедшей войны, создается неверное представление и о сегодняшнем мире. Боюсь, что они не видят страшной опасности коммунизма и сталинизма и готовы оправдать его преступления.

Стараясь внести свой посильный вклад в борьбу против этого, я записал свои воспоминания, в которых постарался честно рассказать о том, что я видел сам. Надеюсь, что кому-то они помогут увидеть, как мы в действительности жили тогда и правильно оценить происходившее.

***************************************************** 

194-я стрелковая дивизия, в которой я проходил действительную службу в 1940-1941 гг, в 39-м году была переброшена из Барабинска в Среднеазиатский военный округ, в город Чирчик под Ташкентом. В 41-ом году была перевооружена – стала горно-вьючной, а офицеры получили иранские разговорники.

Началась война. В первые дни июля дивизию привезли в Москву. Неделю не разгружались. Составы возили вокруг города, даже пошли слухи, что отправляют обратно. Наконец разгрузились в Кубинке. Полмесяца с остановками шли до Днепра. В городе Верея и на Днепре строили оборонительные сооружения. Пехота копала окопы, а мы – артиллерийские наблюдательные пункты. Ездили учиться воевать под Ельню, где каждый день наши дивизии наступали на окопавшегося противника, устилая землю трупами. Офицеры наступающих дивизий на наблюдательных пунктах говорили, что речка, разделяющая позиции, течет кровью.

29 сентября, за 2–3 дня до того, как замкнулось кольцо вокруг Вяземской группировки наших войск, погрузились в Вязьме в эшелоны, и повезли нас на юг. Немцы бомбили. На обочинах дороги видели лежащие вверх колесами составы. Ночью 6 октября проехали Брянск, а на рассвете эшелон выехал из леса, остановился и попятился назад. Остановился в лесу. Мы вышли на опушку. Впереди взорванный железнодорожный мост через речку Снежеть. На противоположном берегу - город Карачев. Там на станции с железнодорожных платформ разгружаются танки, а на берегу речки стоит немецкий офицер с сигарой в зубах. До Орла мы не доехали 70 км, а Орел был оставлен нашими войсками 3 октября, то есть уже как три дня назад.

Прошли уже десятки лет, как закончилась война. Наступило, наконец, время, когда можно свободно писать и говорить правду о войне. А меня не покидает вопрос - как же так получилось, что нашу 194-ю горно-вьючную стрелковую дивизию посадили в вагоны и отправили в уже занятый немцами Орел? И об этом ни слова нигде не написано. Что это было – предательство или величайшая глупость «великого стратега» Сталина? Как так могло произойти, если нашим "органам" (как писала наша печать) требовалось 48 часов, чтобы найти преступника в любой точке Земного шара, а тут окружение четырех армий не было замечено. И наш «гений» не знал, что Орел занят немцами? Или он хотел Гитлеру подарок сделать?

Успели мы тогда разгрузиться и отойти, но выставленный нами в заслон батальон немцы уничтожили. Эшелон со штабом дивизии и частью подразделений через Брянск уже не проскочил. Повезло нам, что в нашем эшелоне оказался командир дивизии полковник Михаил Александрович Сиязов – сослуживец и начальник штаба у генерала Петрова, которого у нас забрали еще в Москве.

Ровно месяц, в летнем обмундировании - а 6 октября в том году уже первый снег выпал - без боеприпасов и продовольствия выводил Сиязов дивизию по лесам и болотам. В деревнях население нас на порог не пускало, в то время как немцев встречали с иконами и хлебом с солью. Был случай, когда четыре человека из управления нашего дивизиона пошли в деревню, а их местные жители заманили в хату и привели немцев. Те с полицаями отправили наших в комендатуру, но по дороге, убив полицая, задержанным удалось бежать.

Сиязов крепко держал дисциплину. Никакого мародерства. Один солдат у колхозницы взял охапку сена, так дело чуть не кончилось расстрелом.

Месяц питались травой и корой деревьев. Лошади дохли, а вот о таких случаях с людьми не слышал. Мы были закаленные - в Чирчике нас и до войны держали в голоде. Обычно, опорожнив свою миску через край (ложек не было), стремглав бежали к кухне. Просить добавку сбегался весь полк. Повара выставляли помои с котлов. Счастливец хватал и, убегая, через край выпивал содержимое.

Теперь можно прочитать, как командиры некоторых попавших в окружение частей, подчиненных распускали, мол "выходите, кто как может". Сиязов дивизию не распустил и из окружения вывел. У нас из дивизиона дезертировали только 6 человек – комиссар, начальник штаба и четыре солдата (узбеки).

Сам Сиязов всегда ехал впереди на белой лошади. Вырвались из окружения у г. Белёв Тульской области и закончили войну на Эльбе, правда, уже без Сиязова. За Вислой он одно время был соседом, командовал корпусом. Дивизии после выхода из окружения присвоили номер 252 – номер дивизии, знамя которой вынесли из окружения четыре офицера. Определили в 50-ю армию.

В конце ноября, когда мы уже стояли в обороне под Тулой, на наш дивизион вышел из окружения лейтенант. Расплакался от радости. Больше месяца пробирался из окружения, голодный и холодный. Накормили мы его и отправили в штаб полка. Через несколько минут вывели лейтенанта на крыльцо дома и на глазах у людей застрелили.

Через несколько дней после этого на нас вышел мл. лейтенант Петр Филиппович Шило. Мороз 40 градусов, а он в офицерском плаще, пилотке и в хромовых сапогах. Рассказал, как он, окончив Ленинградское училище связи, получил направление в Шепетовку. Ехал в поезде. Не доехал, попал в окружение. Вышел. Арестовали. Посадили в тюрьму, заполненную офицерами окруженцами. Каждое утро арестованных выводят во двор. Двух-трех человек, старших по званию расстреливают перед строем. До младшего лейтенанта очередь не дошла. Направили в 50-ю армию в Брянскую область. Не дошел. Опять окружение. И вот, вышел на нас. Теперь мы были поумнее, в штаб не отправили, а спрятали мл.

лейтенанта. А когда нашего начальника связи дивизиона забрали в штабную батарею, Петра Филипповича Шило поставили на довольствие и назначили начальником связи дивизиона. Как кончилась война, капитану Шило предложили поехать воевать в Грецию, а когда он отказался, его демобилизовали. Поступил и окончил Военно-механический институт, проработал всю жизнь начальником конструкторского бюро военно-морского флота.

Выходили мы из окружения настолько истощавшие и голодные, что падали и засыпали на ходу. Думали, Родина накормит. Вместо хлеба дали бумагу – накладные, по которым мы должны были брать у населения, то есть отбирать у голодных женщин с детьми, зерно, если находили, и последнюю кормилицу – корову. Мы плакали, видя, как женщины рвали на себе волосы. Детей оставляли на голодную смерть.

Прошло уже 70 лет, а я не могу забыть, и никто мне не может сказать, ради чего творились такие преступления. В то время, как у крестьян выметали последние зернышки, тут же рядом стояли элеваторы с зерном. 30 ноября 1941 года ходил в разведку. Дошел до станции Хомяково, это рядом с Тулой. Километрах в шести соседняя станция Ревякино уже у немцев. Наших войск нет. Элеватор стоит с пшеницей, а в складах затаренные пшеницей мешки. Пять человек рабочих с учебными винтовками охраняют зерно, видно, от своего же населения. Им приказано элеватор и склады зажечь, как только немцы пойдут на Хомяково.

6 декабря начали наступать. Сплошной линии обороны нет. Противник держится в деревнях. Каждое строение, каждое окно – это огневая точка. Солдаты и офицеры возмущаются, почему мы не делаем так, как немцы? Не заходим с флангов, с тыла? Сплошной-то обороны нет. Но генералы нас не слышали.

Горизонт на западе почти каждую ночь освещался пожарами. Писали и говорили, что это немцы жгут деревни. Я верил. Пока не узнал правду. Как-то в конце войны, за рюмкой, старший сержант Подгорный – начальник радиостанции, раскрыл тайну. Подгорный – высокий рыжий солдат, часто на некоторое время исчезал. Пытались узнать, где он был, но безуспешно. А тут он мне рассказал, какие страшные преступления совершал наш любимый Сталин. Я больше чем уверен, что без его приказа никто не мог такое совершить.

Подгорный рассказал, что их было подобрано 12 человек высоких рыжих солдат. Время от времени вызывали их в штаб дивизии и переодевали в форму немецких солдат, вооружали немецкими автоматами, давали задание и отправляли в тыл немецкой обороны. Два человека знало немецкий язык. Проходили по указанным деревням, выгоняли жителей из домов. На сборы давали 15 минут. Затем проходили с факелами и деревню сжигали. Люди, а это были женщины, дети и старики, вряд ли выживали. Морозы в ту зиму были до 40 градусов. Крик, слезы, а что делать? Приказ. Мы тоже плакали, говорил он, а жгли. Был случай, когда двое мужиков оказали сопротивление. Застрелили.

Февраль 1942 года. Калужская область, Сухиничи. Наступаем на деревню Попково. Двухэтажное кирпичное здание школы. Большая кирпичная церковь. Все дома кирпичные. Окна превращены в амбразуры. Перед деревней в полный рост окопы с ледяным валом. Справа и слева пока еще обороны нет. В течение трех дней, каждый раз после вялой артподготовки из-за сараев МТС на открытую снежную поляну выходит полк, да там и остается. Кого пуля минует, тот замерзнет.

Слева от нас когда-то стояли две деревни по 20-25 деревянных домов. Теперь их уже не было. В то время когда наша дивизия наступала на Попково, на рассвете подошла к деревням прибывшая с Дальнего Востока стрелковая дивизия. Шла в первый и последний бой побатальонным строем. Без артподготовки, неся большие потери еще на подходе, а в зоне пулеметного огня уничтожена была полностью. Тела устилали снег без просветов. Нас туда перебросили уже после ухода противника из Попково. Но и здесь мы противника не застали. Уничтожив дивизию, немцы отошли, заминировав пути отхода.

Погибших сибиряков свезли к единственному оставшемуся от деревни строению – стоявшему на опушке леса большому сараю для сена, уложили штабелями в сарае и вокруг и сожгли. А нам зачитали приказ о расстреле командира, комиссара и начальника штаба загубленной дивизии. И таких жутких сталинско-жуковских наступлений было очень много. Прошло много десятков лет. Многое выветрилось из памяти, а дневники нам вести строго запрещалось. Я долго нарушал, прятал в противогазной сумке. Выследили и украли. Жалко.

1943 год. Ока. Впереди город Болхов. Ночь на воскресенье. Немцы выставили репродукторы. Крутят русские песни и приглашают нас переходить к ним. А в это время переправляется через Оку только что прибывший штрафной батальон. За ночь продвинулся на 3-4 км. Утром немцы очухались и весь батальон уничтожили. Помощи никто не оказал. А через сутки пришел другой батальон, штрафной или нет, узнать не удалось. За ночь он переправился через Оку. Противник, обнаружив, открыл артиллерийский огонь. Батальон кучно залег. В это время подошел дивизион «Катюш» и открыл огонь по залегшему батальону (тогда еще стреляли термитными ракетами). Три человека остались живыми из, как минимум, восьмисот человек.

Взяты Орел и Чернигов. В первых числах октября вышли к Днепру. Старинный город Любеч. Малочисленные стрелковые полки форсируют Днепр вплавь и на набитых сеном или соломой плащ-палатках. Плавсредств нет. Потонуло больше солдат и офицеров, чем погибло от вражеского огня. Редко кто мог в холодной октябрьской воде в обмундировании и с винтовкой переплыть широченную реку с быстрым течением.

Пушки нашей батареи перетащили по дну реки с помощью веревок. Плацдарм – 300 м окопов по берегу реки. К концу месяца наши наблюдательные пункты уже в 800 метрах от берега. Дальше, в бывшей деревне противник окопался, и продвинуться не удается. Ночью переправляется на плацдарм батальон, человек 700-800. Повторно мобилизованные, видимо, бывшие солдаты и офицеры Юго-западного фронта, оказавшиеся осенью 41-го в окружении под Киевом. Их даже в военную форму не переодевали. Винтовка на пять человек. Без артподготовки на немецкие пулеметы. Не вышел ни один человек. Расстреляны все, кроме виновного во всем этом. Это то, что видели мы на нашем небольшом участке фронта. А фронт широк, и надо полагать, что и на других участках происходило подобное. Люди для Сталина были, что мусор. Зачем их беречь, бабы еще нарожают…

Извините за несколько сумбурное письмо. Это скорее фрагменты воспоминаний, к которым уже много лет постоянно возвращается память, желание рассказать, пока еще в силах, то, что я видел собственными глазами или слышал от очевидцев, и еще вопросы, на которые мне самому трудно ответить. Может быть, у Вас получится?

С пожеланиями успехов в Вашей нужной работе.

Петр Андреев,

бывший артиллерист – топоразведчик 31-го гвардейского Кобринского Краснознаменного, ордена Богдана Хмельницкого артиллерийского полка 12-ой гвардейской Пинской Краснознаменной Ордена Суворова стрелковой дивизии