Когда приходит прозрение...

На модерации Отложенный

Те, кому хотя бы за 50, наверно, поймут о чем хотел сказать этот очень известный в нашей стране человек. Всю свою жизнь он высмеивал недостатки встречавшиеся ему на пути. Но вот, когда-то, приходит пора посмотреть на прошлое открытыми глазами и оценить его и сравнить с настоящим...

 

 

"Она была суровой, совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была.
    Всю жизнь, помню, она работала. Много. Очень много. Занималась сразу всем. И прежде всего – нами, оболтусами.
    Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу.
    Учила. Совала нос в книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино на детские утренники по 10 копеек за билет. В кукольные театры, в ТЮЗ, Позже в драму, оперу и балет.
    Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. И мы старались, как умели. И капризничали. И воротили носы.
    И взрослели, умнели, мудрели, получали степени ордена и звания. И ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё.
    А она снова и снова отправляла нас в институты и университеты. В НИИ, На заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека.
    Она не была благодушно-показной и нарочисто щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее.
    Но иногда вдруг нечаянно дарила американские фильмы, французские духи, немецкие ботинки или финские куртки. Нечасто и немного. Зато все они были отменного качества – и кинокартины, и одежда, и косметика и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным близкими людьми.
    Мы дрались за ними в очереди.

Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. И потому молчала. И снова работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила.
    Нам не хватало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Ив были недовольны. Нам было мало.
    И однажды мы возмутились. Громко и всерьёз. Она не удивилась. Она всё понимала. И потому  ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда.
    Она не обиделась за свою долгую трудную жизнь, она привыкла ко всему. Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. В нашу пользу. Она слишком любила нас. Хотя старалась это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. Мы думали, что мы выросли давно. Мы были уверены, что вполне проживём без неё. Мы ошибались. А она нет.
    Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но выслушав наши упрёки, спорить не стала. И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощание. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда.


    Вот мы и живём с тех пор. Зато теперь мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. Вдоволь. Счастливы ли мы? Не знаю. Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда.
    Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь мы поняли всё, чего никак не смогли незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства.
    Спасибо тебе! Не поминай нам плохо. И прости. За всё! Советская Родина."
                                                                              

 

Михаил Жванецкий.
.