Расстрелять в педагогических целях

Казни детей. Сталин говорил, что цель — уберечь несовершеннолетних от хулиганства

Летним июньским днем 1935-го Ромен Роллан — французский писатель, конечно же, левых взглядов, как многие западные интеллектуалы, с большой симпатией относившийся к Советскому Союзу, — был удостоен беседы со Сталиным. Помимо борьбы за мир во всем мире француза очень волновал вопрос о принятом 7 апреля того же года законе, по которому детей, начиная с 12-летнего возраста, могли наказывать по уголовным статьям — вплоть до применения смертной казни. Роллан тревожился: «Над этими детьми нависла смертная казнь».

Ромен Роллан и Иосиф Сталин

 

Лучший друг детей и физкультурников серьезно ответствовал: «Этот декрет имеет чисто педагогическое значение. Мы хотели устрашить им не столько хулиганствующих детей, сколько организаторов хулиганства среди детей». Далее, рассказав о «страшных случаях» в школах, Сталин добавил, что главная цель — «уберечь наших детей от хулиганов».

Постановление о мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних

 

Роллан, недоумевая, простодушно переспросил, почему бы не опубликовать все факты, чтобы всем было ясно, из-за чего принят этот закон. Сталин же, как всегда, сам себе задал вопрос и на него ответил: «А могли ли мы дать разъяснение в том смысле, что этот декрет мы издали в педагогических целях, для предупреждения преступлений, для устрашения преступных элементов? Конечно, не могли, так как в таком случае закон потерял бы всякую силу в глазах преступников». Роллан поддакнул: «Нет, конечно, не могли». А Сталин тут же уверил собеседника, что «до сих пор не было ни одного случая применения наиболее острых статей этого декрета к преступникам-детям и, надеемся, не будет» (Запись беседы опубликована в журнале «Источник». 1996. № 1. С. 140–152).

Сталин, как всегда, лукавил. «В педагогических целях» вскоре стали расстреливать детей.

Ох, какая развернулась жаркая дискуссия лет двенадцать тому назад вокруг этого закона. Защитники советских ценностей все напрочь отрицали. Дескать, ничего подобного не было — детей не расстреливали. Ссылались на статьи Уголовного кодекса, говорили, вот, например, 22 статья УК РСФСР — там ведь сказано, что не могут быть приговорены к расстрелу лица, не достигшие восемнадцатилетнего возраста на момент совершения преступления... 

Теория, брат, суха! Да, кодексы, параграфы... Но были и секретные разъяснения по применению закона. И тут сталинская репрессивная практика предстает во всей красе.

Разъяснение для органов суда и прокуратуры постановления о мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних

 

Организованный Сталиным Большой террор — «массовые операции» НКВД 1937–1938 годов — дает многие сотни примеров расстрела несовершеннолетних.

Вот лишь некоторые 15–16-летние и подростки: 

  • Бороненков Михаил Петрович (1923–1938). Расстрелян 16 марта 1938-го на Бутовском полигоне.
  • Виноградов Василий Ефремович (1922–1937). Расстрелян 23 августа 1937-го на Бутовском полигоне.
  • Кузьменок Павел Антонович (1923–1937). Поляк, работал фотографом в селе Асино (ныне Томская обл.), арестован 4 августа 1937 года, обвинен в принадлежности к контрреволюционной националистической польской организации, расстрелян 9 ноября 1937-го. Реабилитирован в 1960-м (Книга памяти жертв политических репрессий Томской обл.).
  • Сапа Александр Гаврилович (1921–1937). Украинец, учащийся педучилища в Славгороде, арестован 5 сентября 1937 года, обвинен по ст. 58-8, 58-11, расстрелян 18 сентября 1937-го. Реабилитирован в 1990-м (Книга памяти жертв политических репрессий Алтайского края).
  • Толпышев Иван Михайлович (1921–1937). Русский, жил в д. Кудрино Верещагинского района (ныне Пермского края), арестован 2 июля 1937 года, обвинен в антисоветской агитации и контрреволюционной деятельности, расстрелян 28 августа 1937-го. (Книга памяти жертв политических репрессий Пермского края). 
  • Хвойницкий Викентий Викентьевич (1922–1938). Поляк, работал полотером в доме отдыха «Столбово» в Гжатске, арестован 13 февраля 1938 года, обвинен по статьям 58-6 (шпионаж) и 58-10 (контрреволюционная агитация), приговорен «двойкой», расстрелян 28 июня 1938-го. Реабилитирован в 1988-м (Книга памяти жертв политических репрессий Смоленской обл.).

Примеров многие сотни. И все это опубликовано в региональных книгах памяти жертв политических репрессий. Адепты советской власти и сталинщины отчего-то ленятся в них заглядывать. 

 

И после окончания массовых операций НКВД дети арестованных родителей не остались без внимания. Директор института труда Алексей Капитонович Гастев Военной коллегией был приговорен к расстрелу 14 апреля 1939-го и на следующий день расстрелян в Москве. Его 15-летний сын ходил в прокуратуру и спрашивал о судьбе отца. Начальнице 2-го отдела Главной военной прокуратуры военному юристу 1 ранга Софье Ульяновой это порядком надоело — ходит, докучает. Ну сколько можно? И она написала рапорт, на основании которого Прокуратура 9 июля 1939-го обратилась в НКВД к начальнику следственной части Богдану Кобулову «о необходимости активной разработки в отношении» сына Гастева.

Это кем надо быть, чтобы сдать прямо в НКВД паренька, потерявшего отца? Теперь Ульяновой гордятся — ее имя на сайте военной прокуратуры. Все возвращается. 

Пусть «работают там, где нам нужно...» 

В начале 1941 года НКВД открыл 15 колоний на 2400 мест для осужденных несовершеннолетних, в которые направляли детей, приговоренных по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 28 декабря 1940 года «Об ответственности учащихся ремесленных, железнодорожных училищ и школ ФЗО за нарушение дисциплины и за самовольный уход из училищ (школ)».

Суды шли бойко, и к апрелю 1941-го эти колонии почти наполовину уже были заполнены. Согласно планам НКВД всего должно было быть организовано 26 колоний. 

Фото: РИА Новости

 

Принудительное прикрепление к промышленным объектам, лишение права выбора жизненного пути — еще одна отличительная черта сталинского государства. Вопрос о фабрично-заводских училищах и трудовых резервах обсуждался на Политбюро ЦК ВКП(б) 26 сентября 1940 года. Как вспоминал заместитель председателя Совнаркома В. А. Малышев, в ходе обсуждения Сталин посетовал на то, что «в школах ФЗУ люди обучаются на добровольных началах», и предложил принять решение о проведении ежегодной мобилизации молодежи в ремесленные и фабрично-заводские училища: «Основа проекта о трудовых резервах состоит в том, что парня учат, одевают, обувают, его мобилизуют и потом он обязан 4 года работать там, где нам нужно».

И здесь же Сталин подвел политический фундамент под предлагаемые меры: «Мы не можем быть безучастны к тому, кто идет в рабочий класс. Если это дело пойдет самотеком, то может испортиться состав рабочего класса, а следовательно, может испортиться и власть как диктатура рабочего класса… Нельзя предоставлять воле стихии формирование рабочего класса». 

Таким образом, утверждал Сталин, помимо возможности планировать использование в промышленности рабочей силы, эта мера «дает нам в руки возможность управлять составом рабочего класса, вносить постоянство в состав рабочего класса», и заключил свое выступление твердым вердиктом: «Единственная мера — это мобилизовать». (Опубликовано в журнале «Источник». 1997. № 5. С. 113–114.).

Тут же, 2 октября 1940-го, было организовано Главное управление трудовых резервов при СНК СССР, а вскоре по аналогии с жестокими мерами против рабочих и служащих, самовольно уходящих с предприятий, была предусмотрена и уголовная ответственность против подростков, не желающих учиться в ремесленных и фабрично-заводских училищах. Им грозило до года трудовой колонии, причем, согласно указу, наказывали учеников и «за грубое нарушение школьной дисциплины».

Тайные общества 

Тайные общества. Ну чье детское воображение не будоражили такие игры? Вполне объяснимая реакция на формализм в воспитательной работе, казенную школьную заорганизованность, пустозвонство пионерской организации.

В известном советском фильме «Друг мой Колька» (1961, реж. Алексей Салтыков и Александр Митта) — типичный сюжет из школьной жизни. Несколько учеников создали «тайное общество троечников» (ТОТР) с благородными намерениями — помогать слабым и мстить зубрилам и выскочкам. Фильм, созданный как иллюстрация к декабрьскому 1958-го года Закону «Об укреплении связи школы с жизнью», оказался на редкость удачным: и актерским составом, и правдивостью житейских зарисовок. Старшая пионервожатая в тревоге на педсовете пугает коллег: «А то будет как в 23-й школе!» А там, оказывается, дети тоже играли в тайное общество и мечтали угнать морское судно, выйти в международные воды и там «топить корабли империалистов». Педсовет вздохнул с облегчением: это ж другое дело, и директор одобрительно улыбнулся — хорошая смена растет! 

Играли и в другие игры, по-настоящему возмущавшие власть. Популярные приключенческие фильмы «про войну», где франтовато одетые гитлеровцы так убедительно символизировали зло, завладели воображением подрастающего поколения. В школах на рубеже 1960-х годов дети играли в гестаповцев, именуя друг друга всякого рода «штурмбаннфюрерами», выписывая тайные удостоверения и «приказы» с имперскими орлами со свастикой. Конечно, с точки зрения власти, ничего более возмутительного нельзя было и придумать. Это же скандал и немыслимо — ведь это в стране, воевавшей с Гитлером, и это дети воевавших родителей! 

Игры в «Третий рейх» всегда кончались плохо. Но была уже другая, послесталинская эпоха. Никто не собирался сажать детей в тюрьму, пусть даже их игры были абсолютно идеологически неприемлемыми. Да, родителей вызывали в КГБ, с детьми вели строгие «профилактические беседы». Но этим все и кончалось. Кстати, строгое внушение было действенным. Нет, конечно, любви к советской власти не прибавляло, зато вырабатывало стойкий рефлекс — не дразнить власть и не выказывать истинных мыслей о ней.

Ветеран и дети на одной из улиц города Иваново. Фото: Владимир Смирнов / ИТАР-ТАСС

 

А еще «индейцы». В августе 1980 года 3-й отдел 5-го управления КГБ, занимавшийся молодежью, всерьез взялся за группу молодых людей, объявивших себя «борцами за права американских индейцев» и последователями их культуры и эстетических традиций. Юные «индеанисты» затеяли провести слет под Ленинградом. Только этого не хватало. Центральный аппарат КГБ подключил Московское управление для широких «профилактических мероприятий». Разумеется, слет сорвали, «индеанистов» рассеяли, а кого-то из них сотрудники КГБ «взяли на личный контакт для последующего изучения в интересах органов госбезопасности». А казалось бы, все вроде в советском русле. Ведь партийная печать без устали напоминала о «притеснениях» индейцев в США. «Свободу Леонарду Пелтиеру!», если кто помнит.

Вообще-то этот парень застрелил двух копов или агентов ФБР. Но об этом советская печать, конечно, не писала. И вообще, самодеятельности и крайностей в КГБ, как и в партии, не любили. 

А потом пошла мода на Толкина. Но это уже совсем другая история. Началась перестройка, и органам КГБ уже было не до любителей бегать по лесам с бамбуковыми мечами.