Сын «русского Илона Маска» — о деле отца, замученного в СИЗО

На модерации Отложенный

«Это месть за отказ платить деньги фээсбэшникам за крышевание бизнеса»

Сын «русского Илона Маска» — о деле отца, замученного в СИЗО, и о том, почему никогда не вернется в РФ

В середине февраля Кировский районный суд Санкт-Петербурга зарегистрировал дело о мошенничестве в особо крупном размере при выполнении контракта с Минобороны РФ. Среди обвиняемых — финансовый директор АО «НовИТ ПРО» Валерий Пшеничный, которого в 2018 году нашли мертвым в СИЗО. Znak.com поговорил об этом уголовном деле и обстоятельствах смерти бизнесмена с его сыном Денисом Пшеничным, который также является одним из обвиняемых по этому делу и уже почти два года находится в международном розыске.

 

Денис ПшеничныйПредоставил Денис Пшеничный

Компания Пшеничного-старшего, которого называли «русским Илоном Маском», по заказу завода «Адмиралтейские верфи» разрабатывала 3D-модели подводных лодок «Варшавянка», с помощью которых можно дистанционно управлять ремонтом кораблей. Похожего проекта раньше не было ни в России, ни в мире. В 2018 году после выхода из отпуска бизнесмен обнаружил пропажу 100 млн рублей со счетов фирмы и заподозрил в краже гендиректора Андрея Петрова. После возбуждения уголовного дела Петров пошел на сделку со следствием, после чего Пшеничный попал в СИЗО. Через две недели его нашли мертвым. Официальной причиной смерти Валерия Пшеничного Следственный комитет назвал самоубийство, но проведенная позже экспертиза зафиксировала на теле более 40 ссадин и колото-резаных ран, 19 меток от ударов током, а также признаки сексуального насилия со следами семенной жидкости неизвестного мужчины.  

— Дело о хищении средств у Минобороны передали в суд. Ваш отец там фигурирует как обвиняемый. Почему дело в отношении него не закрыли?

— Мы отказались от закрытия дела. Если мы его закрываем, значит, признаем вину. Наша сторона какие-либо хищения не признает. Мы продолжаем отстаивать позицию, что все это было сфальсифицировано. 

Фээсбэшники целенаправленно занимались вымогательством. В тот момент, когда они получили от нас ответ, что никакие взятки мы не готовы платить, начали это лживое уголовное дело с мошенничеством. 

Контракт завершен, мы все обязательства выполнили. Министерство обороны подписало, что оно все получило и претензий не имеет. Сейчас они говорят, что модель недостаточно четко проработана и поэтому якобы невозможно ее использовать. Во-первых, на выездной проверке Минобороны выступал контр-адмирал Игорь Зварич, глава технического управления ВМФ России, он сказал, что все активно используется. Во-вторых, все ведомства написали, что претензий не имеют. У нашей стороны есть все доказательства, проблема в подконтрольных фээсбэшникам следователях. Пока не знаю, к сожалению, кто это курирует.

— В суде будут участвовать адвокаты, представляющие ваши интересы? 

— Безусловно. 

— Когда в деле появились вы? В чем именно вас обвиняют? 

— Меня обвиняют в том, что я был знаком со всеми финансовыми махинациями, сопровождал их и имел отношение к распределению денег. На тот момент я работал в другой компании, там даже даты не сходятся.

По сути, это месть следователя за мои слова о том, что он незаконно посадил отца, которого потом убили [в СИЗО], и после этого еще он над нами издевался. В день похорон выписывал повестки о явке. Якобы нам срочно необходимо прийти, а иначе он вызовет отряд ОМОНа, нас заломают, привезут и будет статья о неповиновении.

 Все это я ему высказал.

— И после этого разговора начались проблемы?

— У меня лично да. Я спрашивал, зачем он меня вызывает, он вилял: «У нас тут маленькие несостыковочки, нужно, чтобы вы дополнили показания». 

Я говорю: «Если вам что-то интересно, готов вам по телефону ответить. На хрена я к вам поеду, чтобы меня убили, как папу?» Через полтора месяца увидел документы, в которых было видно, что процесс [против меня] запустили через две недели после этого.

Валерий и Денис Пшеничныепредоставлено Денисом Пшеничным

— Вас просили дать показания против отца? 

— Да. Было сказано, «чтобы никаких проблем не было у нашей семьи», я должен прийти и подписать бумагу, что я видел папу, [главного инженера «Адмиралтейских верфей»] Глеба [Емельченкова] и [гендиректора «НовИТ ПРО» Андрея] Петрова и слышал их диалог о похищении денег и распределении между собой ролей. Похоже, я единственный был, кто знал всех троих, а они знали меня. 

— Были какие-то более открытые угрозы?

— Они говорили завуалированно. Исключением был случай, когда обыск проводили у папы дома. Это я знаю только по словам мамы.

У папы висело много пиджаков, они сказали: «Тебе они больше не потребуются, только гроб два на полметра». К маме обратились так: «У вас ведь есть сын? А вы знаете, как умер сын главного инженера „Адмиралтейских верфей“? От передозировки наркотиками. Вам сын дорог? Не будете с нами сотрудничать, разное может произойти».  

Еще одна угроза прозвучала уже после обыска. Когда папу уводили к машине, сказали: «Все, прощайся с домом. Ты его видишь в последний раз, больше сюда не вернешься». Все остальное было более обтекаемым: «если вы не хотите проблем», «ничего хорошего у вас не будет»… На случай, чтобы в случае диктофонной записи нечего было предъявить. 

— После смерти Валерия Пшеничного все-таки возбудили дело по статье о доведении до самоубийства. Следствие продолжается? 

— Было осмотрено тело, часть повреждений отправили на экспертизу. Еще туда взяли веревку, нож, который там валялся, и одежду. Все, больше ничего, никаких анализов. Дело передавали от одного следователя к другому. Месяц назад поменялся вроде уже шестой или седьмой. Реальных действий никаких нет. Мы писали жалобу в суд, что идет волокита по уголовному делу. Следователь говорит: «Нет, за последние полгода мы заказали экспертизу». Нашли что-то в апреле, отправили на экспертизу в мае, в июне получили ответ, а целиком готовую забрали в июле. Вот что они реально сделали за полгода. И говорят, что это не волокита.

— Вы помните, как узнали об обстоятельствах смерти отца?

— Конечно помню. Я сидел дома, только приехал с работы. Мне позвонил друг семьи и говорит: «Какая-то ерунда в новостной ленте на „Яндексе“, пишут, что твой папа умер». Пошел смотреть, вижу, что действительно это написано. Потом потихоньку начали подтягиваться другие источники. Позвонил маме, она не совсем поняла, о чем идет речь. До меня доходит, что я ей только что все сказал, сейчас она начнет смотреть в интернете. Собрал вещи и поехал к ней.

Не было ощущения, что он в этот день умер или что его убили. Мы за день до этого были в отвратительном состоянии, всех передергивало, и безумно тихо было в квартире. Я вообще не суеверный, во все это не верю, но именно такое было чувство — как будто сейчас кто-то умрет.

— Когда вы решили, что его убили?

— Первая моя версия была об инфаркте или инсульте. На тот момент жизни я не думал, что кто-то может в СИЗО совершать такие зверства, что его там будут убивать. Он же не из убийц каких-нибудь или грабителей. 

Я не мог представить, что такое может произойти. Предположил, замаскировали неоказание медицинской помощи. А когда уже пошли экспертизы, я увидел тело в морге, стало понятно, какое над ним совершили зверство. Самые настоящие пытки. 

— Из-за чего, на ваш взгляд, началось его преследование?

— Сейчас я склоняюсь к тому, что это месть за отказ платить фээсбэшникам за крышевание бизнеса. Это же оборонка, подводные лодки. Такой проект обязана курировать ФСБ. Мама рассказывала, что за два месяца или месяц до возбуждения уголовного дела против папы у него вымогали деньги. Ему говорили, что он должен заплатить порядка 100 млн рублей за отсутствие проблем, чтобы Петров продолжал сидеть за кражу денег со счетов фирмы. Он подумал и отказал. 

Валерий Пшеничныйпредоставлено Денисом Пшеничным

— Ваш отец вообще мог заплатить такую сумму?

— Если бы продали все, что было у семьи, могли. Вопрос в том, что основная часть — дом, который папа строил на протяжении 10 лет. Наверное, ему не хотелось с этим домом расставаться. Недооценил масштаб угрозы. 

— Что сейчас происходит с компанией «НовИТ ПРО», которую он возглавлял?

— Контракт по [подводной лодке] «Варшавянке» закрыли два года назад, а по контракту по подводной лодке «Лада» идет завершающий этап. Наверное, недели через две сможем сказать, что все заказы компания выполнила. 

— А после этого?

— Думаю, компания в каком-то из форматов закроется. Следователи настойчиво рекомендовали директорам компаний из судостроения не заключать с нашей фирмой новых договоров. Если заказов нет, компания существовать не может. Перекрывают кислород. 

— Правда, что разработки, из-за которых возбудили дело, сейчас успешно используют, хотя, по версии следователей, работать с ними невозможно?

— Совершенно верно, эти мобильные центры сопровождения заказов с загруженными информационными моделями подводных лодок отправили на место дислокации. Сейчас они работают, никаких претензий нет. Как я уже говорил, адмирал Зварич выступал [на выездной проверке Минобороны] и говорил, что все успешно обкатано и используется. Проблем с качеством работы и ее детализацией нет. ФАС вынесла предписание о том, что, грубо говоря, благодаря нам итоговая стоимость работ снижена в два раза. Мы сэкономили государству около 500 млн рублей. 

— В СМИ Валерия Пшеничного называли «русским Илоном Маском». Что вы можете сказать об отце как о профессионале?

— Наверное, его так называли, потому что он пытался сделать невероятное, всегда брался за сложные, безумные идеи и их выполнял. Там, где никому ничего не надо, он мог сделать что-то стоящее. Я сам никогда не слышал, чтобы его называли Илоном Маском, это брали интервью у его коллег по судостроению. Видимо, они между собой так его называли. 

— Как я понимаю, раньше вы работали в «НовИТ ПРО». Чем занимаетесь сейчас?

— К сожалению, я являюсь наследником этой компании по акциям. Сам лично не продолжаю заниматься ее делами. Я нахожусь за границей. Как будет принято, что защитой обороны государства занимаются вне этой страны? Не хочу создавать новую проблему, которая выльется во что-то серьезное. Я передал полномочия управления компанией и сказал: «Давайте не будем меня тут затрагивать, непонятно, что из этого может получиться». 

Сейчас я создаю ассоциацию по защите прав человека на территории постсоветского пространства. Она будет поддерживать людей, которые оказались в таких же сложных жизненных ситуациях с вымогательствами и пытками, оказывать правовую защиту, если нужно, помогать с эмиграцией. Документы на открытие этой ассоциации уже собраны, есть заинтересованные лица, которые готовы финансировать ее работу. Помимо этого учу французский язык.

— Когда вы решили переехать?

— Я уехал, когда узнал, что следователи собирают против меня какой-то материал. Понял, что им интересно получить от меня показания на отца, собрался и уехал. Я не хочу, не могу и не буду на него наговаривать. Хоть папы уже нет, я его сын и люблю его. Не могу так с ним поступить.

— То есть до возбуждения уголовного дела и объявления вас в розыск?

— Да, до этого, когда начали просить показания против папы. Я понял, что на меня могут оказать какое-то давление, чтобы я эти показания дал. Уже после того, что произошло с папой, я начал углубляться в тюремную тематику. Разбирался, как все устроено. Под любым предлогом могут посадить в СИЗО, а там убить уже никакого труда не составит. 

— Как сейчас живет ваша семья?

— Естественно, все кардинально поменялось. 

Я сейчас нахожусь во Франции под политической защитой. Подал свое досье во французское правительство, попросил защитить меня от Интерпола, международного розыска и экстрадиции, потому что по сути меня необоснованно преследуют власти. Передал все документы, они их проанализировали и сказали, что берут меня под защиту.

Оказаться в стране, где не знаешь целиком языка, на котором все разговаривают, очень сложно. Здесь другой менталитет, другие ценности, жизнь идет другим чередом. Это серьезное испытание на прочность для семьи, жены и детей. 

— Видите ли вы для себя возможность возвращения в Россию?

— Знаете, я очень поздно, видимо, поумнел. Пока эта ситуация не произошла, я в принципе доверял телевизору и тому, что там показывают. Не могут же они на Первом канале сидеть и нагло врать такой огромной аудитории? 

У нас с папой постоянно была ругань. Он говорил, что «эти козлы все воруют». Я отвечал: «Пап, быть не может! Что-то себе забирают, но не все же, правильно? Их после такого сместят». На этой почве у нас внутри семьи были политические конфликты. Я все понял, когда уже свою историю по «России 24» услышал. 

Люди абсолютно беззащитны. У тебя забирают отца, убивают, а ты ничего сделать не можешь. Ходишь по всем инстанциям, кричишь, что это было убийство, а все бесполезно. Тебя никто не хочет слышать! Не хочу такого будущего для своих детей. Я просто не вижу никакого смысла в эту страну возвращаться обратно, пока она в таких руках. 

— У вас осталась какая-то надежда на справедливые расследование и суд?

— Я со своей стороны пытался и буду делать все, что в моих силах. Очень надеюсь, что мне удастся отстоять честное имя отца. Сейчас мне бы очень хотелось поговорить с папой обо всем, о чем не успел. У нас в свое время было много разногласий на политическую тему, и теперь многое для меня стало понятным…