Трансфер

Режим Путина, находящийся в стадии трансформации, причем трансформации проектной, начало которой было положено в январе прошлого года, может выйти из неё только в два положения: либо у него не хватит ресурса для ее завершения (и тогда произойдет неизбежное и во многом незапланированное крушение «на марше»), либо трансформация пройдет более-менее успешно. Во всяком случае, на выходе будет получено относительно стабильное (либо мета-стабильное) состояние, позволяющее режиму просуществовать еще какое-то время.

Нет смысла уточнять, что в процессе перехода режим, как и любая система, крайне уязвим. Кроме того, в ходе трансформации всегда возникают неучтенные факторы, каждый из которых представляет угрозу всему процессу и ставят под сомнение достижимость результата. Ресурсный дефицит — характерный признак переходного состояния. Ресурса (сколь бы его ни было) всегда недостаточно. Поэтому ключевым параметром перехода всегда является темп, скорость процесса. Понятно, за счет качества. Чем выше ресурсный дефицит, тем выше отклонения от исходного проекта и тем дальше достигнутое конечное состояние от запланированных параметров.

Возможен вариант, что система, выйдя на относительно стабильное плато, подойдет к нему с таким количеством новых противоречий, не устраненных (или возникших) в процессе перехода, что период нахождения на этом плато вынужденно будет слишком коротким, и буквально немедленно возникнет необходимость в новой трансформации с попыткой выйти в какое-то более устойчивое положение.

Это в теории. На практике путинский режим подошел вплотную к последней, финальной стадии своего существования в любом качестве. Эта трансформация (говоря строго, пока это лишь её попытка) будет последней в силу целого ряда причин.

Первая и совершенно очевидная причина — возраст фюрера. Персоналистская диктатура всегда упирается в конечность жизни диктатора. При этом чем более жесткая структура диктатуры, тем сильнее вся система власти критически зависима от личности первого лица. Он удерживает власть путем создания сложных, зачастую совершенно неразрешимых противоречий в своем окружении, а потому его смерть автоматически становится точкой отсчета ожесточенных элитных войн, в которых нет ни правил, ни компромиссов. Правящая страта, переусложненная при диктатуре, объективно тяготеет к упрощению, а значит — к истреблению части элиты. Физическому или политическому — тут всё зависит, скорее, от культурных особенностей, чем от соображений гуманизма. Для России физическое истребление политических противников — норма, а потому ожесточенность схватки гарантирована.

В нашем случае возраст Путина и совершенно неясная ситуация с его здоровьем гарантируют: еще одной трансформации не будет. Он банально до нее не доживет. А если и доживет, то в силу возраста не сможет управлять процессом, что фактически и означает «последний раз».

Вторая причина невозможности следующей итерации — ресурсная. Любая революция (а трансформация режима — это та же революция, только не социальная, а аппаратная, структурная) всегда ставит вопрос «за чей счет». В этот раз ответ известен — за счет населения. Предыдущие трансформации (речь идет о двух) проводились вначале за счет дармовых сверхдоходов от экспорта сырья, следующая — за счет накопленных резервов. В этот раз беспощадное ограбление населения дает Путину тот ресурс, которым он и осуществляет нынешний переход. Для следующей трансформации ему придется грабить уже номенклатуру (что теоретически возможно — в конце концов, римские императоры периодически пускали кровь римской знати системой проскрипций.

Здесь важен силовой ресурс диктатора и только). Однако грабеж номенклатуры неизбежно разрушит существующие балансы, которые и являются единственным источником устойчивости режима. В этом сценарии обрушение произойдет даже до запуска новой революции.

И, наконец, третья объективная причина невозможности четвертой попытки заключается в том, что сегодня выстраивается режим террористической диктатуры взамен ныне существующей диктатуры персоналистской. Если персоналистская диктатура балансирует на легитимности фюрера и насилии, то террористическая диктатура — только на насилии.

Нынешняя трансформация и связана с тем, что легитимность Путина становится величиной, исчезающе малой. У персоналистской диктатуры сломалась одна из двух базовых опор, а на них заточена вся структура власти и все механизмы. Переход к прямому террору позволяет перераспределить сокращающийся ресурс из области обеспечения легитимности в область террора — в этом и заключается, в общем-то, смысл всей сегодняшней трансформации системы. Боливар путинского режима не может нести сразу двоих — легитимность и насилие. Нужно сбрасывать кого-то одного.

Здесь и кроется ответ, почему следующего этапа не будет. Когда «сломается» и террор, заменить его будет уже нечем. У новой системы не будет механизма, инструмента ее устойчивости. Собственно, поэтому любая террористическая диктатура — это всегда последняя фаза любого режима, который рискнул использовать ее для продления своего существования.

При этом нужно понимать, что террор в ресурсном отношении — это война. Война ожесточенная и чудовищно затратная. Война с народом, понятно. Уже поэтому террористические диктатуры существуют недолго. Они сжирают сами себя. А в нашем конкретном случае мы входим в нее совершенно не от хорошей жизни — как раз по причине хронического и все время возрастающего ресурсного дефицита.

И последнее. Сравнения России с другими террористическими и криминальными диктатурами, которые удерживаются у власти достаточно продолжительное время (вроде той же Венесуэлы) не просто некорректны, но и неверны по сути. Россия — слишком сложный и очень неравномерно развитый социальный субъект. Причем еще и с колоссальной географической протяженностью. Эти факторы создают дополнительные точки нестабильности, которых нет у всех без исключениях «коллег по цеху». Одно это создает для той системы, которую сейчас пытается выстроить Путин, весьма проблемные противоречия, снижающие качество самого процесса трансформации, а также сокращающие время существования прямого террористического управления.

Откровенно говоря, я скептически относился к вероятности перехода именно к террористической диктатуре. Именно потому, что за ней всегда зияющая пустота, причем крах такой системы управления для правящей элиты заканчивается в лучшем случае работой таксистами и проститутками в каком-нибудь Париже, но еще более вероятно — буквально физическим истреблением в ходе обрушения. Я предполагал, что какая-то зачаточная разумная и мыслительная деятельность вкупе с инстинктом самосохранения у этих людей все-таки есть. Но я ошибся. По всей видимости, из всех не слишком хороших и даже откровенно плохих сценариев нынешняя власть мастерски выбрала самый наихудший для себя. Талантливые люди (даже в отрицательном смысле) талантливы во всем.