Элла Грайфер: Трамп-тарарамп! Подводим итоги. Что было, что будет…

Продолжение. Начало

Был прежде угольщик благочестив, —
Теперь все стало иначе:
Не верят в бога дети его,
А в короля тем паче.
Г. Гейне

В 1942 году в Бразилии покончил с собой Стефан Цвейг. Боялся ли он, что и там нацисты достанут, или опасался, даже оставшись в живых, лишиться читателей на родном языке, или… Мне кажется, что по-любому страх и отчаяние его проистекали из ощущения, что та жизнь, та культура, которую он любил, описывал, воспевал, относил к «звездным часам человечества», погибает, и нет ей спасения. Несколько десятилетий очень многим казалось, что он ошибался. Сейчас я так не думаю.

Читаю вот уже в который раз утешительные комментарии, что, мол, ничего особенного в Америке не произошло. Ну, свара, ну даже драчка, так не в первый же раз, теперь все устаканилось, пора переходить к нормальной повестке дня. Мне очень жаль, но с таким же успехом можно успокаивать ракового больного напоминаниями, что вот ведь и раньше у него случались раны и язвы, а еще в детстве коленки разбивал — и ничего, быстро все заживало. То, что происходит сегодня в Америке — не травматическая местная рана, но вышедшее на поверхность глубинное поражение организма.

Насколько эффективны методы лечения, предложенные Дональдом Трампом — об этом можно спорить, но, судя по происшедшему с ним самим, опухоль так и так уже неоперабельна.

Все на свете проекты «идеального государства», «утопии», «светлого будущего» — как хотите, так и называйте — с Платона и до наших дней, представляли вожделенный новый порядок как общество, где не надо (или почти не надо) работать, зато совершенно необходимо беспрекословно подчиняться начальствующим бюрократам. Различные проекты делали упор кто на тот, кто на этот аспект, но так или иначе присутствовали оба. Так вот, если кто не заметил, это светлое будущее уже наступило. Миром «золотого миллиарда» все более однозначно и определенно правит нерушимый блок бюрократов и бездельников.

Не тех «эксплуататорских классов», кого именовали «паразитами» в советской школе — какой-нибудь феодал хоть не сеял, не пахал, но уж мечом махал вполне профессионально, на долю купца, налаживающего торговые связи с дальними странами, выпадало немало трудов и опасностей, фабрикант работает не меньше (а по нынешним временам как бы не больше) пролетария, и любой замзавпомнач владеет, по крайней мере, искусством перекладывания бумажек с одного стола на другой, а самый способный, к тому же, мастер интриг и подсиживаний. Нет, я имею в виду растущее и крепнущее сообщество тех, от кого не требуется усилий — ну, то есть, совсем-совсем никаких.

За какие заслуги? Ну, это по-разному. В Америке сейчас, в основном, за принадлежность к правильной расе, в Германии — за нелегальный переход границы, в Израиле — за бескорыстное стремление всем навязать свой образ жизни, в России (самое заковыристое) за занимание пятого рабочего места там, где работы, максимум, на троих. В каждой избушке — свои погремушки, но вполне отчетливо просматривается общая тенденция: «Пусть трактор работает, он железный» и, соответственно: «Пусть лошадь думает, у нее голова большая».

Нет, не в том дело, что, как уверяют нас, работы не хватает на всех. Если бы и вправду было так, то в Силиконовой долине без индусов и китайцев нашлось бы, кому программы писать, в Германии не турки бы улицы подметали, в Израиле дома строили бы не арабы из автономии, а в Москве бы не таджики на тротуарах плитку меняли.

Столь же малоубедительны разговоры о «помощи бедным и поддержке слабых». Нет и не было никогда религии, которая не организовывала бы такую помощь и поддержку в своих общинах, но ее получение автоматически приводило к потере статуса, которой каждый старался по возможности избегать. Сегодня жизнью на пособие будут скорее гордиться и требовать его увеличения, ссылаясь на свои «права», исчезли все моральные и физические препятствия для сильных, желающих к слабым примазаться, а то и потеснить их.

На самом деле бездельников, не желающих занимать вполне существующие рабочие места, своими пособиями целенаправленно размножают бюрократы, ибо зависимость от государственной кормушки делает их надежной опорой столоначальников как на выборах, так и во всякого рода уличных боях. Политика вполне логичная, но… только с поправкой на одно неприятное свойство всякой бюрократии: она не может, не умеет прослеживать сколь-нибудь отдаленные последствия своих решений. Рассмотрим на примере.

В 30-х годах в России ликвидируется как класс крестьянство (то есть, многие ликвидируются физически, но и оставшиеся в живых крестьянами быть перестают). Причем, товарищ Сталин, видимо, по умолчанию предполагает, что, перестав быть крестьянами, эти люди, и, главное, их потомки сохранят крестьянские навыки и привычки. Что они будут по-прежнему начальстволюбивыми (верить всему, что царь-батюшка изречет), работящими (понимать слово «надо» как объективную необходимость, вроде напряга в страду, не то урожай пропадет и помрем все с голоду), многодетными (истребляй сколь хошь — бабы новых нарожают) и т.п.

Ну, с первым-то поколением так оно примерно и вышло, но уже следующее, послевоенное, выросшее на опыте сталинских экспериментов, входило в жизнь под лозунгом «От работы лошади дохнут!», из коего естественно последовал призыв: «Тащи с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость». Разрушение семьи через пару поколений привело к вымиранию, деревня обезлюдела, хлеба не стало… впрочем, все это вы знаете и без меня.

Примерно то же самое произошло с наукой и техникой. Королев и Туполев усердно работали на бериевских шарашках, но студентов-то по университетам обучали уже не они, в результате чего после естественного вымирания их поколения «булава» летала как телеграфный столб, а авианосец Кузя по морям — по волнам пронес солидный вклад в загрязнение окружающей среды.

Так вот, сегодняшняя бюрократия «золотого миллиарда» — менеджеры не более «эффективные», чем лучший друг физкультурников.

Сами-то по себе бездельники, при всей их агрессивности (энергию-то девать некуда) — молодцы против овец. Хулиганить они могут только под прикрытием заботливых бюрократов, а когда надобность в них отпадет, те же бюрократы им хладнокровно устроят ночь длинных ножей… да нынешним-то и ножей не потребуется, хватит с них и полицейских дубинок.

Не в драчливости их опасность, а… скажем так, в личном примере. Привилегии бездельникам подрывают тысячелетнюю систему ценностей общества.

Не знаю, правда или просто анекдот (вроде как в России про чукчей), будто какие-то первобытные всю жизнь только и делают, что лежат под пальмой и ждут, пока банан в рот свалится, но если правда, не удивлюсь, что их так легко колонизировали. В обществах, более нам привычных, уважением всегда пользовался тот, кто не просто делал как все, но делал лучше всех. Даже если отсутствовали социальные лифты и крепостной генералом стать не мог, все равно тот, у кого поле лучше рожало, всегда был первый парень на деревне, вся рубаха в петухах. И среди рыцарей первым был тот, кто победил на турнире, и среди купцов — тот, кто сделку заключил самую выгодную.

Сегодня, напротив, все престижнее становится быть самым несчастненьким, притесняемым и обделенным. Если вчера какой-нибудь Мартин Лютер Кинг требовал, чтобы достижения черных и белых одной линейкой мерили, то сегодня и мерить нечего, ибо престижны не достижения, но отсутствие оных. Чем меньше ты знаешь и умеешь, тем несомненнее твое право, эксплуатировать тех, кто умеет и знает больше тебя.

По новым правилам игры именно «слабость» дает право господствовать над «сильным», так что, будучи защищены своей безоружностью, они могут всяко издеваться над вооруженной полицией, а также воровать и грабить всякого, кто богаче (как сформулировал известный основоположник Максим Горький: «Если от много берут немножко, это не кража, а просто дележка»). Когда они, предостережений не слушая, отправляются в опасные зоны и становятся добычей бандитов, их обязаны выкупать, когда заболевают — бесплатно лечить… А то как же, они же СЛАБЫЕ!…

Айн Рэнд давно уже заметила не только эту тенденцию, но и неизбежный ее результат: непрестижность работы обернется исчезновением работающих. Хорошо было щедринским генералам, они сумели-таки на необитаемом острове отыскать мужика, чтоб их прокормил, а если бы мужика-то и не случилось? В антиутопии «Атлант расправил плечи» весь процесс укладывается в жизнь одного поколения: знающие и умелые от эксплуататоров убегают в фантастическую «долину Галта», но, и без фантастики, достаточно просто проследить развитие в реале: умелым не надо никуда убегать, со сменой поколений они естественно тихо уходят, а место их остается… вакантным.

Вследствие неблагоприятных условий детей они рожают мало, да и те, что рождаются, не в восторге от открывшейся перспективы и подаются либо в бездельники, либо в эмигранты. В современной Америке процесс пошел: местное население уже не только газоны стричь, но и программы писать не хочет. Есть, правда, желающие из-за границы, для которых достижения все еще являются ценностью и стоят усилий: латиносы газоны стригут, программы в Силиконовой Долине сочиняют китайцы с индусами, все больше отраслей промышленности к таким же работающим уходит на аутсорсинг.

Когда лет 30 назад говорила я европейцам, что вымирают их народы, а они с полным благодушием ответствовали: «Ну и что? Другие придут…», никак не могла я взять в толк, что они попросту не понимали моего вопроса. Им представлялось, что белых французов заменят черные, коричневые или, скажем, с другим разрезом глаз, но вести себя они будут вот именно как французы, сохраняя французские представления о приличиях и отношениях друг с другом. А как же иначе? Они ведь такие же люди…

Моим собеседникам и в голову не приходило, что «такие же люди» включает такую же безусловную привязанность к собственной культурной традиции, как французы привязаны к французской. Но и поняв, что я имею в виду, они бы наверняка со мной не согласились, напомнили бы опыт успешной ассимиляции пришельцев в прошлом, а также пример американского «плавильного котла». Что же изменилось с тех пор? Изменилось главное.

Пришельцы первого поколения по своей «отсталой» привычке еще работают, но овладевать толком местным языком и культурой им недосуг. В предыдущих волнах иммиграции это наверстывали их дети и внуки, но по нынешним временам они, естественно, прежде всего усваивают, что работать-то тут, как раз, никто и не обязан. А значит, они не обязаны общаться с аборигенами, понимать их язык, и даже если не перенимать, то хотя бы учитывать их привычки. Им не приходится больше ломать голову, как на новом месте прокормить семью, чем оплатить жилплощадь, не возникает даже вопроса о количестве детей, которое они могут себе позволить — государство платит за все. Естественно, они общаются в основном друг с другом, варятся в собственном соку. В результате из местной культуры они усваивают вот именно то, что делает ее нежизнеспособной, теряя то, на чем держится культура их народов дома.

Тот, кто попадал в Америку — по своей ли воле или на невольничьих кораблях — прежде в любом поколении вынужден был работать, и потому так или иначе приспосабливаться к господствующей белой протестантской культуре. Если бы господствующей оказалась черная вудуистская или желтая конфуцианская культура — к ней бы и приспосабливались, иначе общество существовать не могло. И сейчас не сможет.

Количество господствующих культур всегда будет равняться количеству государственных образований — не больше и не меньше. Если воспользоваться распространенным сравнением: не плавильным котлом страна должна быть, а тарелкой с салатом, то все равно какая-то культура должна исполнять в нем роль ложки, тогда все остальные могут оставаться горохом и морковкой, огурцами и помидорами. В этом смысле господа из БЛМ, претендующие на то, чтоб свою черную культуру сделать господствующей, по крайней мере, логичны. Но они забывают, что одного желания господствовать все-таки мало. Нужны еще люди, способные на осмысленную деятельность, а идеология БЛМ таких не предусматривает — ни белых, ни черных, ни серо-буро-малиновых в крапинку.

Вспомним щедринского «Дикого помещика», вознамерившегося прожить без мужиков. После того, как он вконец одичал и превратился обратно в обезьяну, государственные власти, имевшие в своем распоряжении не только инструменты господства, но и достаточно мужиков, обеспечивающих эти инструменты своим трудом, без объявления войны вторглись во владения глупого помещика, грубой силой стащили его с дерева, лишили имущества и свободы, а поместье-то его заселили мужиками.

Господство бюрократии, поддерживающей тунеядцев, не предусматривает никакого другого конца.