Пожар в Кремле

23 января стало очевидно, что антипутинские настроения — это часть социального мэйнстрима по всей России. И у властей уже началась истерика.

Хотя уже много сказано, обозначим некоторые дискуссионные и принципиальные вещи по поводу субботнего протеста. Он, безусловно, стал мощным и важным политическим событием. Что он показал?

Макро-картинка

Прежде всего — о численности. Точную численность московской акции определить сложно: не имея возможности пробиться на Пушкинскую, многие просто фланировали кругами вблизи. Разброс оценок — 15-40 тыс. Но это, на самом деле, непринципиально с точки зрения политического содержания и последствий акции.

Повторю комментарий, данный The Bell. В 2000-е оппозиционные митинги собирали от 2 до 12 тыс. примерно. И это была одна политическая реальность. После внезапного прорыва 2011 г. мы вступили в новую эпоху, когда на серьезные акции выходило от 20 до 100 или 120 тыс. чел. Это была другая политическая реальность. Но в этом диапазоне (и в этой реальности) протесты остаются по сей день.

Правда, акции с тех пор стали все «несанкционированными». Это эвфемизм, который означает просто, что правительство перешло к тактике тотального насилия и террора в отношении протестующих. Но, к сожалению, даже это дела не меняет по существу. Мы увидим другую политическую реальность, когда изменится цифра и наблюдатели будут спорить, было 250 или 350 тыс., а не 20 или 30.

Ссылки на меры властей, на ковид и на погоду нерелевантны, потому что вопрос состоит в том, способна ли оппозиция выводить в одном месте и в одно время такое количество людей. И может ли она эту способность продемонстрировать. Потому что это другое дело и с точки зрения картинки, и с точки зрения «задач сдерживания». Это другое послание о силе оппозиции в тех условиях, которые имеются. И это послание, которое считывается людьми, режимом и элитами.

Но был, конечно, у вчерашнего ралли и другой численный аспект. Наиболее массовые всероссийские акции 2011 г. собирали около 100 тыс. человек в Москве и где-то 90-100 тыс. (максимум) по всей стране. Т.е. Москва в лучшем случае имела долю 50%, а в обычном случае 80-90% во всероссийской акции протеста. Вчера ситуация перевернулась. Москва с ее 20-40 тыс. человек, по всей видимости, была примерно четвертью общей численности всероссийского протеста, 75% которой пришлось на регионы (112 городов, 90-120 тыс. человек в целом).

В этом смысле вчерашнее ралли стало как бы таким декабрем 2011 г. для немосковской России. Мне даже по картинке это показалось чем-то похожим и по характеру стычек с полицией. Пол-России вчера прокричало <…> (лозунг, который может быть расценен как оскорбление президента — ред.) и «Путина в отставку». И в целом было ощущение, что в регионах другая энергетика, чем в Москве. Понятно почему: для большинства региональных протестов беспрецедентность их численности для города была очевидна.

В то время как для Москвы сценарий протеста был достаточно рутинизированным (повторял сценарии лета 2019 г.) Впрочем, возможно, в целом социальные обертона «дворцового» разоблачения в регионах воспринимаются острее, чем в богатой Москве. И это тоже важный аспект.

Так или иначе, вчерашнее ралли показало, что социальная природа протеста изменилась. Оно продемонстрировало, что антипутинские, антирежимные настроения — это серьезное социальное явление, вовсе не ограничивающееся Москвой и «либералами-отщепенцами». Это, скажем так, уже часть социального мейнстрима (периферия мейнстрима, если угодно). Стало очевидно также, что при удвоении, скажем, численности протестующих по всей России, полицейские силы утратят позиции тотального доминирования. В регионах просто нет такого количества ОМОНа.

Белорусский сценарий

Все это вызовет предсказуемую истерику властей. Эта истерика, кажется, уже началась около двух часов ночи, когда перестали отпускать задержанных, и свидетельствует об успехе протестующих. Кремль, кажется, переходит к тактике Лукашенко, которая подразумевает жесткое отношение к задержанным и длительное их удержание в изоляторах, призванное сбить потенциал следующих акций и прервать их «серийность».

Мы, скорее всего, вновь увидим попытки организации дела о «массовых беспорядках». Так власти традиционно называют и оправдывают избиения протестующих полицией. Увидим истерику «надвигающегося Майдана», который угрожает миру и социальному благополучию нации. И здесь очень много будет зависеть от немедленной реакции общества на полицейское насилие и правовой произвол.

При этом стоит помнить, что сценарий агрессии и эскалации насилия исходит не от протестующих, а из Кремля. Люди имеют право на мирные манифестации и выражение своей позиции, а власти не имеют права лупить их дубинками и сотнями бросать в автозаки и в тюрьму. Оппозиция — те, кто считают политику Путина вредной и неправильной, — должна быть представлена в парламенте. И столь популярные политики, как Алексей Навальный, должны быть именно в парламенте, а не в тюрьме по совершенно лживым от начала до конца обвинениям. Стремление Кремля воспрепятствовать этим нормальным основаниям гражданского мира и есть главный источник нестабильности. Пожар, угрожающий гражданскому миру, тушить надо не на улицах, а в Кремле.

Переход к тотальной политический диктатуре сегодня в России технически, вероятно, возможен (хотя в этом нет полной уверенности). Но будет очень дорого стоить с точки зрения и экономической, и социальной. Он будет стоить как минимум еще одного потерянного десятилетия развития. Это не выбор России, не выбор в интересах России, это выбор определенной политической группы в своих собственных интересах. И ответственность за насилие будет лежать на ней.