Прожить свою жизнь.

— Как это – не было? — спросила я внезапно севшим голосом, — Совсем, что ли? Да у вас ошибка тут, в картотеке, посмотрите лучше!!!

— Никак нет, — пожилой Ангел улыбнулся снисходительно и поправил очки в круглой
оправе, — У нас тут все записано, все учтено, опять же, все под строгим оком
Сами Знаете Кого. У нас за должностное преступление знаете что? – физиономия
Ангела посуровела, — Про Люцифера слыхали? То-то. Моргнуть не успел – скинули.
«Оши-и-ибка». Скажете тоже…

— Минуточку, — я попыталась взять себя в руки, — Посмотрите, пожалуйста, сюда.

Ангел благожелательно воззрился на меня поверх очков.

— И? – спросил он после секундного молчания.

— Меня, может, и нет. Но кто-то же есть? – я осторожно пошевелила кисельной
субстанцией, которая теперь заменяла мне привычный земной организм. Субстанция
заволновалась и пошла радужными пятнами.

— Кто-то, безусловно, есть. Но никак не NN, каковой вы изволили представиться.,
— Ангел тяжело вздохнул и потер лоб, — Я таких как вы перевидал – не сосчитать.
И почему-то в большинстве своем – дамы. Ну, да ладно. Давайте проверять,
барышня. По пунктам. С самого начала. Так?

— Давайте, — сказала я, решительно повиснув у него над плечом и изготовясь
биться до последнего.

— Нуте-с, вот она, биография мадам N, — Ангел вытащил из-под стола здоровенный
талмуд и сдул с него пыль, — Ab ovo, дорогая, что называется, от яйца, — он
послюнявил палец и зашуршал тонкими папиросными страницами, — Ну, это все
мелочи … подгузники… капризы детские… глупости всякие… личность еще не
сформирована… характер не проявлен, все черновики… ну, детство и вовсе опустим,
берем сознательную жизнь… а, вот! – он торжествующе поднял палец, — у вас был
роман в конце десятого класса!

— Ах, какая странность, — не удержалась я, — Чтоб в шестнадцать лет – и вдруг роман!

— А вы не иронизируйте, фрейляйн, — Ангел сделал строгое лицо, — Роман
развивался бурно и довольно счастливо, пока не встряла ваша подруга. И мальчика
у вас, будем уж откровенны, прямо из-под носа увела. То есть не у вас, — вдруг
спохватился ангел и покраснел, — а у мадмуазель NN…

— Ну, и чего? – спросила я подозрительно, — Со всеми бывает. Это что, какой-то
смертный грех, который в Библию забыли записать? Мол, не отдавай ни парня
своего, ни осла, ни вола…

При слове «Библия» ангел поморщился.

— При чем тут грех, ради Бога! Достали уже со своими грехами… Следите за
мыслью. Как в этой ситуации ведет себя наша N?

— Как дура себя ведет, — мрачно сказала я, смутно припоминая этот несчастный
роман «па-де-труа», — Делает вид, что ничего не произошло, шляется с ними
везде, мирит их, если поссорятся…

— Вооот, — наставительно протянул Ангел, — А теперь внимательно – на меня
смотреть! — как бы поступили вы, если бы жили?

— Убила бы, — слово вылетело из меня раньше, чем я успела сообразить, что
говорю.

— Именно! – Ангел даже подпрыгнул на стуле, — именно! Убить бы не убили,
конечно, но послали бы на три веселых буквы – это точно. А теперь вспомните –
сколько таких «романов» было в жизни у нашей мадмуазель?

— Штук пять, — вспомнила я, и мне вдруг стало паршиво.

— И все с тем же результатом, заметьте. Идем дальше. Мадмуазель попыталась
поступить в университет и провалилась. Сколько не добрала?

— Полтора балла, — мне захотелось плакать.

— И зачем-то несет документы в пединститут. Там ее балл – проходной. Она
поступает в этот институт. А вы? Чего в этот момент хотели вы?

— Поступать в универ до последнего, пока не поступлю, — уже едва слышно
прошептала я, — Но вы и меня поймите тоже, мама так плакала, просила, боялась,
что за этот год я загуляю или еще что, ну, и мне вдруг стало все равно…

— Милая моя, — ангел посмотрел на меня сочувственно, — нам здесь до лампочки,
кто там у вас плакал и по какому поводу. Нас факты интересуют, самая упрямая
вещь в мире. А факты у нас что-то совсем неприглядны. Зачем вы – нет, вот
серьезно! – зачем тогда замуж вышли? В смысле – наша NN? Да еще и венчалась,
между прочим! Она, стало быть, венчалась, а вы в это время о чем думали?!

Я молчала. Я прекрасно помнила, о чем тогда думала в душной сусальной церкви,
держа в потном кулачке свечу. О том, что любовь любовью, но вся эта бодяга
ненадолго, что я, может быть, пару лет протяну, не больше, а там натура моя
б… ская все равно перевесит, и тогда уж ты прости меня, Господи, если ты есть…

— Вот то-то, — Ангел покачал головой и перевернул страницу, — да тут у вас на
каждом шагу сплошные провалы! Девочка, моя, ну, нельзя же так! В тридцать лет
так хотели татуировку сделать – почему не сделали?

— Ну-у-у… — озадачилась я, — Не помню уже.

— А я вам подскажу, — Ангел нехорошо усмехнулся, — Тогдашний ваш возлюбленный
был против. Примитивные, говорил, племена, да и задница с годами обвиснет. Так?

— Вам виднее, — насупилась я, хотя что-то такое было когда-то, точно же было…

— Мне-то виднее, конечно… Задница-то ваша была, а не любовника?! Хорошо, едем
дальше.

Вот тут написано – тридцать пять лет, домохозяйка, проще говоря – безработная,
из увлечений – разве что кулинария. Милая такая картинка получается. Вышивания
гладью только не хватает. Ну, вспоминайте, вспоминайте, чего на самом деле-то
хотели?!

— Вспомнила. Стрелять хотела.

— В кого стрелять?! – изумился ангел и покосился в книгу.

— В бегущую мишень. Ну, или в стационарную, без разницы, — плакать я, как
выяснилось, теперь не могла, зато туманное мое тело утратило свою радужность и
пошло густыми серыми волнами, — Стендовой стрельбой хотела заниматься. Петь еще
хотела. Давно это было…

— Подтверждаю, — Ангел ткнул пальцем в талмуд — Вы, дорогая моя, имели ко всему
этому довольно приличные способности. Богом, между прочим, данные. От рождения!
Куда дели все это? Где, я вас спрашиваю, дивиденды?!

— Я не знала, что должна… — прошелестела я в ответ.

— Врете, прекрасно знали – Ангел снял очки, устало прищурился и потер
переносицу, — Что ж вы все врете-то, вот напасть какая… Ладно, мадам, давайте
заканчивать. Приступим к вашему распределению.

Он достал большой бланк, расправил его поверх моей биографии и начал что-то
строчить.

— Как вы все не понимаете, — в голосе Ангела слышалось отчаяние, — нельзя, ну,
нельзя предавать себя на каждом шагу, эдак и умереть можно раньше смерти! А
это, между прочим, и есть тот самый «грех», которого вы все так боитесь!… Всё
думаете — и так сойдет… Шутка ли – каждая третья душа не свою жизнь проживает!
Ведь это страшная статистика! И у всех какие-то идиотские оправдания – то мама
плакала, то папа сердился, то муж был против, то дождь в тот день пошел не
вовремя, то – вообще смех! – денег не было. Хомо сапиенсы, называется,
эректусы… Ну, все, готово, — Ангел раздраженно откинул перо, — попрошу встать
для оглашения приговора. Передо мной встать, в смысле.

Я перелетела через стол и замерла прямо перед ангелом, всем своим видом выражая
вину и раскаяние. Черт его знает, может, сработает.

— Неидентифицированная Душа по обвинению в непрожитой жизни признается виновной,
— Ангел посмотрел на меня с суровой жалостью, — Смягчающих обстоятельств,
таких, как а) не ведала, что творила б) была физически не в состоянии
реализовать или в) не верила в существование высшего разума — не выявлено.
Назначается наказание в виде проживания одной и той же жизни до обнаружения
себя настоящей. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Подсудимая!
Вам понятен приговор?

— Нет, — я жалобно заморгала, — Это в ад, что ли?

— Ну, ада вы не заработали, детка, — усмехнулся ангел, — да и вакансий там…, — он безнадежно махнул рукой, — Пойдете в чистилище, будете проживать
смоделированные ситуации, пока суд не признает вас прожившей свою жизнь. Ну, а
уж будете вы там страдать или нет – это мы, извините, не в курсе, — и Ангел
протянул исписанный желтый бланк, — Теперь все ясно?

— Более-менее, — я кивнула растерянно, — И куда мне теперь?

— Момент, — сказал Ангел и щелкнул пальцами. Что-то звякнуло, грохнуло и в
глазах у меня потемнело…

— … одну меня не отпустят, а с тобой запросто, — услышала я знакомый голос, — И
Сережка говорит – пусть она тебя отмажет на два дня, ну, Олечка, ну, милая, ты
ведь поможешь, правда? Мы тебе и палатку отдельную возьмем, и вообще клево
будет, представляешь, целых две ночи, костер, речка и мы втроем?

… Это был мой школьный двор, май уже и не помню какого года, пыльный душный
вечер. И Ленка, красавица, с кукольным личиком и фигурой от Сандро Ботичелли –
моя подружка – как всегда беззаботно щебетала мне в ухо, не замечая, как
ненависть и боль медленно скручивают меня винтом, мешая дышать. Такое знакомое,
такое родное-привычное ощущение… Я ведь хорошая девочка, я перетерплю все
это, я буду вести себя прилично, я хорошая, хорошая, хоро…

— А пошла ты на ...., — сказала я нежно, с садистским удовольствием наблюдая,
как округляются ее фарфоровые глазки, и, чувствуя некоторую незавершенность
сцены, добавила — Оба пошли к… матери.

…Когда разгневанный стук Ленкиных каблучков затих где-то за поворотом, я
прислушалась к звенящей пустоте вокруг, и поняла, что вот прямо сейчас я,
наконец, глубоко, неприлично и ненаказуемо счастлива…