Полет нормальный.

Задержание в Шереметьево показало, что сроки давности дел, обстоятельства «нарушения режима условного наказания» и прочие «мелочи» в путинской системе не имеют значения, а задержания сторонников Навального и просто пришедших его встречать людей во Внуково — не столько то, что «власть боится людей», сколько то, что сегодня тех, кто еще чувствует себя гражданами, можно задерживать в любой момент и без всякого основания. Воля президента и его сатрапов может изменять траектории движения самолетов, порождать мифические и создавать реальные аварийные ситуации, и россияне не могут повлиять на эту ситуацию. Основные элементы диктатуры в стране очевидны — но, повторю еще раз, они появились вовсе не вчера, а намного раньше, так что перемен тут за последние 24 часа не случилось.

Следующим важным моментом, на мой взгляд, является то, что Кремль становится полностью безразличен к реакции на его действия со стороны международного сообщества. Данный тренд тоже не нов, и мало кому из мыслящих людей было непонятно, что именно к этому и шло дело, когда поправки к Конституции провозглашали приоритет российских правовых норм над международными — но речь скорее не о праве, а о политике. Российская Федерация легко выплатит заключенному Навальному очередные 20 000 евро, если ЕСПЧ их присудит за незаконное лишение свободы, но не выпустит его из лап ФСИН, несмотря на «бурные и продолжительные» протесты западных политиков.

Рассуждения о том, что свобода Навального может стать предметом торга между Кремлем и новой американской администрацией, кажутся мне наивными. Москва готова обсуждать с Западом международные проблемы, но не те, которые она считает внутренними — так что диалог о правах человека сегодня снят с повестки дня. Да, Навальный решителен, и готов страдать за свои принципы, но Путин тоже проявляет решительность — тем более что он за нее ничем не поплатится.

Оба отмеченные момента — и формирование полицейского режима, и растущий нигилизм в отношении Запада — обусловлены одной и той же причиной: отсутствием в стране оппозиции (и, более того, постоянным ослаблением реального протеста на протяжении как минимум десяти лет, прошедших со времени митингов 2011 года). Причин этому я вижу две.

С одной стороны, история последних десятилетий в нашей стране показывает, что протест возникает не в качестве ответа на жесткие репрессивные меры властей, а скорее как дополнение к политике ограниченной либерализации. В 1987—1990 годах самое массовое в истории России протестное движение сопровождало Перестройку Михаила Горбачева и выступало ответом на призыв самого достойного из лидеров страны участвовать в переменах и бороться за них с консервативной частью элиты. В 2011—2012 годах протестующие, даже если они не хотят этого признавать, откликнулись на новый курс Дмитрия Медведева с его «модернизацией», «перезагрузкой» и лозунгами о преимуществах свободы над несвободой.

Печально, но репрессии в России весьма эффективны в подавлении протеста, и Путин несомненно понимает это и готов этим пользоваться. Поэтому я не вижу причин полагать, что на фоне все более жестких действий силовиков протест в России будет нарастать (прекрасный пример обратного показывает и Беларусь, где ситуация оказалась куда более «запущенной» и кризис обрел намного более острые черты). Действия Путина в отношении Навального показывают его силу, а не слабость, о чем не устают говорить несогласные.

С другой стороны, «протест» в России приобретает все более гротескный характер, чего, похоже, его участники не видят (или не хотят признавать). В 2013 году, когда Навальный чуть не попал в тюрьму, но вместо этого оказался кандидатом на пост мэра Москвы, его ролики смотрели и его сайт посещали несколько сотен тысяч человек — но при этом около пяти тысяч спонтанно вышли на Тверскую улицу в Москве при объявлении о решении кировского суда.

В 2020 году его расследования выходят в топ, число просмотров превышает 20 миллионов, репортажи о его прилете в Россию смотрят до миллиона человек, траектория самолета становится самой отслеживаемой в мире — но при этом во Внуково приезжает около тысячи встречающих, из которых примерно половина являются журналистами или его верными (точнее — штатными) соратниками. «Протест» в России перетекает в интернет и растворяется там. Сеть сегодня не консолидирует и активизирует реальные протестные акции, а скорее подменяет их, заменяя реальность видимостью. И власть, на мой взгляд, вполне терпимо относится к размножению оппозиционных блогов и комментариев, понимая их роль в развитии (читай — сливе) протестного движения. Не имея намерения пускать несогласных в политику, Кремль успешно маргинализирует это общественное движение.

Заметной новацией в этом контексте является удачная для власти «связка» между деятельностью несогласных и внешними силами, которая в ближайшее время будет подчеркиваться еще сильнее. Кремль на протяжении многих лет последовательно формировал у россиян образ внешнего мира как враждебного, и представление несогласных в качестве «иностранных агентов» станет в будущем главной линией борьбы с противниками режима.

В зависимости от остроты этого противостояния в «агенты» могут быть записаны даже те, кто никак не зависит от западных правительств или общественных организаций — однако в нынешней России у населения en masse отсутствует понимание того, что с Запада может прийти что-то хорошее (и этот момент также радикально отличает ситуацию от периодов 1987—1990 и 2010−2012 годов), и отторжение недовольных со стороны потенциальных избирателей может расти. Я предполагаю, что уже в ближайшие годы, если не месяцы, противостояние Кремля и несогласных будет окончательно представлено как борьба патриотов России и «пятой колонны», что дополнительно понизит шансы последних на успех.

Насколько вероятной выглядит перспектива получения Навальным тюремного срока? Боюсь показаться скептиком, но скажу, что она реальна. В последнее время многие говорят, что власть боится сплоченного ответа на ее действия, вспоминая, например, про «дело Голунова». Однако это сравнение нерепрезентативно — в том случае «заказ» пришел из полицейских структур среднего уровня, и уступка не была критически важной. Между тем, даже «дело Сафронова» развивается по совсем иному сценарию, не говоря уже об отравлении самого Навального.

В таких случаях протест должен быть слишком массовым, чтобы на что-то повлиять, а как раз его мы и не видим сегодня. Более того, мне кажется, что российское общество год от года становится все более «толстокожим» и все менее склонно обращать внимание даже на самые дикие примеры произвола властей или его последствия (то же самосожжение журналистки Ирины Славиной вывело на улицы Нижнего Новгорода лишь 60 человек, в то время как на похороны погибшего таким же образом Мухаммеда Буазизи вышло 10% населения его родного города Сиди Бузид, а само событие в итоге спровоцировало смену власти в Тунисе).

Учитывая это, Кремль поступил бы очень неосмотрительно, оставив Навального на свободе: пример того же Сергея Удальцова показывает, что тюремный срок для активного участника и инициатора протестов, казавшийся в 2013 году чуть ли не невозможным, мало тронул российскую общественность, а сам активист, отбыв четыре с половиной года в заключении, почти исчез из медийного пространства. Однако давать какие-то конкретные предсказания о судьбе Навального сейчас рано: хорошо известно, что судебные решения в отношении него часто диссонируют со сложившейся в России практикой по соответствующим вопросам.

Переходя к итогам, я бы сказал, что 17 января 2021 года Россия, наверное, вступила в некую новую стадию своего развития — но речь скорее идет о начале «третьего десятилетия» Владимира Путина у власти, которое окажется более репрессивным, чем первые два. Сейчас Кремль не может предложить россиянам никакой «позитивной легитимации» правления Путина (экономический рост в задушенной силовиками стране маловероятен, а продолжение «имперского ренессанса» невозможно), но при этом «негативная легитимация» (желание населения сохранить хотя бы нынешний уровень жизни, а также иллюзии российского «величия») остается весьма серьезной.

Опираясь на экономические и политические достижения 2000-х и 2010-х годов, Кремль может позволить себе усиливать давление на недовольных, все более ограничивая возможности протеста. Я хочу обратить особое внимание на то, что население хотя бы в какой-то мере готово реагировать на фальсификации выборов (это подтверждалось много раз в России и в постсоветских странах — в Киеве в 2004—2005 годах, Москве в 2011—2012-м, в Минске в 2020-м) или на аресты популярных избранных политиков (как в Хабаровске в прошлом году), но почти индифферентно к недопуску опасных кандидатов до участия в электоральных кампаниях.

Поэтому наивно надеяться на «эпохальность» 2021 года в связи с приближающимися выборами в Государственную Думу, которые окажутся еще менее интригующими, чем предыдущие. Не меньшую роль играет и то, что пандемия и экономические трудности вызывают концентрацию внимания людей на текущих проблемах и отвлекают все больше сил на их решение — и потому я не рискнул бы предположить, что протест получит, помимо политической, и экономическую составляющую (а акцент на борьбу против коррупции, сделанный Навальным в своей работе, вряд ли сможет мобилизовать общество, бóльшая часть которого, увы, уверена в том, что воровство власть предержащих естественно и непреодолимо).

Алексей Навальный стал, на мой взгляд, главной фигурой российского протеста 2010-х годов — периода, в течение которого путинский режим определялся, следует ли ему переходить от задабривания населения к жесткому диктаторскому контролю над ним. Сейчас выбор сделан — и в новых условиях возможности Алексея выглядят весьма ограниченными. Я, как и многие другие, восхищаюсь его личной смелостью и его гражданской позицией, но не верю в то, что они помогут изменить Россию даже в среднесрочной перспективе.

Десять лет назад, в октябре 2010 года, я предсказывал пожизненное правление Путина в стране, которую я называл «обществом без граждан» (см.: Vladislav Inozemtsev. «Russie, une société libre sous contrôle authoritaire» в: Le Monde diplomatique, 2010, № 10 (Octobre), pp. 4−5). Пока этот прогноз оправдывается. Россияне сегодня не ощущают потребности в большей свободе, чем та, которая у них уже есть (а на бытовом уровне Россия остается вполне свободной страной — даже в чем-то более свободной, чем многие западные государства), и вполне осознают опасности, грозящие им в случае «выхода за флажки». Поэтому мы переживаем сейчас не более чем период временной (и локальной) пертурбации, которая не в состоянии изменить общего тренда на превращение России в персоналистское полицейское государство. Для слома этого тренда нужны не ролики о коррупции и не картинные возвращения в страну под софитами прессы, а массовая народная революция, любые предпосылки которой пока отсутствуют.

https://spektr.press/polet-normalnyj-vladislav-inozemcev-o-tom-kak-izmenitsya-rezhim-vladimira-putina-posle-vozvrascheniya-alekseya-navalnogo/