Хоронить свободу Америки рано

На модерации Отложенный

Еще один раз выскажусь с критикой идеализации США, а потом, пожалуй, буду писать под другим углом, — а то тут сплошное разочарование царит.

Так вот. В истории Соединенных Штатов есть много историй, когда люди страдали за слова. В колониальную эпоху жила в колонии Массачусетского залива Энн Хатчинсон, — она решила во время проповеди возразить проповеднику (дополнить его), в результате стала лидером (ереси) антиномианцев и погибла в диком весеннем лесу, куда ее изгнали благонамеренные колонисты (вот Роджер Уильямс поступил мудрее, — посмотрев на это дело, он собрал сторонников и увел их из Массачусетской колонии, основав новую, где была впервые зафиксирована свобода слова и религии). Кстати, Род-Айленд (та самая колония) отказывался ратифицировать конституцию США до тех пор, пока в нее не включили 10 поправок, начиная с той самой Первой.

Про аболиционистов, которых отказывались слушать (буквально приняв в конгрессе «правило кляпа»), я уже рассказывал.

 

В 1920-е годы в США наступила эпоха Процветания, — все было хорошо. Вот только лучшие американские писатели прожили это десятилетие в Париже. Не только потому, что Париж был хорош, — в Америке «было душно». (Да, Сухой закон был частью проблемы; но было еще и ограничение дискуссий, и штрафы за поцелуй на киноэкране, и последствия Великого красного страха).

В начале 1950-х, как мы знаем, США пережили эпоху маккартизма: среди прочего, коммунистов и людей, уличенных в сочувствии им, лишали работы, паспортов (для поездок за границу), активисты компартии оказались в тюрьмах (потом Верховный суд решил, что проповедь мировой революции и марксистское убеждение в грядущей победе коммунизма не является призывом к насилию и низвержению правительства, пока коммунисты не призывают штурмовать Капитолий, — коммунистов выпустили из тюрьмы).

Из этих историй (их больше, на самом деле) можно сделать два вывода.

Первый состоит в том, что свобода слова в Америке, хоть и закреплена Первой поправкой, но все время оспаривается, и все время требует борьбы за нее. Каждое поколение сталкивается со своим вызовом свободе слова, — она не существует как некое предзаданное благо, раз и навсегда построенный фундамент.

Второй вывод состоит в том, что из каждого такого кризиса американское общество выруливало с расширенным пониманием свободы слова. Попытки ограничить свободу все время были ответом на какие-то новые вызовы, — и они как правило, заканчивались поражением тех, кто свободу ограничивал. Можно предположить, что и нынешний клинч будет разрешен победой свобод, а не ограничителей. Эта победа, скорее всего, не будет победой тех политических сил, которые сейчас чувствуют себя пострадавшими: сам конфликт переформатирует политическое поле Америки раньше, чем Верховный Суд (скорее всего, он) поставит точку. Но хоронить свободу Америки рано.