Россия – родина пацанов

«Слово пацана» хорошо прозвучало под самый конец непростого 2020 года. Эта книга стала ответом молодому поколению на его «новую искренность». Люди, чьи детские годы пришлись на 1970–1980-е годы, заявили о себе, не стесняясь в выражениях.

Тут же проявила себя цензура, и это добавило мощную волну интереса к книге. Правоохранители Татарстана попытались воспрепятствовать публикации, потому что усмотрели популяризацию запрещенной в августе 2020 года идеологии АУЕ. Издателям удалось отбить атаку критиков в погонах, разъяснив, что уголовное мировоззрение и тема книги – уличные подростковые группировки в Казани на излете СССР – не идентичны. «Если вы выросли в России в конце XX века, то в вашей жизни были уличные драки» – так начинается редакционная аннотация к изданию.

«АУЕ – это романтизация криминала по воровскому типу, – пояснил «НГ» автор, Роберт Гараев. – То, о чем говорится в книге, – немного другое. Конечно, мировоззрение подростков формировалось отчасти под влиянием мест заключения, но это влияние значительно трансформировалось, когда возникли уличные порядки. Пацанские понятия вобрали в себя и воровские законы, и армейские правила, и даже некоторые правила чести аристократии». «Любой рассказ о криминале – это немного романтизация криминала, – признает он. – Книга построена на байках, рассказах и репликах бывших группировщиков, а байки – всегда форма мифологизации со стороны участников событий, и от этого никуда не уйти».

Материалы довольного пухлого тома появились благодаря паблику Роберта Гараева в соцсети, посвященному «казанскому феномену» – расцвету группировок в Татарской АССР периода застоя. Гараев собирал свидетельства и комментарии об этом явлении, и страничка в интернете стала своеобразной энциклопедией жизни подростков позднего СССР. Из реплик, писем, а также специальных интервью, которые он брал у повзрослевших участников уличных «битв за асфальт», выросла бумажная книга.

Гараев комментирует эти реплики и рассказы, а также присоединяет свой голос к другим голосам бывших «пацанов», потому что его детские годы тоже связаны с участием в одной из казанских уличных банд. «Написание книги в каком-то смысле – моя личная терапия», – признался в разговоре с «НГ» автор-составитель этой антологии криминальных исповедей.

Разделы книги отображают различные стороны жизни подростковых группировок: «Структура и ритуалы», «Пацанские понятия», «Внешняя политика», «Семья и женщины», «Группировки и власть». Разделы делятся на главы, в которых рассказывается, как попадают в группировку, как из нее выходят (вход рубль, выход – два), что такое «запреты», «западло» и «ответки», как проходили «войны за асфальт», то есть раздел улиц и кварталов, ведь группировки возникали на территориальной основе. Они так и назывались – «улицами». Стать участником банды – «зайти на улицу».

В авторском предисловии Гараев пишет, что времена разгула уличной преступности стали для казанцев запретной темой, которую стараются замолчать и забыть. С трудом находятся люди, которые готовы вернуться мыслями в хулиганское прошлое. Когда «НГ» спросила автора, какие явления из жизни группировок оказались самыми табуированными, он ответил: отношение подростков к девочкам. Хотя были особые девичьи группировки, «бабские конторы», в общем и целом пацаны считали девочек законной добычей и жертвой. Гулять можно было только с девственницей, но как только происходил первый секс, девушка переходила в разряд общедоступных.

«Года до 1988-го, дальше я не знаю просто, нельзя было ходить с не девственницей, – говорит один их тех, чьи воспоминания приводятся в книге. – И когда пацан знакомился с девушкой, он имел право проверить, девочка она или не девочка. Проверяли единственным образом – проходит или не проходит. Половина этих проверок заканчивалась тем, что всё рвали». «События, которые я описываю, происходили с 1982 по 1984 год, – это уже из другой реплики. – Много судеб женских попорчено было, я лично знал тех… кто пускал под хор (групповое изнасилование. – «НГ») так называемый и кого пускали». Еще одно свидетельство: «Общие девочки были на всех улицах, обычно вафлерши (занимающиеся оральным сексом. – «НГ»). Скрывались они. Если вафлерша, ее выцепляют из сучка (училища. – «НГ»), да и вообще везде. Если пацан бабу бросил, она может остаться порядочной и даже ходить с другим пацаном с улицы. Но если он крикнет, что она вафлерша, жизнь у нее будет сломана. В общем, все по понятиям» (с. 237).

  Отношение к женщине определялось брутальностью субкультуры уличных подростковых банд. Ценились жестокость, хорошо поставленный удар и сила духа. Коллективное мировоззрение требовало от «бойца» мужественно встретить удары, даже если он оказывается в меньшинстве, и «умереть» за свою «улицу». В группировке жесткая иерархия. Все построено на возрастном принципе. Самые младшие выполняют поручения старших, например отнимают деньги или одежду у сверстников. За малейшие провинности, например за неявку на сборы, обязательные регулярные встречи участников, – побои. Так старшие товарищи приучали детей терпеть боль и стойко противостоять «врагам» с соседних улиц.

«Нельзя беспричинно оскорблять, если ты не хочешь оскорбить специально. Нельзя никого посылать, потому что в ответ тут же надо становиться в отмах (вступать в драку. – «НГ»). Опять же: ты пацан, и тебя оскорбляют – ты не имеешь права промолчать, не можешь это просто так проглотить. Ты должен, несмотря ни на что, сколько бы там человек ни было, встать в отмах. А если ты этого не сделаешь, про тебя могут сказать, что тебя опустили (унизили, лишили статуса. – «НГ») словами. За это могли спокойно отшить (исключить из группировки. – «НГ»)», – описывает один из участников подростковой банды уличный кодекс чести (с. 115). Действует коллективная ответственность – за провинность одного избивают всех его ровесников в группе.

Центральное событие в жизни группировок – массовые драки во время набегов на территории других банд. Кроме кулаков в ход шли арматура и монтировки, иногда ножи и самодельные гранаты из газовых баллончиков. Вот прямая речь одного из бывших «пацанов»: «Старшие приходили на сборы и говорили молодежи: «Начинаем «Доброе утро» и «Добрый вечер» (утренние и вечерние набеги на территорию вражеских «улиц». – «НГ»). С вас трое: двоих в реанимацию, одного в морг. Полетели!» У нас шарикоподшипниковый завод был рядом, оттуда шарики, арматуры, крест-накрест электроды сваривались, затачивались (они очень хорошо летали и втыкались в поверхности), баллончики из-под сифонов – такие боеприпасы были».

В книге рассказывается про наиболее кровопролитные и массовые стычки: легендарное «ледовое побоище» на Глубоком озере, перевернутый участниками группировки «Тяп-Ляп» троллейбус в центре Казани и набег той же банды на Новую Слободу в 1978 году, после чего впервые с 1950-х годов было решено судить виновных по статье УК «Бандитизм». Наиболее известной группировке «Теплоконтроль», иначе называемой «Тяп-Ляп», посвящен целый раздел. Автор пытается представить новую, не идентичную официальной версию тех событий, опираясь на рассказы здравствующих ныне отцов-основателей банды.

В 1987–1988 годах на казанской студии кинодокументалистики было снято несколько лент, предназначенных для профилактики преступности среди подростков. Кино изобилует жуткими кадрами, особенно одна из короткометражек – «Страшные игры молодых». Документалисты снимали в моргах и больницах, показывали детей с пробитыми головами и рваными ранами от взрывов самодельных бомбочек. Роберт Гараев рассказал, что на эти фильмы водили целыми классами: «На самом деле все это на мозги капало. Там есть сцена, где рассказывается о драке, как бросают друг в друга арматурой, металлическими шариками, а потом приехал милицейский «бобик» (автомобиль УАЗ. – «НГ») и разогнал их. Понятно, что никому из подростков по обе стороны противостояния не хотелось, чтобы ему проломили голову».

Автор поделился с «НГ» собственными воспоминаниями, которые не вошли в книгу: «Один раз у нас была война, и нам сказали, что на нас идет «Грязь» (название группировки. – «НГ»). А нам лет по 15, и старшие сказали, что их надо встретить с монтажками. Поставили за углом дома, взяли арматуру и ждали, когда побегут на нас. С нами было несколько старших, которым не хотелось нас под этот ужас подставлять, и было такое общее настроение: ну не хотелось этого. И этого не произошло. Один раз мы поехали на дискотеку в другой район, к нам подошли человек 40. Но оказалось, что это какие-то наши союзники, и нас не тронули». «Мы отнимали деньги, снимали вещи, каюсь, – продолжает он. – Раз в неделю был день УПК, учебно-производственного комбината, пару часов там учились, а потом на улицах занимались тем, что шакалили (отнимали у ровесников деньги и вещи. – «НГ»). Обязательно кто-то должен был быть заводилой, у нас был такой в компании. Мы были младший возраст, должны были беречь свою честь, следить за базаром, вставать за свою «улицу». Иногда сдавать в общак (общая казна группировки, сборы на которую шли на поддержку осужденных участников. – «НГ»), где-то раз в месяц по рублю».

Рассказы бывших казанских гопников наводят на мысль, что структура неформальных групп молодежи и их повадки словно в кривом зеркале отразили пионерскую и комсомольскую организации: иерархию, обряды, выразительный жаргон, даже идеологию. Точно так же воровской закон в извращенном виде копирует государственное законодательство и понятия чести в дворянском обществе, что отмечал еще Варлам Шаламов. В свое время другой писатель, Юрий Щекочихин, много занимавшийся проблемами неформальной молодежи, предположил, что уличные группировки – порождение тоталитаризма. Главный их принцип – все во имя коллектива, а отдельная личность ничего собой не представляет.

В «Слове пацана» генезис группировочного движения прослеживается до 1960-х годов. Наверное, это не случайно. Разжались ежовые рукавицы сталинского режима государственного насилия, и общество уже начали разъедать сомнения в правоте коммунистической идеологии. При этом культ силы в народе продолжал жить, и улица ответила на распад официальных структур принуждения своим «кулаком». «Передо мной стоял вопрос: что такого произошло в 1982 году, что группировки стали так распространяться, – рассуждает Гараев. – Была безысходность. Молодежь по-своему отвечала на социальную обстановку. Я бы хотел обратить внимание на запрет алкоголя для ранних возрастов в группировках: дескать, наши отцы бухают, а мы будем спортивными, трезвыми, четкими, мы будем вместе».

В этой книге о позднем СССР говорит поколение, которое ныне определяет общественную атмосферу и политику. 40–50-летние мужчины с ностальгией вспоминают о криминальном детстве. Не исключено, что именно этим объясняется живучесть «понятий», перекочевавших с улиц в большие кабинеты. Если присмотреться, то многое в сегодняшней жизни по-прежнему держится на кулаке. «Многие говорят о том, что преступный этос распространен среди чиновников, что помимо законов действует какая-то система понятий, «рукопожатий», которые важнее законов. Это принято у силовиков, а поскольку у нас государство сейчас силовое, это дошло до высших эшелонов власти. Это какая-то особенность России», – считает автор «Слова пацана».

В книге открытый финал, потому что явление хоть и отжило давно свои «золотые» годы, но, по некоторым признакам, не совсем кануло в Лету. «Одна из причин, почему группировки должны уйти, почему они существуют только по инерции, – индивидуальное начало сейчас выражено намного сильнее в обществе, чем в 80-е годы. Стоит задуматься, почему подросткам, которым доступна личная свобода, хочется играть в тюрьму, в порядки заключенных. Может, атмосфера в стране сейчас такая?» – задается вопросом Гараев.

До сих пор в русской литературе были «Слово о полку Игореве» и «Слово о законе и благодати». Теперь есть «Слово пацана».