"Чтобы победить в этой войне, нужно быть успешными и уметь "обнять врага"

23.05.19 09:00

Автор: Алена Балаба

С Ираклием Курасбедиани мы познакомились весной 2018 года на "нулях", где в составе боевой группы грузинский военный готовил снайперов и выходил на дежурства сам.

В "берлоге" бойцов было много оружия, я скромно сфотографировала винтовки с хитрыми прицелами, патроны, которые готовили для использования сами снайперы, мы тогда немного поговорили. Тогда поразило, что грузин, гражданин Грузии и весьма грамотный офицер несколько лет воюет за Украину: "Если вы станете по-настоящему свободными и вернете свое - Крым и Донбасс, значит и Грузия сделает то же самое, поэтому я здесь". Поэтому я решила вернуться через год и записать интервью с Ираклием. Мы говорили в Мариуполе на террасе кафе над Азовским морем в туманное апрельское утро 2019 года.

- Как вы попали в Украину? Вы сразу пошли на фронт?

- Я приехал 17 июня 2014 года, до этого я наблюдал, что происходит в Украине, связался с батальоном "Донбасс", приехал и узнал, что два моих друга из Грузии уже находились в этом батальоне инструкторами. Решение принял сразу - я всю жизнь этим занимаюсь, у меня просто не было другого выхода.

- Что вас подтолкнуло - участие в российско-грузинской войне 2008 года?

- Для меня война началась 30 лет назад - 9 апреля 1989 года, когда советские бравые десантники саперными лопатами порезали людей в Тбилиси - в основном женщин. Я тогда был подростком - всего 14 лет. В 1991-м Грузия объявила свою независимость, и уже в 1992-м началась война - в Самачабло (Южной Осетии), потом в Абхазии, я там участвовал - с тех пор началась моя военная жизнь и карьера. Я пошел добровольцем, мне было 17 лет, а на войне исполнилось 18. Я не стал дожидаться наступления призывного возраста, пошел сразу, был рядовым.

- С той войной в Абхазии связаны какие-то яркие впечатления?

- Грузия - страна маленькая: невозможно, если встречаешься с человеком, обязательно оказывается, что есть общие или родственники, или знакомые, или друзья. Самое яркое впечатление - почти все мои друзья детства погибли там. Мой старший брат, который меня вырастил, с которым все мое детство прошло, погиб в Абхазии. Ему было всего 23. Это было первое столкновение с русскими - не с абхазскими сепаратистами, а с российскими десантниками. 13 месяцев длилась война - потеря Сухуми, потеря всей Абхазии - места, которое святое для каждого грузина, как Иерусалим для Израиля, так и Абхазия для нас.

Ираклий Курасбедиани, фото: svoboda.org

- Почему вы так дрались за нее? Это для грузин не только самый лучший курорт, это для вас - место силы?

- Грузия - маленькая и везде красивая, но Абхазия - это наш рай, наша жемчужина, место, где все были, где отдыхали, с которым связано очень многое - там жили родственники, друзья. Я с детства там всегда был, это моя земля.

- Можно ли провести параллель: Абхазия для Грузии - как Крым для Украины?

- (вздыхает, долгая пауза) Не хочу никого обидеть, но, скорее, как Крым для крымских татар, которые тесно с ним срослись. Я могу быть неправым, но все, что началось на востоке Украины, нужно было начинать в Крыму. Если бы это произошло, мы бы имели сейчас совсем другую картину. Конечно, в истории не бывает "если бы, то..." - случилось то, случилось, но начинать драться нужно было за ту землю, можно было это сделать. Когда говорят, что "правительство так отреагировало", но и тут (на Донбассе) оно не сразу "отреагировало". Понятно, что бардак был, но тысячи и тысячи добровольцев среагировали, но уже потом.

В любом случае, из Абхазии выгнали полмиллиона человек, а в Крыму за всю историю страдали крымские татары, а критической массы украинцев среди жителей на месте не оказалось, чтоб создать сопротивление. И это не стало так больно, как нам в Абхазии в 1992-м. Такое началось только на востоке (Украины).

У нас, грузин, другой опыт с Россией. Я говорил с ребятами, которые пошли у вас воевать - даже в Иловайске, уже бои идут, уже воюем всю весну и лето, ваши только-только разглядели российских военных. А до этого не верили, что мы с Россией воюем. Вся прошедшая история вас расслабляла - здесь не так понимали, кто реальный враг. К сожалению, до событий в Иловайске это понимали единицы среди украинских военных.

- А вы сразу понимали, что Украина воюет не с сепаратистами, а с Россией?

- Я же говорю, что истинное лицо русских военных увидел еще в 14 лет - мне такое не забыть, я буду своим детям и внукам это передавать и объяснять, кто они. И не имеет значения, какой там правитель - в 1989 году Путина не было, он кому-то еще двери открывал или курсантом был, не дорос. Но они (российские военные) сделали то же самое, что сейчас с вами. И потом в Абхазии и в Самачабло повторили. Никаких иллюзий у меня нет, что это "виноват Путин" - это менталитет и имперские мозги, которые там есть и, к сожалению, еще долго будут.

- Вернемся в Грузию. Что вы делали после российско-грузинской войны в Абхазии?

- В августе 1993-го я поступил в военную академию, хотя до того был студентом художественной академии, пришлось ее бросить. Мы потеряли Абхазию, проигрыш, тяжелые времена - 1990-е, все так вспоминают. Вы легче их перенесли - у вас богатая страна, а в Грузии был тяжелейший кризис: огромное количество беженцев, экономика рухнула. После окончания военной академии какое-то время занимался партизанским движением на территории Абхазии, а с 1997-го вернулся в армию. Тогда были созданы силы специальных операций. Я начинал лейтенантом спецназа, потом стал командиром группы спецназа, начальником разведки батальона, потом офицером в департаменте военной разведки. В 2003-2004-м после "революции роз" начались серьезные реформы в армии, пришлось делать все заново. Нас, молодых амбициозных офицеров - не из старого совкового поколения и не запачканных - позвали делать реформы. Я стал заместителем начальника военной контрразведки Грузии. У нас было мало кадров - приходилось переходить из одной структуры в другую, в 2005-м стал заместителем начальника госбезопасности Абхазской республики, хотя территория была оккупированной, вся власть работала на нашей территории. Я курировал антитеррористическое направление как раз в этом регионе. Потом у нас было объединение госбезопасности и МВД, и я стал начальником криминальной полиции Абхазии. А в 2006-2008 годах я уже был начальником военной разведки Грузии - пришлось буквально все поднимать с нуля, там полтора года не было руководства. Война 2008 года на меня очень повлияла - всю свою сознательную жизнь, начиная с 1992-го, я серьезно к ней готовился, но когда она пришла - все произошло так, как не ожидал.

- То есть все равно война 2008-го оказалась неожиданностью?

- Для большинства - да, но для меня, конечно, нет. Мы знали, что это будет. В начале 2007-го я в первый раз прилетел в Киев, на неофициальной встрече с начальником военной разведки Украины он мне сказал, что у него есть контакт с начальником военной разведки России и ему там сказали прямым текстом, что "политическое решение о войне с Грузией принято". И добавил: "Ираклий, это не будет как в 1992-1993-м в Абхазии" - как вроде бы они помогали, но их как будто и не было, как сейчас на Донбассе. Даже не так явно, они же до сих пор утверждают, что "российских войск нет". А в 1992-м они помогали абхазам, но их базы находились на территории Грузии - те базы, которые остались от СССР, перешли к России. Только уже при Саакашвили они поспешно вышли. Так вот, в 1992-1993-м российские военные на территории Грузии якобы не вмешивались - они собирали разведданные, тихо стояли, никого не трогали. Любая война - гибридная, ведь это не сейчас придумано. Только прямой рыцарский поединок - это негибридная война.

То есть мой украинский коллега уже в начале 2007 года сказал, что русские будут открыто воевать. Больше, чем за год мы понимали, к чему все это идет.

- Вы предупреждали власти и грузинская армия готовилась?

- Конечно готовилась - еще с "революции роз". Программа обучения и экипировки грузинской армии по стандартам НАТО началась с 2000 года. Тогда к нам стали приезжать западные инструкторы, тренировать, готовить. Конечно, к 2008 году у нас была хорошо подготовленная качественная армия, но сыграла простая математика: нас, грузин, 4 миллиона, а их - 144. Конечно, власти пытались предотвратить войну, Саакашвили встречался с российскими политиками, но случилось то, что случилось.

Манифестация на площади Свободы в Тбилиси, фото: wikimedia.org

- Начало войны. Как вы ее восприняли? Какое было первое чувство и впечатление?

- Война ж не началась 7-8 августа, как это принято считать. Самачабло (автономный округ Южная Осетия) был веками грузинской землей. До Второй мировой войны в Цхинвали было всего две осетинские семьи. Там было много смешанных семей, а до 70-х годов ХХ века это был грузинский город с большой еврейской диаспорой. Были синагоги, еврейские кладбища, не знаю, сохранилось ли это сейчас. До войны в Абхазии был конфликт в Осетии - в Самачабло, но было достигнуто мирное соглашение. По осетинскому формату там находились наши миротворцы. К 2007 году мы пришли к тому, что на тех территориях, которые мы контролировали, мы полностью обустраивали инфраструктуру, вели медицинские и социальные проекты, чтобы ускорить интеграцию и на деле показать, что мы с местными - одно единое, нам нечего делить. И что бы ни говорили о популизме после "революции роз", я вам всего две цифры приведу: в 2002-м бюджет Минобороны Грузии был около 35 миллионов долларов, бывало, что 16 месяцев офицерам не платили зарплату. А в 2007-м бюджет был почти миллиард долларов. Мы с нашим "популизмом" вот это сделали. То есть на момент российской агрессии мы имели небольшую, но хорошо экипированную и обученную армию. И первый момент войны мы выдержали достойно. Да, мы отошли, стали готовить к обороне Тбилиси. До прилета президентов разных стран, они могли бы напасть на нашу столицу, но остановились - фактор неожиданности исчез, и при их следующем нападении это бы превратилось совсем в другую войну - совсем невыгодную для России.

- Они поняли, что не смогут воевать в горах и в большом городе?

- На тот момент у них были немалые потери - 1 к 5 или 1 к 10. Ведь у нас было много гражданских погибших, мы всех своих считали и хоронили. А у них были чисто военные потери. Мы слушали их - российские пилоты отказывались от вылетов - они нас бомбили тактическими и баллистическими ракетами, ведь за два дня они потеряли десять самолетов - это довольно сильный удар для любого современного конфликта. "Искандеры", старая "Точка-У" - мы все это испытали на себе в той войне. И когда они угрожают, что поставили в Калининграде "искандеры" и будут перебивать всю Европу - это больше взять на испуг. Да, у нас были потери, но они безграмотно используют свое оружие. Они оставили большой контингент в Самачабло и стали продвигаться вглубь Грузии, а мы стали собирать защитников - подтянулись старые ветераны, молодежь, Грузия встала и была готова себя защищать. Мы в старом Тбилиси все друг друга знаем - мы все были готовы отражать агрессора, даже те, кто не имел отношения к армии, кто не был в резерве, не служил, но все тогда встали. Они подошли очень близко к столице, там одна дорога и последнее ущелье перед Мцхетой - и остановились. Вмешалось мировое сообщество, прилетели президенты других стран, стали работать дипломаты. Сейчас нас упрекают, что "вы отдали 20% территории", но реально они были потеряны еще в 1992-1993-м. Мы пытались их интегрировать, но новая агрессия все перебила.

- Грузия тяжело пережила войну 2008 года?

- Тяжело было для всех - первый раз с русскими "лоб в лоб" столкнулись, многие после этого стали понимать, что надо становиться сильнее, что в следующий раз могут ударить еще больнее, - надо выстраивать оборону, идти вперед, усиливаться. Но у нас уже был опыт войны в 1990-х, мы его учли. И в этот раз были быстро построены поселения для беженцев. В 1993-м беженцев было очень много, жили - кто где может, годами мучились. Для многих это была большая трагедия. Жили по 5-6 семей в одном доме, теснились, а времена были тяжелые - у принимающих тоже ничего не было. Многие люди тогда все потеряли. В Абхазии было много богатых семей, они были вынуждены все бросить. В 2008-м мы отреагировали на трагедию собранно и адекватно.

- В Украине после 2007 года больше не были?

- Когда начался Майдан, все время смотрел ваши новости. Помню: 24 часа - телеканал "Эспресо-онлайн", начал понимать украинский язык. Саакашвили после августа 2008 года сказал, что "после Грузии будет Украина". Тогда кому-то это смешным показалось, кто-то не обратил внимания, но когда начался Майдан, мой опыт стратегической разведки и аналитики мне подсказал, что у вас скоро начнется. Грузия для России - это контроль и пути в Турцию и Иран, геополитическая карта.

А Украина для России значит больше, чем Грузия. Я подумывал приехать еще во время Майдана, но друзья сказали: "Не спеши, тебя там очень хорошо знают - где ты служил и кем ты был, кому симпатизируешь, тебя просто не пустят". А когда Майдан прошел и начался Крым, можно было взглянуть на карту и понять, куда Россия будет двигаться дальше и что ей важно: до Днепра и потом будет видно. Не надо было быть Рокоссовским или Манштейном, чтобы понимать - что будет дальше. И мне после Крыма было понятно, что Украина будет сопротивляться, а в Грузии мне Россию не разбить, что они сами сюда пришли по своей глупости. Ведь единственного верного веками партнера сделать своим врагом - это же уметь нужно. Я увидел шанс остановить Россию, решил, что надо ехать - участвовать, помогать.

- Вы сразу прилетели в Киев?

- Да, инструктором в батальон "Донбасс", там уже были два моих друга - один еще по армии, второй из спецназа МВД Грузии, мы все стали инструкторами - так начался процесс подготовки украинских бойцов. Они штурмовые группы готовили, я работал со штабом, помогал организовывать разведку, делился опытом в планировании и управлении боевых операций.

- Были ли наши украинские добровольцы похожи на грузинских - тех, кто готов был защищать Тбилиси?

- Много грузин-добровольцев было еще во время войны в Абхазии в 1992-1993-м. Как раз тогда больше всего люди объединялись, называли себя батальонами. Так и здесь случилось. Но у вас и правительство быстро включилось - и добробаты быстро стали официальными частями воинских частей: уже летом 2014 года. В батальоне "Донбасс" было 90% людей, которые прошли Майдан. Боевой дух был высоким - было понятно, что парни будут биться и учиться уже непосредственно там, на войне: система подготовки еще была не выстроена до конца.

- А сейчас уже выстроена система?

- Мы, грузины, конечно, горячие, и нам надо быстро-быстро выстроить все, как нужно. А здесь люди более спокойные и, честно говоря, все медленнее делают. В Петровцах под Киевом, где была наша база для подготовки батальона "Донбасс", у нас палатки стояли, а по тропинке выходишь - на полигон и стрельбище. Я только приехал, уже не помню какой день был - третий что ли, выхожу - тишина такая. Я говорю: "Ну, что, пошли стрелять". А мне отвечают: "А сегодня не стреляем". Я такой: "В чем дело?" - "А сегодня суббота", - говорит. У меня ступор, мои грузинские друзья-инструкторы начали смеяться - поняли меня. За десять лет моей службы, особенно при Саакашвили - у него вообще режим бешеный был, ребята знают: ни субботы, ни воскресения, ни отпуска - реально ничего этого не было. Дети росли сами по себе. Я был просто военным, я не представлял никакое политическое движение. Я помню, мой друг, он был замминистра, говорил: "Слушай, друг, рабочий график такой: утром можешь не сразу приходить, но вечером, пока президент работает, министры и все здесь". А мы тогда все в одном дворе были - служба госбезопасности находилась там, где был президент. "Когда президент работает - все должны быть здесь" - и так до 3-4 часов ночи. Кто-то скажет, что это было неправильно. Но это неправильно может быть в Голландии, в Люксембурге, а когда нужно проводить реформы, менять страну, не может быть "неправильно". Я не пошел по классическому карьерному пути - не учился на Западе, но после меня зашли военные, которые уже получили хорошее западное образование - и это правильно: более квалифицированные кадры должны менять старые. Я не понимаю, когда "сегодня государственный праздник или воскресенье - и все должны отдыхать" - про это я здесь только узнал. Тогда в 2014-м у меня, конечно, был шок: война, враг наступает, выхожу: "Ребята, надо готовиться и времени на это нет, за 2-3 недели мы должны многое успеть", а мне - такое. Учились уже на месте.

- Как для вас разворачивались события на востоке Украины?

- Мы приехали в Бахмут (тогда еще Артемовск) - он уже был наш. В первую же ночь нас обстреляли из гранатомета местные жители-диверсанты. 11 июля 2014 года мы приняли первый бой на трассе из Артемовска в Горловку - мы вышли разведать ситуацию, запустили беспилотник и приняли встречный бой, они узнали, что мы выдвинулись и отправили свою группу нам навстречу. Первый бой - первый трофей: взяли машину, оружие. Эта машина потом меня из Иловайска вывозила. Потом мы освобождали Попасную, Лисичанск. 10 августа была первая попытка взять Иловайск. Когда уже 16-17 августа мы зашли туда, если честно, было несложно догадаться, что там произойдет: огромная группировка наших войск зашла и развернулась спиной к России, которая в 40 километрах.

- Город удерживали кадыровцы?

- Нет, не встречал их тогда. Реально ту половину, где мы расположились, мы взяли без боя: город условно разделен на две части железной дорогой - западную и восточную. 19 августа мы предприняли попытку забрать вторую часть - бой, были потери, мы взяли несколько пленных и отошли на свою сторону. Потом мы одного их пленного обменяли на нескольких наших, остальных сепаратистов передали СБУ. 24 августа местная жительница с ребенком попросила вывезти, мы доехали до Многополья, начался обстрел, полетели мины, мы прыгнули в блиндаж, я закрыл ребенка и мне прилетело. Броник, конечно, спас. Осколками посекло спину и попало в ногу. Мы переждали обстрел, и уже ночью я принял решение доехать до Старобешево - обработать раны, почиститься. Планировал вернуться через Многополье, но дорогу уже перекрыли, наша артиллерия зачистила этот подъезд к Иловайску - когда я проезжал, уже видел их сгоревшую колонну. В сам город я уже не вернулся: мы вывозили наших ребят, которые выходили группами и по одному. Мы с нашей стороны собирали информацию - где находятся сепарские посты, где их силы, чтобы нашим, кто выходил на связь, передавать, как пройти безопасно. Когда они уже выходили в "серую зону" - мы подскакивали нашей группой и забирали их.

Так закончился для меня Иловайск, потом мы перешли под Мариуполь - готовились к его обороне, потом отбивали Широкино.

- После вторых "Минских соглашений" чем занимались?

- Был инструктором у снайперов. Еще в 1999-м, когда я был в Силах специальных операций, мы открыли первую школу снайперов в Грузии. Еще в 1992-м в Абхазии я был снайпером, это у меня с детства - мы занимались охотой в горах. Обучали бойцов здесь, в АТО, потом - во Львове, когда были пятая и шестая волны мобилизации, и инструктировал тех, кто решил быть снайпером. Потом готовил снайперскую роту 79-й бригады в Николаеве, и вместе с ними вернулся на Донбасс. Осенью 2015 года сделали снайперскую школу в Житомире. В начале 2016 года уже тренировал Украинскую Добровольческую Армию и вместе с ними был на нулях, как и с бойцами ВСУ.

- Снайперская подготовка - основа окопной войны, которую мы вынуждены вести сегодня?

- Не только снайперская, конечно. Позиционная война предполагает хорошую разведку. В свое время в Абхазии мы заходили на 40-50 км в тыл противника - через горы, через субтропические леса. Нужно не просто зайти, но и выйти. Здесь мы тоже заходим, но не так, как в Абхазии, конечно. Стрельба, полевые навыки и тактика - три основных принципа хорошего снайпинга. Надо владеть всеми тремя, если хочешь выжить.

- Обычно снайпер работает в паре, говорят же - снайперские "двойки"?

- Когда как - когда группой, когда в паре, когда один. Разные бывают задачи.

- Одному не страшно?

- Страшно, конечно. Всегда страшно. Но это - характер. Флегматикам проще. Умение монотонно сидеть и ждать - несколько часов ждать, не двигаясь. И физически ты должен быть натренированным и готовым к такому. И психологически тоже - ты должен понимать, что если ты сидишь часами и ждешь, ты тоже - в зоне видимости, и ты должен быть хорошо замаскирован. И когда в твою сторону летят пули - надо понимать: это других видят или тебя кто-то заметил. Важно правильно оценить ситуацию и принять решение.

- Поединок "снайпер на снайпера" можно увидеть только в кино или в жизни тоже бывает?

- Бывает, но очень редко. У меня за 30 лет было. Но не очень разумно такими играми заниматься, лучше вызвать помощь (улыбается), если там, конечно, хороший снайпер - ты должен понять.

- Как вы сейчас оцениваете их снайперов?

- Они, конечно, подняли свой уровень - и в Сирии в том числе.

- А уровень наших снайперов?

- Когда только все начиналось и сейчас - не сравнить, конечно. Сейчас у наших снайперов очень высокий уровень - тут много опыта, чего нет во многих продвинутых странах. Даже американцы могут тут поучиться. В Украине есть уже своя школа инструкторов, уже не надо приглашать кого-то со стороны. Очень помог гражданский сектор - по стрелковой подготовке. Здесь большое стрелковое сообщество, волонтеры помогали с оптикой, а стрелки-любители всегда в курсе: если что-то новое в баллистике, если появились новые пули, новое оружие. И хорошо, что военное руководство принимало эту помощь. Сейчас есть снайперская школа, проводятся общие соревнования - гражданских и военных стрелков. И эта коммуникация, это взаимодействие способствует тому, что у нас сильные хорошие снайперы.

- Что будет с войной в Украине? Ваши прогнозы?

- Прямого только военного решения здесь не будет. Наше советское детство диктует нам свои штампы: конец войне - это не воздвигнутый флаг на Рейхстаге. Таких войн уже не будет. И эта война, которая длится уже пять лет, так не закончится. Физически ни Россия, ни Украина не смогут это так решить.

- То есть мы не увидим триколор над Святой Софией, а украинский флаг - над Кремлем?

- Нет, такого не будет. Это во времена Сталина могли угробить десятки миллионов людей, чтобы достичь цели. Украина не сможет положить пять миллионов людей, чтобы захватить Москву. И Россия на такое не пойдет. Цивилизованный мир не даст ни одной из сторон это сделать. Так что не может быть только военного решения - оно из многих составляющих. Поэтому, да, война еще будет долго, поэтому надо быть умнее и хитрее. Нам надо минимизировать потери и дать понять той стороне - "вы не продвинетесь".

Надо понимать, что война - это искусство обмана, а не честные средневековые рыцарские бои. Если ты хочешь воткнуть врагу кинжал в бок - сперва надо его обнять. Поэтому я и говорю, что надо быть умнее и хитрее: не только кнут, но и пряник. Надо быть сильным и еще привлекательным - чтобы все понимали: "хотите поучиться, вам сюда, к нам", "хотите отдохнуть - пожалуйста", "качественное лечение - это у нас". Чтобы это понимали люди из Донбасса и Крыма. Прежде всего, что тут лучше. И это должны делать не частные благотворительные фонды, а государство Украина. Это должно стать державной политикой - успешная Украина. Первое, что мы начали делать после революции в Грузии, не пиарясь, это был медицинский проект. С 2006 года мы привозили абхазов в Грузию лечить. И один из первых пациентов был дважды герой Абхазии - с той стороны. Он был очень болен, России было на это наплевать, а мы его вылечили. Мы с ним потом встречались в Тбилиси. Он говорил: "Я все время думал, что сейчас придет кто-то вербовать - будешь на нас работать, но так никто и не пришел". Мы посмеялись тогда.

Поэтому я говорю, что должна быть умная и хитрая политика, и проводить ее должно государство Украина: вот, смотрите, она может протянуть руку, украинцы - сильные и умные. Надо уметь обнимать и быть мудрее.

- То есть у нас сейчас возможен вариант длительной войны на десятилетия, как в Израиле?

- Я думаю, что нет - слишком разные корни конфликта. Войну закончит тот, кто начал - поэтому нужно сделать так, чтобы России было невыгодно воевать. А тут играет очень много аспектов. Нужно сделать так, чтобы противник пошел на уступки - на международном поле, в экономическом плане. В только военном аспекте это уже не решить. Нам еще в 2014-2015-м нужно было понять, что нужно взять Донецк. Потому что это место гравитации, нельзя концентрироваться на абсолютно непонятном Славянске. У нас бы сейчас была совсем другая картина, пусть бы они сидели в этом Славянске, но "столица" Донбасса работала бы на нас. Мы этот момент упустили, поэтому война затянулась. Глупо полагать, что чем больше мы их убьем, тем быстрее победим. Даже во Второй мировой войне потери советских солдат по отношению к немцам были 70 к 1. Мы же не сделаем 150 к 1, чтобы для них это было ощутимо. Поэтому военного решения нет. Нет хорошей армии без развитой экономики, без нормальной жизни здесь, в мирном городе. Мы - большой организм, в котором все взаимосвязано, поэтому все решать надо в комплексе. Простой вопрос: как может хорошо себя чувствовать офицер, если его семья в тылу имеет проблемы с медициной? Дать хорошее оружие и тренировать как хорошего бойца - мало, если его ребенок болеет и ему невозможно помочь. Это все связано. Не может быть так: "мы сейчас армию поднимем, а все остальное - потом". Или все, или ничего. Это как машину ремонтировать - невозможно поставить классную новую деталь, а другая - пусть не работает. Вся машина не будет работать. Так и тут. Армия - единый организм с государством. Успешная армия - это успешная Украина.

Алена Балаба,