Баллада о солдате

Каждый, кто хоть раз в жизни видел кинофильм Григория Чухрая «Баллада о солдате», хорошо помнит его начало. Получив приказ оставить наблюдательный пункт, 19-летний связист Алеша Скворцов, бросив смотанные катушки с проводом, убегает от фашистского танка. Когда погоня подходит к логическому завершению, Алеша сваливается в какой-то окоп, находит в нем противотанковое ружье и подбивает два танка.

Отказавшись от ордена, он получает от генерала двухдневный отпуск, и отправляется к матери починить крышу. Вышло так, что домой Алеша заскочил лишь на минуту. Он успел обнять мать, уехал на фронт и не вернулся. Бесхитростная история о молодом солдате признана одним из лучших кинопроизведений, посвященных Великой Отечественной войне.

В январе 1945 года, за Вислой, удирал от немецкого танка 18-летний солдат Павел Соломатин, посланный командиром роты с донесением к комбату. Но если в кинофильме танк не стрелял, вознамерившись намотать бегущего солдата на гусеницы, то «соломатинский» строчил из пулемета по полной программе – трассирующими пулями.

Мы беседуем с Павлом Васильевичем Соломатиным, сидя на диване в его квартире в доме №46 по улице Ленина в центре Комсомольска.

«Вообще-то моя настоящая фамилия Саламатин, но какой-то писарчук по своему разумению ее выправил, - смеется ветеран. - Тогда к этим мелочам никто не придирался. Это сейчас из-за одной буквы из тебя все жилы вытянут…»

- Павел Васильевич, расскажите о довоенных годах: где Вы родились, кем были Ваши родители, где Вас застала война?

- Да у меня не жизнь, а одиссея! Родился 27 августа 1926 года в селе Губернское Кыштымского района Челябинской области. Подноготную своих дедов я не знаю, но точно известно, что моего пращура после Пугачевского восстания сослали на Урал – там он и жил. Отец, Василий Петрович, в гражданскую воевал в Красной Армии. Рассказывал, как однажды колчаковцы повели его на расстрел. Поставили почему-то на опушке леса, и отцу удалось удрать. После войны он вернулся на Урал, раскулачивал кулаков, а в 33-м его самого так прижали, что он схватил нас в охапку (а нас было четверо – две девочки и два пацана), и мы объездили всю Среднюю Азию. Где только не были! Жили в Ташкенте, Сталинабаде, Самарканде… Отец столярничал, плотничал, в общем, на жизнь хватало.

В первый класс я пошел в Термезе, в Таджикистане. Страна хорошая, но народ – бандиты. Сейчас их хоть и не называют басмачами, но думаю, что там мало что изменилось. Потом жили в Грузии, на Кубани. Там же в 35-м пошел в школу – продолжать учебу…

Девичья фамилия мамы, Пелагеи Фадеевны, была Беспалова. Она жила рядом с селом отца – в селе Беспаловском. В 1935 году мама умерла. Отец нашел нам мачеху – самую настоящую зверюгу. А всего у нас было пять мачех, отец все перебирал: искал детям мать. Но разве могут чужие дети стать своими? Знаете, почему я женился именно на своей Рае (она 30-го года рождения)? Да потому, что у нее тоже мачеха была злая. Ее отец ушел на фронт, а тут еще Вера родилась младшенькая - пришлось ей пеленки стирать. Сама еще ребенок, ей и поиграть хочется. Спрячется от мачехи и лепит куклы из глины. Та ее найдет, изобьет, куклы разломает... В общем, доставалось девчонке. Рая красивая была. Да вот фото моей жены – на полке. Это ее родная мать, это мой отец, это моя мама, а это - товарищ Сталин.

…В 1937 году мы вернулись на Урал. Отец был хорошим механиком: настраивал лесопилки. Никто не может, а у него получалось! Когда он в 41-м ушел на фронт, я как раз окончил 5 классов и уехал к тете в Удмуртию. Жила она недалеко от Сарапула - на реке Каме. Муж тети работал председателем колхоза имени Пугачева. Я помогал взрослым - пахал, сеял. Довелось учиться и в «ремеслухе», и в ФЗУ, но я отовсюду убегал. В армии я не видел дедовщины, а в ФЗУ была. Иной раз смотришь: маленький пацаненок, а командует им дылда! Простой народ – он не организован. После того, как из свердловского ФЗУ удрал, меня поймала милиция. Снова определили в «ремеслуху», там я токарному делу и научился. Вернее, научился азам, и опять удрал к тете.

4 марта 1944 года меня призвали в армию. Попал я в Чебаркульские лагеря, в Челябинской области. Их называли «кузницей смертников» - пехота! Погоняли нас с деревянными винтовками, а потом р-р-раз – в Копейск! Работали на военном заводе, выпускающем авиабомбы. Там трудились, в основном, женщины. Все желтые ходили, тол есть тол. Плавили его и в бомбы заливали.

- Вы работали в военной форме?

- Да какая там форма! Дали старье, обноски. В августе снова привезли в Чебаркуль. В начале сентября я попал в маршевую роту. Жили в землянках. По ночам холодно! Утром подъем – и в лес за дровами. Вдвоем по бревну приносили, все на своих плечах. Однажды принесли, напилили, накололи, и тут: «Становись!»…

Ехали через Москву, выгрузились в Бресте. Я тогда первый раз Брестскую крепость увидел: развалины страшные! В Белоруссии сентябрь был теплым, солнышко светило. Понаехало «покупателей», весь эшелон разобрали, осталось нас 6 человек. Как сироты! Жрать нечего, Белоруссия садами не блещет, так что пришлось питаться грушами-дичками. Наконец, «купил» нас один старшина, и мы отправились за Буг. Прибыли на место – в 248-ю Одесскую Краснознаменную дивизию, попали в 1001-й стрелковый полк. Лагерь был в лесу, жили в землянках. Начали нас гонять. Однажды перед самым рассветом: «Подъем!», – и пошли! А утром нам сообщили, что наш лагерь немцы разбомбили. Видно, разведка у немцев работала.

Топали мы, топали, и в январе 1945 года попали на Висленский плацдарм, на Вислу. Началось наступление. Вот тогда я впервые увидел смерть! Самая страшная штука – это мина. Снаряд – он что? Рванул, и осколки летят вверх. А эти – по полу. Бегу в атаку, каску и противогаз бросил, с собой автомат и вещмешок только, и мы первыми добежали до первой линии окопов – всего их три было. Прорвали немецкую оборону, и пошли пешком - на Одер.

- Все время пешком шли?

- У нас были пушки «сорокапятки» на конной тяге (по две кобылы их тащили), а я ведь еще пацан был, так иногда разрешали проехать немного. К Одеру пришли вечером. Вышли на лед, и почему-то на средине реки нас два часа продержали, я весь продрог. К утру вошли в городок Гросс-Нойендорф, в переводе означает «большая новая деревня». Пришел приказ окапываться. Я не окапывался, так как был связным: от командира батальона – в роту. Кое-как окопались, земля мерзлая была. Пошли на нас танки.

Ну, мне командир роты и говорит: «Беги к командиру батальона, доложи обстановку». Я и побежал. Позади шум и гам, а за мной танк увязался. Я уже выбился из сил, дальше некуда! Сумерки, он по мне стреляет из пулемета – и не попадает! Трассирующие пули летят… Вы думаете, я здорово обращал на них внимание? Бегу, пока жив. А потом, когда нас разделяло метров 50, споткнулся и упал в канаву, а танк поехал дальше. А до фольварка, где находился командир нашего батальона, еще метров 300 – 400. Танк едет, а я за ним бегу. Ведь надо было доложить командиру.

У немцев тогда все заборы были из кирпича. Танк выстрелил в средину забора, развернулся и поехал вокруг. А я шасть в эту дыру! Смотрю: стоит комбат, а перед ним связной из первого взвода - то ли белорус, то ли литовец, в общем, не русский. То ли куда-то не пошел, то ли просто струсил. Фольварк горит, коровы мычат – все брошено было. Ну, комбат и говорит: «За измену Родине!..» Взял и застрелил его. А мне говорит: «Ну, сынок, пошли!»

Выбежали мы с ним, а дым – страшный! И вот мы прямиком по этому дыму – к нашему городку. Перед ним большая насыпь, мы из небольшого лесочка выбежали, а там мой танк стоит! Я комбату говорю: «Вот он, сволочь, кто за мной гонялся!» А когда мы шли по Польше, в батальоне, в строю, противотанковая граната разорвалась, и нам приказали все гранаты сдать. А я не сдал! Как она была в полотенце завернута, так в вещмешке и лежала. Тут я и думаю (наверное, еще детство во мне было): «Я тебе сейчас покажу!»

Комбат спрашивает: «Ты куда?» «Сейчас, - говорю, - разберусь немножко, и буду». Присмотрел небольшую ямку, гляжу – люк танка открыт, и слышно, как немцы лопочут. Ну, я снимаю с себя вещмешок, бушлат, ремень, два диска ППШ по 72 патрона в каждом, беру гранату – и туда! Снял чеку, подошел поближе, вокруг – никого! Слышно, как мотор постукивает. Бросил гранату на капот, она еще до половины не долетела, а я уже был в своем скрытном месте. Граната взорвалась, танк загорелся. Я скорее оделся и держу автомат наготове. Вылезает один из люка! Я его бах! – снял. Потом думаю: «Зачем я это сделал? Теперь остальные не вылезут, а в танке не менее 4 – 5 человек». Стою, жду. Знаю, что обязательно будет взрыв, там же боекомплект! Вылезло еще три фашиста, я их снял. А потом как рванет! Прибегаю к капитану, говорю: «Все в порядке!» - «Пошли, сынок!»

Взобрались на насыпь, а там командир полка майор Ленёв: «Что там такое было?» - «Да вот мой пацаненок танк уничтожил!»

Словом, все благополучно закончилось, наутро только стало светать – самолеты! Ленёв дал команду отойти за Одер, и мы побежали. А «мессеры» то из пулеметов бьют, то бомбы бросают. И я в воронку – под лед! Плавать я, конечно, умел. Все с себя снял и давай грести! А вот привычка дурацкая: глаза в воде я всегда закрывал. Стук головой об лед! – и гребу дальше. Одер – река быстрая, течением тянет. Еще раз головой об лед стукнулся, а на третий – в другую воронку попал. Чувствую: меня кто-то за руки схватил и вытащил. Это один лейтенант драпал за мной, увидел, что я провалился в воронку, и начал меня искать. Одним словом, он сухой, а я мокрый!

- Автомат с концами?

- Все ушло! Но меня никто ни в чем не упрекнул. За Одером – канал, но если на Одере был лед, то в канале никакого льда! Лейтенант говорит: «Будем переправляться». Мне-то проще: бултых в воду! – и перебрался на другой берег. Ну, и лейтенанту пришлось поплавать! Нашли в лесу фольварк, в доме старик, женщина и две девочки. Очень хорошо нас приняли. Мы обсохли, переночевали, и наутро к нашим! Кстати, Ленёв с нами не драпал – держал на левом береге оборону, ему за это Героя дали. А мы снова перебрались через Одер и начали расширять плацдарм. Расширили, окопались, прошел какой-то месяц, меня вызывают в штаб полка и вручают орден Красной Звезды. Ну, а комбат получил орден Красного Знамени, хотя даже ни разу не выстрелил.

- Ну, значит, за умелое руководство получил, за воспитание личного состава!

- Прикрепили к нам штрафной батальон, и мы вместе с ними брали сопку 0.1 – она была у нас как бельмо на глазу!

На ней немецкие корректировщики сидели, и нас постоянно обстреливали. «Сорокопятки» выпустили пару десятков снарядов. «Ур-р-ра!» - и сопка наша!

Зееловские высоты брали в составе 5-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. Наступление началось 25 апреля с Кюстринского плацдарма. Наших ребят там положили - не меряно! И знаете, кто положил? Бандеровцы и власовцы – вся эта сволочь там засела! У нас был приказ: пленных не брать! Ни одного не взяли…

- Прожекторы видели?

- Нет, прожекторов не видел – назад нельзя было обернуться. Но и немцы тоже не могли смотреть.

- А сколько дней длился штурм?

- Три дня. 1-й Белорусский фронт шел немцам в лоб, и Жуков думал, что мы придем к Рейхстагу первыми, но эти три дня нас сильно задержали. 1-й Украинский фронт нас опередил. А самые сильные бои были в самом Берлине. Гибли наши танки, фаустпатрон – это страшная штука. К тому времени танки были оборудованы защитными решетками, но немцы били в лоб, патрон прямо прожигал броню! Однажды захватили фаустпатронщика, и мне приказали доставить его в штаб батальона. Ну, повел я его – «Вэг, вэг!»,- да и заблудился в городе. А бугай здоровый! «Вдруг прибьет», - думаю. Решил его прикончить. Говорю: «Зетцен зи зих!» Он, значит, садится. «А теперь – готовься, гад, к смерти!» А он мне по-хохлацки: «Залиш мене у спокої! Я ще жити хочу!» - «Тогда, - говорю с ненавистью, - тем более».

В тот же день, 1 мая, меня чуть снайпер не снял. После того, как я убил этого гада, зашел в хозвзвод, и мне там старшина мешок «лимонок» дал: «Донеси!». Я мешок на плечо – и иду. Кругом развалины, вдруг «щелк!» у виска. Возле дома – приямок подвальный. Я в приямок, выбил ногами окно, и туда с этим мешком! А там полный подвал немчуры – гражданское население от огня пряталось. Кричу немцам: «Где тут выход?!» Показали, вышел. И представляете: я тот мешок с телеги брал, а тут он мне пушинкой показался. Вот когда сила у человека берется! В общем, принес мешок к своим, а наутро – «Победа!»

Сразу мы пошли к Бранденбургским воротам, потом к старому Рейхстагу, а затем нас назначили охранять новый Рейхстаг. Вот там я насмотрелся на чудеса! Подвалы 2 – 3 этажа – одни машины. А сколько генералов там было застрелившихся! Вот такие пироги.

А потом попали мы в Генштаб немецких войск. Там я впервые увидел Жукова. В один прекрасные день стою у ворот, вижу – подъезжают броневик и три легковые машины. Выходят генералы и невысокий человек в черном комбинезоне. Нажимаю на сигнальную кнопку – бежит майор Крылов. А наш комбат, замполит, многие командиры – все на Зееловских высотах полегли! От нашего батальона лишь 16 человек осталось, боевых. На, а обоз, он и есть обоз. Нас объединили с остатками 2-го батальона, так мы и встретили нашу Победу вместе. Ну, зашли они в штаб, а потом человек в комбинезоне вышел, пожал мне руку и уехал. А через месяц я его уже на параде в Берлине увидел – Жукова.

- А союзники принимали участие в параде?

- Принимали. Но как они идут?! Господи, боже мой! Строевой шаг никакой, винтовки несут, как дрова.

В Берлине узнал, что мой отец погиб 25 апреля, его товарищ прислал письмо вместе с фотокарточкой. Первую похоронку на отца сестра получила в апреле 1943 года, когда он воевал под Ленинградом, а вторую, окончательную, в мае 45-го.

(На обороте маленькой фотокарточки надпись: «Сынок Павлик, дорогой, шлю тебе я фото. И ты храни, мой дорогой – вспомнишь, коль охота. В Бухаресте снялся я, в румынской столице, а теперь далеко я – у венгерской границы. Ты, сыночек, в армии храни присягу строго. Учиться надо в армии глаза и уши держать строго. 27/09.44». Наверное, сердцем чувствовал отец солдата, что приходится испытывать на войне его сыну – вот и писал свое наставление бисерным почерком – чтобы все поместилось. Пал смертью храбрых гвардии старший сержант Саламатин, освобождая Европу от фашизма. Вечная слава ему! - авт.).

- А что было после Берлина?

- В Берлине я окончил школу младших командиров. Мне присвоили воинское звание «сержант» и назначили помощником командира взвода. Затем нас перебросили на остров Рюген, жили в эсэсовских казармах. Потом нашу дивизию расформировали, и я попал в 301-ю дивизию десантно-посадочных войск. Был командиром пулеметного расчета. Дали мне станковый пулемет и расчет их пяти человек. Чуть не попал на Дальний Восток – с японцами воевать. Уже посадили нас в вагон, а потом команда: «Отставить!»

На Рюгене прослужили 6 месяцев, а потом расформировали и эту дивизию. Меня спрашивают: «Где хочешь служить?» А я всегда мечтал о флоте. И сейчас флот люблю, особенно паруса. В общем, попал я в Пилау, в 63-ю бригаду морской пехоты. Там я уже был помощником командира разведки. Что характерно, многие офицеры меня не любили. У них…

- «И на груди его могучей висит медаль огромной кучей»?

- Да. У меня два боевых ордена – орден Красной Звезды, орден Отечественной войны II степени (за Берлинскую операцию) и три медали: «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг.». Кстати, недавно мне белорусы медаль дали по случаю 65-летия освобождения Белоруссии. После Пилау служил в Варнемюнде (на береговой базе округа), затем – в Клайпеде, Лиепае. Всего прослужил в армии 6 лет и 7 месяцев. В конце 50-го года меня демобилизовали.

- А как оказались на Полтавщине?

- После армии работал в Лиепае матросом на буксире. Затем – слесарем-инструментальщиком на заводе. Попутно освоил профессии сварщика и газорезчика. А то тебе дают задание, дают чертежи, а пока газорезчика дождешься, пока тот тебе заготовку вырежет – сколько времени пройдет? Решил сам попробовать – получилось, так и работал.

Жену нашел на Украине. А получилось как? Будучи матросом, в Лиепае познакомился с Галей Гуславской. Пишу ей в неделю по два письма – ни ответа, ни привета! Потом выяснилось, что родственница ее будущего жениха работала почтальоном и ему все мои письма отдавала! А жила Галя в селе Старые Кошары Одесской области, в 25 километрах от Первомайска (потом село в Николаевскую область перекинули). А Рая была ее лучшей подругой. Поехал я в эти Кошары - там мы и познакомились. Кстати, на свадьбе Рая была в Галиной фате.

Вскоре я завербовался на Север. С 1967 года работал на Диксоне: крановщиком, водителем вездехода, потом выучился на экскаваторщика. В июле 68-го приехала жена с детьми, младшая только ходить начала. Выделили нам квартиру. С 1953 года работал шофером. После Севера снова переехали в Лиепае. Купил «Москвич», и мы стали на нем летом в отпуск ездить. В Комсомольске у меня был знакомый, а потом мой свояк сюда перебрался. Приехал в город – понравилось. В один прекрасный день погрузил вещи в контейнер – и в Комсомольск!

Начиная с 1978 года, работал на Рыжовском гранкарьере – ремонтником двигателей, вулканизаторщиком, сварщиком – все в куче. Вкалываю, а зарплата 130 рублей! Пошел помощником экскаваторщика на экскаватор с ковшом 4,6 куба. Жил в Низах, на работу ездил на машине, пешком-то не находишься. Затем работал на ЗМК газорезчиком и сварщиком, на ЖБИ полтора года, потом перешел на городскую котельную, работал электросварщиком, токарем.

- Квартиру как получили?

- В конце 70-х я написал Брежневу несколько писем. Прочитал все его книги, понадергал оттуда цитат… Приходит мне письмо: явиться в горком. Прихожу, а мне с порога втык! А квартиру получил в 80-м году.

- Павел Васильевич, а Вы были членом КПСС?

- Был. Вышел из партии в 1972 году в Лиепае. В заявлении написал: «Партию признаю, но некоторых партийных руководителей - нет».

В 1986 году, работая в котельной, я ушел на пенсию, но проработал еще пять лет. Затем меня вежливо оттуда попросили, и я снова перешел на ЖБИ, где полтора года работал токарем. Довелось работать и плотником во Дворце культуры, и на трикотажке - на токарных и фрезерных станках. Там меня надули, до сих пор 500 гривень должны. А всего трудового стажа у меня около 60 лет.

- А где Ваши дети?

- Обе дочери живут в Ленинграде. Старшей, Людмиле, 60 лет. Младшей, Светлане, 44 года. Она у меня светленькая. Есть два внука, внучка и правнук.

- Когда умерла Ваша жена?

- В 2009 году, 9 февраля. Сильно я переживал, 60 лет прожили вместе. Сейчас здоровье начало барахлить, не могу даже к жене на могилу сходить - крест поставить.

- А какая у Вас пенсия?

- 1240 гривень 42 копейки с учетом доплаты за ордена. Правда, дали мне орден «За мужність» - 75 гривень в месяц должны доплачивать, но почему-то не доплачивают. Мне в нашем управлении Пенсионного фонда сказали: «Если мы будем вам «за мужність» платить, то вы не будете получать за советские награды!» А ведь там у меня 103 гривни все-таки (смеется). Хотя я спрашивал своих знакомых – получают же люди! Почему же мне нельзя? Но она до сих пор мне не звонит, хотя говорила, что разберется и позвонит.

- Кто Вам обещал позвонить? 

- Ковальчук Валерия Александровна. А вообще-то при советской власти люди только и пожили. Эта власть жлобская. В 2009 году мы ездили на 65-летие освобождения Украины в Полтаву, так нам дали на четверых бутылку лимонада и конфет. Жадные, гады, слов нет.

                                                                                                 *** 

Исполнивший главную роль в кинофильме «Баллада о солдате» Владимир Ивашов в 90-х наотрез отказался сниматься в чернухе и антисоветчине. Поэтому он умер в 1995 году в возрасте 56 лет, работая разнорабочим на стройке. Умер от язвы желудка из-за скверного питания, не продавшись, как многие, и не предав своего героя – Алешу Скворцова.

Павел Васильевич Соломатин живет в городе Комсомольске. Он сохранил самое главное – память о Великой Отечественной войне, которую нынешние мужланы, не помнящие родства, пытаются перекрестить в «другу світову», а наш великий День Победы – в «день закінчення війни». И если ты услышишь нечто подобное, мой дорогой читатель, пусть перед твоими глазами встанет 18-летний паренек, медленно разворачивающий солдатское полотенце перед фашистским танком.