У каждого класса – своя Россия

Власть и народ, как экс-супруги, от безысходности живут в одной квартире

– Российская власть и «ее» народ живут в состоянии «развода по-советски» – от безысходности сосуществуют в одной квартире, стараясь не мешать друг другу. Ни элита, ни массы серьезно не посягают на удобство и (относительное) процветание другой стороны. Такое сравнение в «Новой Газете» приводит американский политолог, журналист, заместитель директора Московского центра Карнеги Сэм Грин. Для него, прожившего в «особой России» две трети своей взрослой жизни, имеющего синий паспорт и русскую семью, РФ так и не стала «своей».

Анализируя российскую действительность, Грин отмечает, что человек здесь не пассивен, а «агрессивно неподвижен», а это, в отличие от пассивности, является «рационально продуманной стратегией выживания в среде, в которой нет проторенных путей к успеху, а любой шаг в сторону может вести к необратимым потерям».

Как считает американский политолог, каждый в России пытается максимизировать собственную выгоду от общественного достояния – это и мигалки, и стихийные парковки на тротуарах, и свалки в лесу, и охота с вертолетов.

Успешные, инициативные (и особенно молодые) россияне, «отчаявшиеся строить в России Европу и неготовые уехать», по мнению Грина, уходят в «индивидуальную модернизацию». Т.е. с помощью интернета, глобализации, культуры, экономики и доступных авиабилетов «строят вокруг себя мир, неподвластный российской реальности».

«От страны им нужны лишь загранпаспорт, отсутствие неудобных запретов (на тот же интернет, к примеру) и относительная безопасность», – констатирует эксперт.

Грин убежден – то, что в России нет настоящего капитализма, выстроенных по капиталистической парадигме классов, не означает, что классов нет вообще.

Называя определяющим фактором доступность к процветанию или «степень включенности», он выделяет три класса.

Первый – «политически включенные граждане, или же политико-экономическая элита», которые утверждают правила игры, принимаемые ради их же процветания. Эти люди заинтересованы в продолжительном существовании нынешнего устройства.

Далее – «индивидуально включенные граждане», нашедшие свои экономические ниши и тоже процветающие благодаря нынешней системе, но «далеко не до такой степени, как первая группа».

Третий класс – «невключенные граждане», которые не участвуют в новой, «процветающей» России, видят Европу и московский «гламур» лишь по телевизору или сквозь витринные стекла. Они больше остальных привязаны к стране, меньше других получают от нее выгоду, но не имеют ни ресурсов, ни перспектив физического или виртуального выхода за ее пределы.

По словам Грина, классы конфликтуют между собой, и благополучие «политико-экономической элиты» зависит от ее отгораживания от всех остальных.

«Эта новая номенклатура, как и прежняя, живет, кушает, работает и отдыхает там, где остальные россияне не бывают, и делает вид, будто других россиян нет даже на тех дорогах, по которым они ездят», – рассказывает эксперт.

«Индивидуально включенные россияне», уверен Грин, не надеются попасть в число «политико-экономической элиты» и презирают ее. В то же время счета за границей и «стальные двери» защищают эту группу от напастей «сверху» и «снизу». Коллективному решению конкретных общественных задач они предпочитают индивидуальные миры, виртуальные сообщества в интернете. Они также презирают и стараются не замечать «невключенных» граждан.

Подражая «высшим классам», «невключенные» участвуют в приватизации общественного достояния, игнорируют политическую жизнь страны, «к которой принадлежат, но которая не принадлежит им».

«Публичное пространство – площади, на которых мы гуляем, транспорт, на котором мы едем, даже воздух, которым мы дышим, – оказалось настолько атомизировано, так растаскано по разнымм карманам, что люди перестали это пространство ощущать как общее, – констатирует Грин. – Оно стало не своим, неведомым, угрожающим».

Но вдруг эти автономные несоприкасающиеся друг с другом России внезапно сошлись – в Химкинском лесу, в районе планировавшегося «Охта-центра» в Петербурге, «где амбиции больших людей столкнулись с интересами маленьких», в горящих лесах и торфяниках, на Манежной площади.

По мнению Грина, Родина начинается с осознания, что мы вынуждены «делить одно пространство с людьми, которых мы не знаем и знать не хотим, с которыми мы не согласны и с которыми мы не желаем общаться».

«И тут стало понятно, что мы не можем все жить в своих разных Россиях, – резюмирует автор. – Даже если у нас синий паспорт и право на вылет, Россия у нас одна».