Два вождя советских заключенных в Усть-Усинском и Кенгирском восстаниях

Капитон Кузнецов

Марк Ретюнин. Капитон Кузнецов. Два совершенно разных человека, тем не менее оставившие одинаковый след в истории нашей бывшей общей Родины – СССР. Они восстали против порядков, в ней царивших. И повели за собой людей, спасая их от расправы, рассказывая, что жизнь может быть и иной. Оба они на себе знали, что она может быть другой – лучшей. В какой-то степени им присуще то, что можно назвать «синдромом декабристов» – стремление к изменению жизни и которым для себя лично ничего не надо было менять…

Фото Марка Ретюнина не сохранилось. Но сегодня он мог бы выглядеть и так, если бы о нем снимали кино…

…Ретюнин и Кузнецов никакими «столпами Отечества» не были. Более того, им, людям рабоче-крестьянского происхождения, больше подходит роль винтиков, в которых весь народ превратили в процессе построения в СССР светлого будущего. Но винтиками они уже были заметными – на них держались «агрегаты» покрупнее. Правда, в ГУЛАГе…

И главное, оба действовали в интересах других, спасали людей от жуткого бесправия и даже уничтожения. Марк Ретюнин в январе-феврале 1942 года возглавил ПЕРВОЕ восстание заключенных в сталинской системе ГУЛАГа. Конкретнее – стал руководителем Усть-Усинского восстания заключенных лагпункта «Лесорейд» «Воркутлага» (Коми АССР). Капитон Кузнецов был одним из главных руководителей САМОГО УСПЕШНОГО по результатам восстания в ГУЛАГе уже на излете его страшной истории – в мае-июне 1954 года в Кенгире, в 3-м лагерном отделении «Степлага» (ныне в черте города Жезказгана, Казахстан).

При этом им лично это было нужно не больше, чем другим. Особенно Ретюнину, который даже в ГУЛАГе, как говорится, «сделал карьеру». Но оба они не просто восстали, а и повели за собой людей. Рискуя своей жизнью. И чужой, разумеется…

Причиной выступления в обоих случаях была непосредственная угроза и без того несладкой жизни зеков. После начала Великой Отечественной войны в ГУЛАГе, с одной стороны, чуть позже начали набирать штрафников из желающих «кровью смыть преступления перед Родиной». С другой – сразу начали избавлять от «нежелательного элемента», от «политических», сидельцев по 58-й статье – троцкистов и прочих «ревизионистов-уклонистов» и «врагов народа», состоявших в основном из коммунистов, которым просто не повезло в процессе строительства «светлого будущего».

Как вспоминали сидельцы ГУЛАГа тех времен, с началом войны обстановка в лагерях резко обострилась: ухудшились и без того нечеловеческие условия содержания, что незамедлительно вызвало рост заболеваемости. Непомерно усилилась эксплуатация, прикрываемая патриотическим лозунгом «Выполним по три нормы на двух заключенных!». Стрелки-вохровцы без всякого повода применяли оружие, травили заключенных собаками, зверски избивали. Параллельно по лагерям распространился слух, что «в самом ближайшем времени начнутся расстрелы заключенных по примеру 38-го года – без суда и следствия, причем санкции эти коснутся не только 58-й статьи, но также 59-й и даже некоторых категорий бытовых статей, в том числе и задержанных вольнонаемных».

Спасая свою жизнь, заключенные все чаще пускались в бега, что еще больше озлобляло охрану. И многие зеки решили спасать свою жизнь с оружием в руках – путем восстания. Знал обо всем этом и Ретюнин. Он и начал подготовку к выступлению. До нас дошли его слова, сказанные единомышленникам: «А что мы теряем, если нас и побьют? Какая разница, что мы подохнем завтра или умрем сегодня как восставшие… Я знаю, что нас всех хотят погубить голодной смертью… Вот увидите, скоро в лагерях один другого будет убивать, а до этого существующая сейчас власть всех заключенных по контрреволюционным статьям перестреляет, в том числе и нас – задержанных вольнонаемных».

И основания для таких слухов были вполне реальные. Во-первых, еще с 1 марта 1938 года начались массовые казни политических заключенных Ухтинско-Печорского исправительно-трудового лагеря («Ухтпечлага») в районе реки Юнь-Яга, известные как «кашкетинские расстрелы». По имени уроженца Житомира, оперуполномоченного ГУЛАГа лейтенанта Ефима (Хаима-Меира) Кашкетина, который и руководил карательной операцией. Действовали наследники «железного Феликса» и «защитники пролетарской революции» незамысловато и жестоко: большое число заключенных нельзя было быстро уничтожить «обычным способом», и поэтому пошли на хитрость – инсценировали пеший переход зеков в другой лагерь и затем посреди бескрайней тундры открыли пулеметный огонь из засады. Затем живых добивали из револьверов. По данным, основанным на рассекреченных архивных данных, всего в 1937-1938 годах было расстреляно и казнено различными способами (без умерших от голода и болезней) 2614 человек.

Во-вторых, и в 1941 году расстреливали высокопоставленных "партийных" зеков из числа «врагов народа» в Медведевском лесу под Орлом. Не жалея бывших «своих» – осужденных на Третьем Московском процессе Христиана Раковского, Сергея Бессонова и Дмитрия Плетнева, большевика-деятеля оппозиции Петра Петровского (сына знаменитого Григория Петровского, в честь которого назван город Днепропетровск), большевичку-экс-наркома финансов России Варвару Яковлеву, лидеров эсеров Марию Спиридонову, Илью Майорова и Александру Измайлович, жен «врагов народа» – Ольгу Каменеву (жена Льва Каменева и сестра Льва Троцкого), жен Яна Гамарника, маршала Александра Егорова, краскомов Августа Корка и Иеронима Уборевича, мужа Марины Цветаевой журналиста-евразийца и агента НКВД Сергея Эфрона, астронома Бориса Нумерова и других. Расстреливали и всех «политических» в тюрьмах по всему СССР, к которым приближались немецкие войска.

Для зеков это не было секретом. Для Ретюнина – тоже. И это ведь притом, что сам он «политическим» да и, собственно, зеком-то уже и не был. Уроженец Архангельской области, 1908 года рождения, он в 1929 году грабонул банк, попался и был осужден на 13 лет по ст. 59-3 УК РСФСР (бандитизм). В 1939 году он за «хорошую работу» был досрочно освобожден, но в «добровольно-принудительном» порядке был оставлен работать в Воркутинском лагере в качестве вольнонаемного. И пошел вверх по социальной лестнице. Сначала занимал пост начальника отдельного лагерного пункта (ОЛП) «Кочмес», затем был назначен начальником упомянутого выше лагпункта «Лесорейд». В 1941 году под его началом уже находились около 200 заключенных, из которых две трети были осуждены по 58-й статье и 27 человек работали по вольному найму.

По данным ростовского журналиста Валерия Могильницкого, у Капитона Кузнецова судьба складывалась по-иному, лучше, чем у Ретюнина. Он родился в 1913 году на Дону, и советская карьера задалась еще до войны. Во всяком случае, в Великую Отечественную войну он воевал подполковником Красной армии и даже на Южном фронте одно время командовал полком, имел боевые награды. Но в 1942 году, когда Ретюнин повел своих восставших зеков из ГУЛАГа, Кузнецов был тяжело ранен и попал в немецкий плен. За годы плена ему довелось побывать в бараках смерти в Житомире, Перемышле, Ченстохове, Нюрнберге, Флессибурге. Трижды пытался бежать, но каждый раз его настигали немецкие овчарки. Он был освобожден советскими воинами из лагеря военнопленных в Маутхаузене. И вернулся на Дон.

В лагере его многие называли «агрономом». За то, что, как написано о нем, «любил рассказывать соседям по бараку о реке Дон, ее плесах, богатых рыбой, а больше всего – о ее плодородных землях, в которые прутик воткнешь – дерево сразу вырастет. Он любил вспоминать о широких лесополосах, разбросанных по донским степям, где черешни алее девичьих губ, где абрикосы слаще меда».

На Донщине агрономом Кузнецов работал до 1948 года, даже новый сорт пшеницы принялся выращивать, скрестив ее с рожью. Но как раз подоспела волна новых сталинских репрессий – ГУЛАГу не хватало живой силы. И к тому же «великому вождю» надо было сбивать вольнодумство советских «декабристов» – солдат и офицеров, которые не только с оружием в руках освободили Европу от фашизма, но и насмотрелись, как там живут люди. Бдительный секретарь парткома невзлюбил Кузнецова за то, что беспартийный и не просится в КПСС, а такой же начальник районного НКВД с готовностью обвинил его стандартно – в измене Родине, проявившейся, ясное дело, в пребывании в немецком концлагере. Кузнецову приписали «участие в карательных операциях против советских партизан». И дали 25 лет концлагерей. Теперь уже советских. С марта 1950 года по июнь 1953 года он содержался в «Дубровлаге». А с июня 1953 года – в «Степлаге».

Там он пережил смерть Сталина и крушение Лаврентия Берия. И стал свидетелем того, что знаменитая амнистия не коснулась основного контингента ГУЛАГа – нормальных людей на зоне. Выпускали «блатных», которых, видимо, по-прежнему считали «классово близкими». До нас дошло письмо Кузнецова сыну Евгению, в котором он пишет о настроении безнадеги и чувстве горькой несправедливости, охватившей зековские массы: «Дорогой сынок! Я пишу тебе об этом только потому, что не знаю, буду ли завтра жив. Я сижу только за то, что всю жизнь как агроном отдавал свои знания моему народу и Родине; будучи офицером нашей армии, я до последней фибры своей души, до последнего вздоха защищал мою родину, свой дом, свою семью… Будучи… у немцев, я за организованный саботаж и диверсии был приговорен фашистскими властями в группе 14 человек к смерти и почти три года находился в тюрьмах и концлагерях смерти… Нас, ветеранов войны, держат в заточении только за то, что мы чудом уцелели и были спасены от смерти нашими братьями. Теперь меня обвиняют в том, что, будучи приговоренным немцами к смерти, я остался жив!.. …Маму погубили немцы, меня ни за что губят свои, а вы просите милостыню. Вот удел нашей действительности! Удел миллионов мужчин и женщин, томящихся, как я. Вам внушают, что мы особо опасные люди для общества и государства. Не верьте этому! … Среди нас сидят: профессора, инженеры и техники, учителя, врачи и агрономы, генералы, офицеры и солдаты. Простые рабочие и колхозники. Среди нас студенты и учащиеся, и юноши, и девушки, и, хуже того, матери с детьми и престарелые инвалиды. Для нас не существует амнистий. Амнистируют только воров, убийц, насильников, расхитителей, пьяниц, которые действительно опасны и вредны как обществу, так и государству. Достаточно напомнить, что указом об амнистии у нас было освобождено весной этих паразитирующих на обществе элементов один эшелон… Ну об этом хватит! …Со временем история расскажет о гибели целых народов и миллионов ни в чем неповинных, виновных разве только в том, что все они хотели жить»…

Почему именно эти люди – один вольнонаемный, другой зек – стали вождями восстаний? Современники характеризуют их как людей красивых духовно и физически, обладающих тем, что сегодня называют харизмой или врожденными лидерскими качествами. Ретюнина тайные осведомители описывали «куму» как «сильного, решительного и честного человека, способного к смелым и решительным действиям», волевого человека, умеющего справиться с массами, хорошего организатора, который пользовался уважением у рабочих зеков, но среди «отрицательного элемента» авторитет потерял.

Другие зеки, знавшие Ретюнина, характеризовали его как жесткого администратора, способного любой ценой «обеспечить план», что, по-видимому, помогло ему довольно быстро сделать карьеру. Начальник управления «Воркутлага», капитан госбезопасности Леонид Тарханов считал Ретюнина одним из лучших работников, «готовым и способным ради производственных интересов лагеря чуть ли не жертвовать своей жизнью». В то же время «в характере Марка, кстати, большого любителя и знатока поэзии, чувствовалась тяга к эффекту и авантюре».

Многие зеки верили, что Сталин им может помочь. В зековской камере

Да-да, бывший грабитель банков и хороший организатор ГУЛАГа любил… Вильяма Шекспира. Владимир Зубчанинов в мемуарах «Увиденное и пережитое» вспоминал: «Я познакомился с начальником рейда Ретюниным. Он был из тех крестьянских парней, которых во время коллективизации судили как бандитов. Срок он отбывал на Воркутинских шахтах, где возглавлял одну из самых лучших горняцких бригад. После освобождения его сделали начальником сначала небольшого лесзака, а теперь – Усть-Усинского рейда. Походкой он напоминал медведя, рыжая лохматая голова была у него немного наклонена вперед, и глазки смотрели тоже по-медвежьи. Но это был романтик. В его избушке, стоявшей на высоких сваях, лежал томик Шекспира. Когда я взялся за него и раскрыл, Ретюнин сказал: «Вот был человек!». И наизусть стал декламировать: «Для тех, кто пал на низшую ступень,/ Открыт подъем, им некуда уж падать./Опасности таятся на верхах, /А мы внизу живем в надежде!». Понимаешь? Живем в надежде, открыт подъем! Это не всякому червяку дается»…

«Подъем» Ретюнину действительно сначала открыли, но потом собрались закрыть.

Расстрелом без суда и следствия. Так он думал, уже надеясь только на себя…

О Кузнецове вспоминала бывшая заключенная «Степлага» Анна Стефанишина: «У нас в Кенгирском лагере в числе политзаключенных было немало ростовчан. Среди них самая яркая личность – Капитон Иванович Кузнецов. Красивый, высокий, статный мужчина был. Я в него сразу влюбилась, и не только я – многие политзаключенки»…

И Александр Солженицын в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ», в главе «40 дней Кенгира» изобразил Кузнецова как настоящего вожака восставших, человека думающего и энергичного, благодаря настойчивости которого и продуманности действий многие из требований заключенных были выполнены. Кузнецов, по воспоминаниям уцелевших зеков, действительно не только возглавил сооружение баррикад в зоне, но и разработал требования мятежных зеков к правительству, тем самым внеся организованное начало в их движение за свою свободу.

О значении Кузнецова в восстании свидетельствует такой факт: когда в июне 1954 года на территорию восставшего Кенгира ввели танки, за которыми бежали штурмовики в касках и с автоматами, то генералы с вышек подавали команды: «Берите такой-то барак! Там находится Кузнецов»…

Типичная работа в «Степлаге». Везде была похожая…

Судьба зековских вождей сложилась по-разному. Ретюнин начал готовить свое восстание уже осенью 1941 года. Как видно из материалов расследования этого выступления зеков, Ретюнин, как начальник, стал выписывать и получать с базы лишнее продовольствие, фураж, обмундирование. Подозрения ни у кого не возникали, так как на рейде обычно создавались так называемые аварийные запасы: с началом половодья сообщение с базой прерывалось. Никто не обратил внимания и на то, что запасы стали делать чуть ли не на 8-9 месяцев. Ретюнин требовал концентраты, выписывал походные кухни, палатки, брал в большом количестве белые меховые полушубки.

Восстание он планировал начать в марте 1942 года, когда на снегу появится жесткий наст, который облегчит передвижение восставших. Однако непредвиденно встал вопрос о закрытии «Лесорейда», и в январе 42-го уже начался перевод заключенных в другие лагпункты. И зеки решили выступить 24 января 1942 года. Была суббота, банный день. Заманив большинство охранников для мытья в баню, заключенные обезоружили оставшихся стрелков, захватили имевшееся в лагере оружие, открыли ворота зоны и предложили всем желающим примкнуть к восстанию. Таковых оказалось 82 человека. Сделав запасы продовольствия и теплой одежды, вооруженный отряд заключенных двинулся к районному центру Усть-Уса. К вечеру того же дня Усть-Усинский райцентр был захвачен восставшими, к которым примкнули еще 12 человек, освобожденных из местного отделения НКВД.

Себя они назвали «отрядом особого назначения №41», которым руководил штаб в составе семи человек, в который, кроме Ретюнина, вошли осужденные за троцкистскую деятельность Иван Зверев, Михаил Дунаев, Алексей Макеев, Василий Соломин и другие. Заключенные пытались пробиться к оленьим стадам, чтобы, используя их, скрыться в заполярной тундре, но их выдал местный охотник.

Главное было – вырваться за «колючку»…

Чего они хотели? По данным следствия – свержения советской власти, роспуска колхозов, налаживания связей с Германией с целью получить от нее вооруженную помощь и установить политический и экономический строй «по типу и подобию как в Германии», присоединить занятую повстанцами территорию «или к фашистской Германии, или Финляндии». В советских документах восстание вообще расценивалось как «бандитское выступление», несмотря на то, что большинство его руководителей было не уголовными, а политическими заключенными.

Есть сведения и о том, что восставшие хотели пробиться на фронт и бороться с фашистами. Некто Городин, заключенный на «Лесорейде», но незадолго до событий переведенный в другой лагпункт, так передал слова Ретюнина: «Я получил рацию.., в которой содержится приказ расстрелять всех троцкистов. Нежели так погибать, не лучше ли пробиться на фронт и присоединиться к какой-либо части или партизанить в тылу у немцев?». Имеется и свидетельство одного из участников подавления восстания, разговаривавшего с захваченным раненым повстанцем. Тот якобы и сказал, что «они не уголовники и не бандиты, они хотели ехать на фронт».

Но скорее всего зеки просто хотели выжить – добыть свободу и спасти свои жизни, что казалось возможным, если попытаться выступить организованно и с оружием в руках.

За передвижениями восставших следила авиаразведка, и уже 1 февраля 1942 года они разделились на несколько групп, которые и были блокированы войсками НКВД. Группа во главе с Ретюниным была окружена в верховьях реки Малый Тереховей, в 175 км от села Усть-Лыжа. После 23-часового боя, в 18 часов 2 февраля, израсходовав почти все боеприпасы, Марк Ретюнин и еще 6 руководителей восстания, не желая сдаваться живыми, застрелились…

Отряд ВОХР с коми-оленеводами после разгрома восстания Марка Ретюнина. Самого его фото нет

Восстание в Кенгире в 1954 году началось после того, как 17 мая в степи под Кенгиром на деревообделочном заводе с вышки застрелили евангелиста Ивана Сысоева. Просто так, шутки ради. Заключенные, как писал Солженицын, забушевали: «Год прошел после смерти Сталина, а псы его не изменились». И второй, третий лагпункты на работу не вышли. Их поддержали все другие зеки. Они создали для координации действий так называемую «комиссию», в которую каждое лагерное подразделение делегировало своих представителей. Кузнецов, которого перед этим зеки освободили из лагерной тюрьмы, вошел в нее от 3-го лагпункта и, как бывший офицер, по одним данным, фактически возглавил ее.

Уже через 10 дней, 27 мая, состоялись переговоры с делегацией из Москвы, которая прибыла разбираться с инцидентом. В помещении столовой, где собралось до 2000 человек, начались переговоры заключенных с делегацией из Москвы. От имени заключенных выступил председатель комиссии Кузнецов и изложил следующие просьбы:
а) привлечь к ответственности виновников применения оружия 17 мая. Также расследовать все факты применения оружия, имевшие место в 1954 году;
б) не применять репрессии к членам комиссии заключенных и не производить отправку этапов до конца расследования, ликвидировать следственный изолятор и штрафной барак;
в) просить правительство о снижении срока наказания осужденным на 25 лет, также изменить отношение к семьям заключенных, осужденных по статье 58;
г) отменить ссылку для лиц, освобожденных из спецлагерей;
д) установить оплату труда заключенным наравне с вольнонаемными рабочими, повысить шкалу зачетов до 5 дней и ввести восьмичасовой рабочий день для всех заключенных;
е) просить правительство отменить приговоры лагерных судов по статье 58;
ж) разрешить свободное общение мужчин с женщинами;
з) ограничить право администрации в вопросах трудовых дисциплинарных взысканий к заключенным, водворение в ШИЗО только с санкции прокурора;
и) установить льготные условия по зачетам для женщин;
к) просить приезда в лагерь члена Президиума ЦК КПСС или секретаря ЦК.

Это общие требования для всего этого ГУЛАГа

Требования, разумеется, не были удовлетворены. Зеков все время обманывали, и через месяц, ранним утром 26 июня, лагерь был взят штурмом. С применением танков. В связи с внезапностью ввода войск по разработанному плану скрытому сосредоточению войск и внезапному подходу танков у баррикад сопротивления почти не было. Оно возникло, когда танки вошли на территорию лагеря, в шести бараках и группой женщин и мужчин, сосредоточившихся на улице женской зоны в количестве 551 человека. Солженицын так писал об этом: «Бился Третий лагппункт – тот, который и начал (он был из двадцатипятилетников, с большим перевесом бандеровцев). Они… швыряли камнями в автоматчиков и надзирателей, наверно и серными угольниками в танки… О толченом стекле никто не вспоминал. Какой-то барак два раза с «ура» ходил в контратаку…».

Танки открыли огонь холостыми снарядами и начали давить все на своем пути. Атакующие солдаты активно применяли ракеты и взрывные шашки, а против сосредоточившейся толпы в женском лагерном пункте спустили 98 конвойно-караульных собак.

Восстание было придушено. Кузнецов был опять взят в плен уже советскими. 8 августа 1955 года Верховным судом КазССР его приговорили к расстрелу. Но казнь заменили на 25 лет, отбывал старшим нарядчиком центральной зоны Спасского лагеря. И уже 12 марта 1960 года он был реабилитирован Верховным судом СССР по всем делам и освобожден. После лагеря уже в апреле того же года он выехал из Кенгира к родным в станицу Тоннельную Краснодарского края и в 1970-х годах работал агрономом-виноградарем в совхозе (станица Раевская Анапского района Краснодарского края). Умер в Анапе, как говорят исследователи, когда-то «до 1991 года»…

«Прекратите репрессии! Верните наших товарищей!» — вот с этим зеки в Кенгире и шли в бой

У Кузнецова уже до войны была жена, которая родила ему троих детей: сыновей Юрия и Евгения и дочь Алевтину. Когда бывший подполковник вернулся из немецкого плена, то узнал, что его жена, как он написал в автобиографии, была «зверски загублена немецко-фашистскими войсками на Кубани». По другим данным, она, как коммунистка и член Краснодарского подполья, была повешена немцами. После войны Кузнецов женился еще раз и уже с новой женой жил после освобождения из лагеря. После восстания. Можно сказать, повезло…

У Ретюнина тоже была жена – Галина Петровна Филиппова (Ретюнина), обыкновенная девушка, выросшая в глухом селе, совершенно неграмотная, коми по национальности и на 13 лет моложе мужа. К жене он относился пренебрежительно, в планы свои не посвящал, и это, может быть, и спасло ей жизнь. После подавления Усть-Усинского восстания и самоубийства мужа ее арестовали и долго, больше трех месяцев, допрашивали в КПЗ местного райотдела НКВД. Но ничего, кроме нескольких фамилий сотрудников лагпункта, приходивших по делам к Ретюнину домой, добиться не могли. «О советской власти и про войну муж мне ничего не рассказывал. Газет не выписывал, а радио не было. Я лично слышала, что где-то идет война, и Советский Союз тоже воюет, но с кем воюет, я даже не знаю», – рассказывала она следователям, когда ее спрашивали об идеологических предпочтениях и планах мужа. 7 мая 1942 года было вынесено постановление о прекращении дела №786, и Галину Петровну Ретюнину освободили. Больше о ней ничего не известно…

…Вот такие вот декабристы в истории нашей бывшей общей Родины. И что самое удивительное – все они при всей кажущейся бессмысленности выступлений достигли своей цели. Декабристы с Сенатской площади, как известно, только «разбудили Герцена», несмотря на десятилетия правления императора Николая I, которое назвали «реакционным». После Усть-Усинского восстания Ретюнина ГУЛАГ не пал, но бессудные расстрелы были прекращены. А после Кенгирского восстания Кузнецова и компании так и вообще начался закат ГУЛАГа и массовое освобождение зеков с последующей их реабилитацией.

Появилась надежда на свободу. И после крови свобода пришла…

При подавлении восстания Ретюнина погибли 42 его участника, захвачено живыми шестеро. 16 сентября 1942 года 50 обвиняемых, среди которых были как заключенные, так и вольнонаемные, были приговорены ОСО НКВД СССР к высшей мере наказания, еще 18 человек – к различным срокам лишения свободы. Потери частей НКВД и ВОХР составили 33 человека убитыми, 20 ранеными и 52 обмороженными. Причем когда брали группу Ретюнина, значительная часть чекистов попала под огонь собственных взводов из-за неумелого руководства.

При подавлении Кенгирского восстания, по уточненным данным, число заключенных, погибших при штурме лагеря танками, составило 37 чел., раненых – 61, из них 9 скончались. Убитых и раненных среди штурмовавших (3 дивизиона внутренней охраны – 1600 чел.) не оказалось, 40 человек получили незначительные повреждения и ушибы.

Было арестовано 36 человек: «члены комиссии», командиры «пунктов сопротивления», личная охрана членов «комиссии», активные участники неповиновения. Их предали суду, и шесть членов «комиссии» Кенгира – Слученков, Келлер, Рябов, Кнопмус, Кузнецов, Иващенко – были приговорены к смертной казни. Но расстреляли только Юрия Кнопмуса и Гирша Келлера. Еще 400 человек было переведено на тюремный режим (все сотрудники «службы безопасности» и все, кто участвовал в охране лагеря), 1000 человек («те, кто активно поддерживал бунтовщиков») были этапированы в «Берлаг» и «Озерлаг».

Даже память о мертвых еще находится за решеткой…