Работа. Или что?

Работа. Или что?

   «Никто никогда не должен работать.

   Работа — это источник почти всех несчастий в мире. Любое из зол, которые приходят вам на ум, проистекает от работы или от того, что мы живем в мире, созданном для работы.

   Для того чтобы перестать страдать, мы должны перестать работать», — писал Боб Блэк в своем самом известном и спорном эссе.

   Работа унижает человеческое достоинство, но она же его создает. Она и дает нам материальные ценности, и отнимает время, в которое мы могли бы ими воспользоваться.

   Работа давно воцарилась в центре общественной жизни. Но сейчас она постепенно его покидает. Всё, что люди знали о работе два поколения назад, вскоре будет не более актуальным, чем первые компьютеры. Работа умирает — и да здравствует работа!

   Современное отношение к работе можно резюмировать двумя утверждениями:

   1. Для большинства людей работа является главным источником чувства собственного достоинства и основным способом самоидентификации.

    2. Большинство людей ненавидят свою работу, считают ее скучной и бесполезной.

   Как оба эти утверждения одновременно могут быть верными?

   «Работа — это способ придать своей жизни смысл, когда религия, партийная политика и общественная жизнь ослабли и отошли в прошлое», — пишет Джоанна Биггс в книге об истории труда в Великобритании.

    Пару веков назад работа стала превращаться в культ. Теперь этот культ слабеет и распадается, и его бессмысленность становится всё более очевидной.

    Многие исследователи связывают культ работы с наследием пуританизма. По мнению Макса Вебера, это ответвление протестантства определило многие характеристики капиталистической системы труда. Для пуритан работа стала основным механизмом духовного освобождения. Последователь Жана Кальвина работал не для того, чтобы отдохнуть или разбогатеть. Труд стал основной целью его жизни — работа превратилась в обязательство перед Богом, настоящее духовное призвание. Сама по себе она не ведет к спасению души, но упорный труд и достигнутое благосостояние указывают, что человек находится среди избранных.   

    В XX веке почтительное отношение к труду культивировалось в таких разных обществах, как США, Китай и СССР. Стахановцы и маоисты ничего не слышали о Кальвине, но это не помешало им верить в труд как в божественное предназначение. Тот век закончился, но дело его живет: несмотря на все разговоры про баланс между работой и личной жизнью, мы до сих пор существуем в мире, который ставит личную продуктивность выше всего. Но это не навсегда. Психологи, социологи и философы всё больше говорят о бесполезности длинного рабочего дня и о ценности досуга, об отсутствии взаимосвязи между зарплатой, занятостью и уровнем счастья, о негативных последствиях избыточной работы для человеческого здоровья и психики. (Вообще-то, инстинктивно люди это знали всегда)

   Во времена всеобщей автоматизации, цифровой экономики и экологических кризисов культ работы выглядит  чрезвычайно опасным анахронизмом.

   Работа опасна для вашего душевного и физического здоровья.

    Исследователи из Австралийского национального университета рекомендуют работать не больше 39 часов в неделю: по их мнению, переработки вредят самочувствию, так как оставляют мало времени на отдых и правильный уход за собой. Согласно другому исследованию, работа дольше 55 часов в неделю на 33 % повышает риск инсульта и на 13 % — ишемической болезни сердца.

    Трудоголизм провоцирует риск диабета, вызывает депрессию, проблемы со сном и раннюю смерть. Трудоголизм — тяжелая болезнь с потенциально смертельным исходом. ( Ярчайший пример, очень наглядный - судьба Николая Островского и его литературного двойника - Павла Корчагина).

   Если вы не можете думать ни о чем другом, кроме работы, задерживаетесь на ней допоздна и работаете даже во время отпуска, вы находитесь в зоне риска.

   В 1971 году американский врач Уэйн Оутс заметил, что некоторые любители работы демонстрируют те же характерные черты, что и алкоголики: ригидное, навязчивое мышление, повторяющиеся шаблоны поведения и сужение всех сфер жизни, которые не относятся к объекту зависимости.

    Вот как описывает типичного трудоголика автор учебного пособия по аддиктологии: «Это мужчина 27–40 лет, с высшим образованием, не имеющий семьи и легко выделяющийся из рядов сотрудников добросовестностью, упорством, переходящим в упрямство, страхом перед ошибками и, как результат, накопленным стрессом, неумением расслабиться и неспособностью адекватно выражать свои эмоции».

    Ученые, несколько лет исследовавшие государственных служащих Великобритании, выяснили: люди, работающие более 55 часов в неделю, хуже проходят тесты на когнитивные способности и кратковременную память, чем их менее трудолюбивые коллеги. Они хуже аргументируют свою точку зрения и имеют меньший словарный запас.

    Работа отупляет. Много работать не только вредно для здоровья, но и просто непродуктивно. Около половины стандартного 8-часового рабочего дня занимает не труд, а прокрастинация, раскладывание пасьянсов или перекладывание документов из одной папки в другую. Многие специальности бесполезны даже не время от времени, а от начала и до конца. 37 % британцев считают свою работу бессмысленной и при этом не планируют ее менять.

    Анархист и участник движения Occupy Wall Street Дэвид Гребер дал этому феномену название bullshit jobs. Это бесконечное количество администраторов, юридических консультантов и менеджеров среднего звена, которые сами признают, что их работа, в общем-то, не должна существовать. «Как будто бы кто-то специально создает все эти бессмысленные специальности только для того, чтобы занять нас работой». Если бы эти рабочие места вдруг исчезли, никто бы этого даже не заметил — более того, мир стал бы гораздо более приятным местом.

    В 1930 году экономист Джон Мейнард Кейнс предсказал, что спустя сто лет благодаря технологическому прогрессу рабочая неделя сократится до 15 часов.

  Товарищ  Сталин И.В. в своей известной работе "Экономические проблемы социализма в СССР" был более осторожен. Он предсказывал переход к 5- часовому рабочему дню, как следствие автоматизации и механизации.

   Пока эти предсказания не сбываются. Дело обстоит хуже, сегодня мы работаем даже больше, чем прежде. Дэвид Гребер предполагает, что всё дело именно в бесполезной работе. Мы работаем больше, но делаем меньше — так работодатели и государство решают проблему безработицы и чрезмерного досуга.

Но вряд ли это удачное решение. Притворяться, что ты занимаешься чем-то важным, когда на самом деле это не так, — одно из самых унизительных и дегуманизирующих переживаний. Каждый, кто когда-нибудь занимался бесполезной работой, хорошо об этом знает.

  Раньше к работе относились проще: она была всего лишь средством, а не целью.

   В античности работа считалась презренным и низким занятием. «Тот, кто предлагает труд за деньги, продает себя и ставит себя в положение раба», — писал Цицерон. Труженики не только не стояли выше других людей на социальной лестнице, но и вызывали чувство легкого отвращения. Полноценным человеком считался владелец собственности, который занимается политикой или каким-либо из свободных искусств. Экономика во многом базировалась на рабстве — неудивительно, что в труде не было ничего почетного.

  В сообществах охотников-собирателей люди не «работали» в привычном понимании этого процесса.  Они занимались деятельностью, необходимой для выживания, не более 4–5 часов в день. Ограниченные материальные потребности оставляли много времени на отдых, социализацию, торговлю, религиозные ритуалы и церемонии.

   Крестьяне до индустриальной революции тоже работали не так уж много.  В России, например, число рабочих дней в году у крестьянского сословия составляло всего 150-170 рабочих дней. ( Остальные дни - церковные праздники, тезоименитство государя и т.д.) Работа подчинялась сезонным циклам — длинные периоды отдыха сменялись короткими вспышками бурной активности. 

   Первая волна индустриализации увеличила количество работы до 70 часов в неделю. Все ужасы периода «первоначального накопления капитала», о которых писал Маркс, Диккенс и многие другие, возникли именно в это время. Постепенно количество работы сократилось до современной нормы в 40 часов. Одно из первых мест, где это произошло, были фабрики Генри Форда. Он понял, что рабочие должны не только производить, но и тратить — иначе кому он будет продавать свои автомобили? Но сегодня в США, а также странах с затянувшейся индустриализацией и строгой рабочей этикой (Китай и Япония) люди по-прежнему работают намного дольше положенной нормы.

   Цифровые устройства и электронные сети сделали области работы и досуга взаимопроницаемыми: теперь весь рабочий день можно провести, не вставая с постели. Мы живем в мире, где по-прежнему есть много работы, но мало устойчивой занятости. Взаимосвязь между зарплатой и рабочим временем распадается прямо на наших глазах. Короткие контракты и проектные отношения сделали работу более свободным, но и более сложным занятием. Место пролетариата в системе труда занял прекариат. Социальные ученые и активисты утверждают, что работе в традиционном понимании этого слова приходит конец. Согласно исследованию Школы Мартин при Оксфордском университете, около 47 % рабочих мест могут быть полностью автоматизированы.

   В книге  «Богатство людей: работа и ее отсутствие в XXI веке» экономист Райан Авент предполагает, что автоматизация приведет к масштабным и мучительным политическим изменениям, прежде чем общество приспособится к новой системе труда. Фредерик Джеймисон как-то сказал, что нам проще представить себе конец света, чем конец капитализма. Вскоре нам предстоит пережить один из самых масштабных уроков от матери - истории. 

   Отличительной особенностью мышления трудоголиков психологи называют «дальтонизм необходимости». Человек, зависимый от работы, не умеет различать свои настоящие жизненные потребности. Ценность отдыха, здоровья и личной жизни он признает только на словах — работа заслоняет для него всё остальное.         

   Социальная система, построенная на бесполезном труде и экономическом принуждении, страдает тяжелым недугом.

   Пространство крупных городов приспособлено или для работы, или для потребления — как будто других занятий просто не существует.

    Но трудоголизм уже давно выходит из моды. Когда-то тривиальный вопрос «кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» звучит всё более странно. Вместо того чтобы работать и зарабатывать как можно больше, мы всё стремимся к гармоничному соединению между работой и личной жизнью. «Постработа» — несколько неуклюжий термин, который взяли на вооружение социальные теоретики и активисты, чтобы описать будущее современной системы труда. В мире постработы мы будем меньше работать, больше отдыхать и больше заниматься творчеством.

    Но и сама работа будет другой. В книге «Отрицание работы» исследователь Дэвид Фрейн пишет: «В каком-то смысле мы уже живем в обществе постработы. Но сейчас она больше похожа на антиутопию». Как приблизить современную работу к нашим потребностям, идеалам и ожиданиям? Дэвид Фрейн, Дэвид Гребер и многие другие теоретики предлагают ввести безусловный базовый доход — социальные выплаты, которые предоставляются всем и каждому не за работу, а за сам факт существования. Мы работаем неэффективно — роботы делают это гораздо лучше нас. Существует много полезных дел, которыми могут заниматься только люди, но которые сегодня не приносят почти никакой прибыли — это волонтерство, творчество, образование и социальное проектирование.

    Безусловный доход позволит не беспокоиться о жилье и пропитании и заняться чем-то более важным. Эксперименты по введению базового дохода проводятся с 1970-х годов.

   Последний из них проводился в Финляндии, но в конечном итоге от него отказались.

   Создатели сформулировали цель проекта следующим образом: «Из-за автоматизации будет всё меньше рабочих мест, а универсальный базовый доход стимулирует инновации, креативность и главное — заставит людей соглашаться на временную контрактную работу, что в итоге повысит мобильность рабочей силы и ее эффективность». С помощью базового дохода финны хотели увеличить занятость населения, но вышло наоборот — соискатели стали предъявлять всё больше требований к своей работе. Финский проект провалился, но это еще не значит, что безусловный базовый доход — плохая идея.

   Как однажды сказал экономист и бывший член британского парламента Роберт Скидельски, одна из задач нашей эпохи — научить всех жить так, как раньше жила только аристократия, и при этом не сойти с ума.

   Культ продуктивности и полная занятость вряд ли смогут справиться с этой задачей. Может быть, вскоре мы снова приблизимся к античному идеалу труда, только место рабов теперь займут бессловесные роботы.

   Известно одно: работа, какой мы ее знаем, должна уйти в прошлое. Работа умирает — да здравствует работа!