ПУШКИН, ДУНАЕВ И ПЕРЕСТРОЙКА

ПУШКИН, ДУНАЕВ И ПЕРЕСТРОЙКА

В одном из своих стихотворений Пушкин свое появление на свет полагает случайностью. Действительно, не бог распоряжается, а родители, которые могли бы и не встретиться друг с другом. Религии фаталистичны, жизнь, напротив, не программируема, даже на уровне классической механики - в стохастических процессах.

Смысл стихотворения – в оценке всей своей жизни, которую поэт сравнивает с казнью.

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.

В период «оттепели» литературовед Д. Д. Благой сопоставил стихотворение с сюжетом Книги Иова в Ветхом Завете. Благой хотел представить дело так, что с 1823-1824 годов Библия всерьёз заинтересовала Пушкина, и её чтение становится одним из источников творчества поэта. В те годы публике еще не были широко представлены «Гаврилиада» или «Христос воскрес».

«… Пушкин, написав «Дар…» в свой день рождения, 26 мая, как и Иов, «проклял день свой», ни тот, ни другой не видит в жизни смысла («на что дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком?»). Даже чувство враждебности Творца отчётливо звучит уже в мольбе Иова («Сколько у меня пороков и грехов? Покажи мне беззаконие мое и грех мой. Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?») - пишет Ирина Сура.

«Однако Пушкин, в отличие от библейского персонажа, не чувствовал себя праведником, в своём стихотворении он не проявляет никакого смирения, нет там ни покаяния, ни, собственно, веры. (Муравьёва О. С. «Дар напрасный, дар случайный…» // Пушкинская энциклопедия: Произведения. Вып. 1. А – Д. / Пушкинский Дом, Чистова И. C. и др.. — СПб.: Нестор-История, 2009. — С. 410—412. — 520 с. ).

В лекции профессора Московской духовной академии М. М. Дунаева

https://youtu.be/OPMV4t-u-IM

слышим, что данное стихотворение Пушкина страшно. Но оно не страшно, это состояние нормального человека.

Враждебная власть, чья же это власть? – спрашивает Дунаев. - Это власть Творца. Можно ли сказать что-нибудь страшнее? То, что Христос-спаситель называл хулою на Духа. Тяжкий, самый страшный грех. Не кто-нибудь, сам Бог воспринимается как враг человеку.

- Душу мне наполнил страстью – Пушкин осознает, вон он, источник бед и мучений – страсть!

Всегда, когда что-то случается с нами дурное, неприятное… мы очень часто стараемся переложить вину на какую-то внешнюю силу… а себя – нет!

Уныние – услада дьявола. Нашему подлинному врагу очень важно, чтобы мы в этом состоянии пребывали.

Человек утрачивает веру. Человеку всегда нужна какая-то опора.

Понял Пушкина митрополит московский, высшее лицо, святитель Филарет, повествует Дунаев.

Ответ Филарета

Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум, –
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.

Даже в казнях – во всем воля божия, великая цель, комментирует Дунаев.

Источник зла – в самом человеке. Если что случается дурное – не надо искать вокруг. Прежде всего – твоя вина.

Что же делать? Собственными усилиями себя… как барон Мюнхгаузен себя за косичку из болота… ничего не получится. Без меня (Бога) не можете ничего делать. Обратись к тому, кого ты забыл, кого ты врагом помыслил. Ты пребываешь во тьме (вот так, безапелляционно, будто прецизионный спектрометр установил, Б. И.), а Бог – свет, учит Дунаев.

Ответ Филарета профессор называет проявлением соборной мудрости.

То есть: случилось дурное, напали фашисты – и не думай сам, куда бежишь, Матросов, куда летишь, Гастелло, даже не думайте, Зоя Космодемьянская, солдаты-панфиловцы ! Во тьме вы, а надо сначала меня спросить, бога.

Буржуазия, чиновники, грабители, убийцы – не надо их винить, вини себя. Если уголовник застрелил старушку – сама виновата, не научилась качать маятник.

Если на заводе массовые увольнения, если рабочий впал в уныние – пусть обращается к богу. Только бы не перекрывал машистрали.

Мысль Дунаева проста, как ночной горшок.

Письмо Филарета – в стихотворной форме, то есть, явно на публику. Но его, разумеется, не публикуют – разве публикуют циркуляры? Просто передают Пушкину. Чтоб знал. И Пушкин немедленно отвечает:

В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.

Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.

И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнём душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт.

Это исповедь, покаяние, уверен Дунаев. 

С высот церковной мудрости пришло Пушкину послание, и он тут же исправился. Как же не исправиться, Пушкин – не мальчик, он прекрасно понимает, почему Филарет отреагировал. Если б Пушкин записал во враги бога – не стоило бы внимания. Но Пушкин – атеист, и Пушкин в курсе, что власть якобы о бога, что царь – якобы наместник бога на земле, потому его выпад против власти бога есть выпад против монархии. Филарет, как слуга монарха, тонко намекает поэту на тяжелые обстоятельства.

Дунаев не желает указать причины уныния Пушкина, причины же таковы: он находился под полицейским надзором, Третье отделение вменяло ему святотатство в связи с его поэмой «Гаврилиада» и связь с декабристами. Плюс личные переживания: Анна Оленина ответила отказом на его сватовство. Надзор на поэтом осуществляло не только Третье отделение, но и РПЦ. Филарет недвусмысленно напоминает Пушкину: «Сам виноват, голубчик…» Цыц, говорит поэту митрополит, не шали, и Пушкин, хочешь не хочешь, вынужден писать объяснительную.

Стихотворение написано Пушкиным в 1828-м, Пушкин не удерживал его долго, как говорит Дунаев, случай представился опубликовать его не в 1829-м, как говорит Дунаев, а в 1830-м.

Дунаев пытается уверить слушателя, что «Гаврилиада» в сравнении с приведенным стихотворением - чепуха, не стоит внимания. Но мы с вами будем, будем акцентировать внимание, что в «Гаврилиаде» Пушкин смеется, издевается над священным писанием. И как не смеяться, если в нем, как и в любом другом священном писании, столько чепухи.

Стихотворение Филарета, мягко говоря, не шедевр, и ритм страдает, и стиль, и… Пушкин должен показать смирение, но уж больно хочется посмеяться. Разве Филарет не понимает, что Пушкин атеист? И Пушкин отправляет ему стишок, где нагло выставляет себя истинно верующим.

Но бога поэт не называет. Тогда чей же это «голос величавый», если Пушкин - атеист? Конечно, царя.

Пушкин буквально издевается: «Твоих речей благоуханных / Отраден чистый был елей… / И силой кроткой и любовной / Смиряешь буйные мечты». Полиция – кроткая сила.

Хотел было обнаглеть и завершить:

Твоим огнем душа согрета
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.

Но взял себя в руки, как можно указывать перстом на слуг государевых.

Если верить Дунаеву, то Пушкин немедленно должен перестать унывать. Уж тем более - стать бесстрастным, как чурбан, ибо человеческие страсти – зло. Любить женщину – зло, переживать из-за ее отказа – тоже зло. Совсем зло – не разоружиться перед партией, унывать из-за полицейского надзора, надо принимать его с энтузиазмом! И жизнь – зло.

Но в ответе Пушкина всё наоборот – «арфе серафима» поэт внемлет в ужасе.

Поэт выказывает, что покорен власти и боится ее.

В том же 1828 году он пишет В. Л. Давыдову:

Хочу сказать тебе два слова

Про Кишенев и про себя:

На этих днях тиран собора

Митрополит, седой обжора,

Перед обедом невзначай

Велел жить долго всей России

И с сыном, птички и Марии

Пошел христосоваться в рай.

Конечно, для верующих, тем более, несведущих первое стихотворение - страшно, грех, но ведь Пушкин не одинок. Такое настроение возникает у большинства верующих, в ком сохранилась хоть частица разума: если всё угнетение человека человеком, если все войны, все смерти, вся несправедливость мира – в воле божьей, по промыслу божию, выходит, бог – враг человечества.

И Омар Хайям винит господа: если господь создал человека таким, каков он есть, если господь правит его судьбой - как можно человека винить в его грехах? Нелогично получается: сделал один, а расплачиваться почему-то должен другой.

Филарет принял стихотворение Пушкина экзальтированно, поэт и не думал посягать на господа бога нашего. В том же 1928 году он пишет аналогичное:

Снова тучи надо мною
Собралися в тишине;
Рок завистливый бедою
Угрожает снова мне...
Сохраню ль к судьбе презренье?
Понесу ль навстречу ей
Непреклонность и терпенье
Гордой юности моей?

То есть, он и царя за причину не ставит, он всю совокупность невзгод именует словом «судьба».

Если бы не отказ Олениной, если б не надзор полиции, казалось бы, состояние хорошо известно: когда закончена одна работа, а другая еще и не думала начинаться - жизнь прожита зря и бессмысленно.

Когда для смертного умолкнет шумный день,
         И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
         И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
         Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
         Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
         Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
         Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
         Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
         Но строк печальных не смываю. –

пишет Пушкин опять же 1828 году.

Но разве Пушкин, говоря словами Дунаева, впадает в уныние только в вышеприведенном стихотворении? Отнюдь, «уныние» стало чуть ли не его кредо, вот ранняя строфа из «Евгения Онегина»:

Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.

«На свете счастья нет, а есть покой и воля…» - уже в 1934 году. Вероятно, Пушкин чувствовал фальшь в своем «Пророке», что выразилось в тяжеловесности стихотворения. В то же время никакого экзистенциализма, как полагал Лосев, здесь, конечно, нет, ключ к настроению – «светская чернь».

Грех… Нелепо было бы приписывать Пушкину понимание, что он имеет возможность творить лишь в силу тяжкого труда крестьян и ремесленников, лишь Блок заговорит о белой и черной кости.

Но Пушкин в ответе Филарету упоминает «праздную скуку». Посмотрите, какая великая разница: «бездействие ночное» и «праздность вольная, подруга вдохновенья». Бездействие – безысходно, праздность – дает простор действию, праздность – свободна, бездействие – поднадзорно.

***

Кто же такой этот М. М. Дунаев? Закончил филфак МГУ, был правоверным атеистом. В русле партийной работы исследовал творчество религиозного писателя Ивана Шмелева. В 1980-1981 гг. преподавал в МГУ, в этот вуз принимали на работу исключительно проверенных людей. Следующие 9 лет окутаны тайной, но с 1 сентября 1990 года был направлен на работу преподавателем Московской Духовной академии. Просто так в МДА не попадают, Дунаев же стал профессором МДА лишь со степенью кандидата филологических наук. Причем не только преподавал в академии, но там же и учился. В 1997 году ее окончил и защитил новую кандидатскую диссертацию. В 1998-м в декабре получил должность – всего лишь доцента.

В 2008 году Дунаев скончался. Но дело его живет.

Борис Ихлов, 23.9.2020