101-летие красного террора. Неправильные сословия

Наш террор не будет похож на их террор.

«Правда», 1 сентября 1918 г.

Время, в которое мы живем, все чаще заполняют исторические фальшивки. Как и в советскую эпоху, телевизионный и книжный агитпроп, санкционированный на самом верху, снова стремится выдать черное за белое, а белое – за черное. Этот агитпроп вышел на очередной виток героизации маньяков красного террора, прежде всего Феликса Дзержинского – создателя и идеолога ВЧК.

Одна из ходячих фальсификаций – о будто бы тождестве красного террора и белых репрессий. Красные публицисты извлекли из запасников покрытый плесенью миф о «белом терроре», которого в действительности никогда не существовало. Ибо террор как всеобъемлющая система запугивания народа с целью парализовать его волю и лишить способность сопротивляться был присущ только политике большевиков. Как и гражданская война в целом, террор был краеугольным камнем партийно-коммунистической программы, о чем не уставали твердить лидеры РКП(б) от Ленина до Бухарина. Причина одна – большевикам, активно или пассивно, противостояло огромное большинство народа, и решить эту проблему можно было только с помощью тотального террора.

Если белые контрразведки направляли острие репрессий на красных мятежников и подпольщиков, то ВЧК – повинуясь директивам партии – сознательно истребляла целые сословия и слои. «Мы истребляем буржуазию как класс» – этот лозунг стал общим местом в речах и статьях большевистских главарей. И в этом было коренное отличие красного террора от деятельности белых контрразведчиков, обусловившее совершенно разный их характер и, как следствие, – масштабы. Если, по подсчетам современного историка Игоря Симбирцева, число расстрелянных белыми органами госбезопасности суммарно не превысило и 50 тыс. чел., то жертвами политики большевицкого «уничтожения буржуазии» стали свыше миллиона человек, большую часть которых, к слову, составили рабочие и крестьяне.

И вынесенные в эпиграф слова члена РК ПКП(б) Осинского, и ныне всем известные наставления члена коллегии ВЧК Лациса «мы уничтожаем буржуазию как класс», адресованные низовым Чрезвычайкам, не были пустой фразой. Они сделались лейтмотивом повседневной  работы «вооруженного отряда партии», то есть ВЧК.

Очень скоро выработались определенные правила, даже стереотипы такой палаческой работы. Правило первое – взятие и массовые расстрелы заложников, когда большевикам, что называется, «припекало».  Правило второе – несоразмерные по масштабу карательные акции в ответ на любое активное сопротивление.

Однажды, в беседе с меньшевиком Абрамовичем, Дзержинский цинично заявил, что соотношение противоборствующих в гражданской войне сил можно изменить – посредством максимального истребления  и сокращения численности тех, кто «не с нами».

Красный террор только  назывался «классовым», нацеленным на «буржуазию». На деле он обрушился на всех несогласных. Как тут не вспомнить слова Ленина, произнесенные в 1905 году: «Кто не с нами, тот черносотенец». 

Однако представители интеллигенции, офицерства, торгово-промышленного класса, имущего крестьянства были первыми кандидатами на взятие в заложники и на расстрел.

В Нижегородской губернии одной из первых «ласточек» классового террора стал в 1918 г. майский расстрел группы заложников в селе Богородском. И хотя в массовых беспорядках участвовали в основном рабочие, вину за контрреволюционное выступление возложили на буржуазные классы. В числе убитых оказался Анатолий Желтов – сын владельца кожевенной фабрики и известного писателя-толстовца.

В Нижнем Новгороде во время показательной казни «за Ленина» на Мочальном острове Волги, совершенной губЧК в ночь на 1 сентября, были убиты предприниматели Гавриил Вагин, Михаил Прибрюхов и Василий Теребин. В последующие дни Павловская уездная ЧК приговорила к смертной казни владельца фабрики металлоизделий Ивана Ивановича Пухова и местных же заводчиков и коммерсантов К.М. Битюрина, Н.М. Воронцова, П.И. Подкладкина, Н.М. Шатчинина.

Расстрелы производились без скидки на возраст и соразмерность проступка. В Павлове 7 августа 1918 года местные чекисты в сущности за мелкое хулиганство подвергли расстрелу 19-летнего гимназиста из буржуазной семьи Александра Ильича Самойлова. Он фигурировал в списке казненных, опубликованном в губернской газете, а дату расстрела сообщила следственной комиссии Ревтрибунала его мать Анна Васильевна Самойлова, привлечённая по делу о событиях 17.02.1918 в Павлове в качестве свидетеля. А в разгар сентябрьских убийств в Нижнем Новгороде по приговору губЧК был казнен юнкер Александровского училища Юлий Николаевич Кромулин.

Той же Нижегородской ЧК в период ликвидации мнимого арзамасского заговора расстреляны студенты Вячеслав Бебешин и Алексей Чичеров и учащиеся местного реального училища Константин Бебешин и Николай Терин – за  то, что, «как сказано в газетной сводке, «резали телеграфно-телефонные провода по линии железной дороги во время Муромского восстания». О расстреле арзамасских реалистов сообщила и местная пресса, и «Еженедельник ВЧК». В Ветлуге, после разгрома белогвардейского восстания, уездная ЧК расстреляла ученика гимназии Инно Максимовского, видимо, вовлечённого со свойственным молодости легкомыслием в те бурные события. Таким, как они, юным идеалистам, по-своему боровшимся против зла, посвятил стихотворение русский поэт Владимир Солоухин:

Под какими истлели росами

Не дожившие до утра

И гимназистки с косами,

И мальчики-юнкера?

Каких потеряла, не ведаем,

В мальчиках тех страна

Пушкиных и Грибоедовых,

Героев Бородина.

Россия - могила братская,

Рядами, по одному,

В Казани, в Саратове, в Брянске,

В Киеве и в Крыму...

Врагом революции было объявлено и православное духовенство. После февраля 1917 года православно-церковная общественность в Нижнем Новгороде заявила о себе как влиятельная сила. В марте 1917 года возникло Спасо-Преображенское братство по возрождению церковно-общественной жизни. Осенью на выборах в Учредительное Собрание на его основе был сформирован консервативно-патриотический «Союз христианского единения за Веру и Родину», занявший по губернии третье место и делегировавший в парламент архиепископа Сергия Страгородского (будущего патриарха). В связи с усилением террора Патриарх Тихон выступил с посланием, в котором содержался резкий протест против беззаконий и гонений на Церковь.

В поддержку этого послания в Нижнем Новгороде 2 февраля прошел крестный ход, собравший на Благовещенской площади десятки тысяч верующих. В июне и августе по инициативе епископа Лаврентия (в миру Евгения Ивановича Князева), ставшего управляющим епархией летом 1917 года, состоялись собрания епархиального духовенства. На них были приняты обращения к властям с протестами против закрытия храмов и конфискаций церковного имущества. Это послужило предлогом для ареста владыки Лаврентия, последовавшего 3 сентября. Вместе с подписавшими протест благочинным городских церквей протоиереем Алексием Порфирьевым и мирянином, бывшим членом Государственного совета А.Б. Нейдгартом, они были расстреляны губЧК в ночь на 7 ноября 1918 года. К слову, именно 6 ноября 1918 года именуется у советских историков официальным рубежом окончания красного террора. Не понятно, правда, почему, ведь и после этой даты массовые расстрелы гремели по всей России, сопровождаясь порой гекатомбами жертв, как это было, к примеру, в конце 1920 – начале 1921 гг. в Крыму. 

Ранее – за прошлую патриотическую деятельность, антисоветские высказывания или в качестве заложников – были убиты протоиерей Воскресенской церкви села Богородского Михаил Феофанович Сигрианский, настоятель Казанской церкви Нижнего Новгорода протоиерей Николай Васильевич Орловский, настоятель Оранского монастыря архимандрит Августин (Пятницкий). Жертвами красного террора стали священники: села Паново Арзамасского уезда – Александр Воскресенский, села Семьяны Васильсурского уезда – Иоанн Флеров, села Емангаши того же уезда – Александр Руновский, церкви Николая Чудотворца с. Павлова – Николай Знаменский, Владимирского собора г. Сергача – Николай Никольский, Успенской церкви с. Бортсурманы – Михаил Воскресенский, Троицкой церкви с. Деяново – Стефан Немков, настоятель Ворсменской старообрядческой общины А.А. Антипин. Тогда же множество православных священнослужителей было брошено в тюрьмы и концлагеря.

Офицеры стали главной мишенью красного террора, говорит современный историк С.В. Волков. Военное сословие, возмущенное декретом об упразднении воинских званий и боевых наград и униженное Брестским миром, обесценившим его ратные подвиги и сдавшим врагу исконные русские земли, не могло не восстать против большевиков.

Зимой 1918 года Нижний стал местом эвакуации из фронтовой полосы и расформирования, согласно договору с немцами, многочисленных штабов и частей. В мае согласно приказу Наркомвоена РСФСР их обязали встать на учет в Губвоенкомате. В июле последовал декрет о призыве на службу бывших офицеров, военных врачей и чиновников. Под угрозой репрессий была проведена их регистрация. Кто-то уклонился и ушел в белую Добровольческую армию, большинство же покорилось судьбе.

Для удержания ненадежных военспецов большевики практиковали заложничество. В заложники – с угрозой расправы в случае измены – брали офицерские семьи. В декабре 1918 года, после того, как на Южном фронте произошла массовая сдача в плен красноармейцев 11-й нижегородской стрелковой дивизии, НГЧК арестовала родителей офицеров Александра и Петра Немерцаловых, перешедших на сторону белых. Арестовали родственников и других перебежчиков, часть их была репрессирована. Убийства офицеров приобрели массовый характер. Одной из жертв стал инструктор 4-го нижегородского советского полка Александр Антонович Тамлехт, расстрелянный по постановлению военно-полевого суда «за несочувствие советской власти  побег из полка».

В разряд контрреволюционеров офицеры попали летом 1918 года, когда части Народной армии Комуча под командованием Генерального штаба полковника В.О. Каппеля овладели Сызранью, Симбирском и Казанью. В телеграмме Ленина нижегородскому губисполкому  от 9 августа требовалось «навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров». Имелись в виду, конечно же, сотни не проституток, а именно офицеров. Во исполнение этой сумбурной директивы на следующий день был создан военревком, предоставивший губЧК карт-бланш на аресты и расстрелы.

Вместе с тем ленинская телеграмма, видимо, лишь подхлестнула нижегородских чекистов, ибо аресты шли и до неё. Ордер на арест бывшего командира Седлецкого полка подполковника А.В. Десятова был подписан 6 августа. Тогда же был арестован прапорщик К.К. Люсинов. Одно из дел НГЧК, хранящихся в областном архиве, содержит сведения сразу о десяти чинах от прапорщика до штабс-капитана, арестованных в ночь на 10 августа. Арест группы обер-офицеров в Семёновском уезде датирован 6 и 12 августа, нижегородцев штабс-капитанов Н.А. Шацфайера и И.К. Казарина – 19-го. В Еженедельнике ВЧК № 1 говорится об арестах до 31 августа около 700 офицеров и жандармов из 1500 зарегистрированных, а также расстреле «по белогвардейским делам» 25 человек.

Среди арестованных Семеновской ЧК мы видим поручика 14-го гренадерского Грузинского полка Алексея Рабынина, офицера ополчения Николая Девеля, прапорщика Александра Пирожникова (родственника фотографа М.П. Дмитриева), сына бывшего начальника уездной тюрьмы Николая Успенского. Брат последнего Леонид Владимирович Успенский возглавлял Семёновский всевобуч и вскоре стал командиром одного из отрядов зелёной армии, действовавших с конца 1918 года в заволжских лесах.

Общее количество офицеров, расстрелянных по приговорам губернской и уездных ЧК, революционного и военно-полевых трибуналов, не поддается учёту. Почти половину списка из 41 расстрелянного в ночь на 1 сентября на Мочальном острове составили армейские чины: 1 генерал-майор, 4 полковника, 1 подполковник, 5 штабс-капитанов, 1 прапорщик, 5 без указания чина и  2 военных чиновника Растяпинского завода взрывчатых веществ (Т.С. Городецкий и Г.П. Мяздриков). Указанный как лесничий Владимирского лесничества Николай Порфирьевич Обозов был прапорщиком военного времени. Итого – 20.

В секретном отчете губЧК за сентябрь к ним добавлены ещё два офицера, расстрелянных тогде же отделом по борьбы с контрреволюцией.

Константин Иванович Усевич, 24-х лет, уроженец села Воскресенского Макарьевкого уезда, житель села Бор, образование среднее, холост, в мировую войну – поручик 78-го пехотного Навагинского полка, после демобилизации – конторщик вещевого склада продовольственного комитета. Арестован 19 августа борским районным военным комиссаром «за грубость» и препровождён в Нижний Новгород с обвинениями в контрреволюционной агитации.

Пантелеймон Александрович Пустовалов, 26-ти лет, уроженец Касимова, в войну окончил 1-ю Московскую школу прапорщиков, воевал на Юго-Западном фронте ротным командиром батальона «ударников» 210-го Бронницкого полка. Арестован 7 августа и расстрелян как «бывший штабс-капитан, командир ударного батальона».

В опубликованной Арзамасской УЧК расстрельной сводке за сентябрь, насчитывающей 38 жертв, значатся 19 бывших офицеров. При этом в областной Книге памяти указаны только трое: Алексеев Василий Алексеевич, 1897 г.р., секретарь при инженере штаба Восточного фронта, расстрелян 14.09.1918; Аргентов Илья Михайлович, 1897 г.р., прапорщик, расстрелян 19.09.1918; и Воскресенский Петр Александрович, 1891 г.р., по образованию агроном, прапорщик военного времени, расстрелян 13.09.1918.

В Арзамасе в это время только раскручивалась версия широкого белогвардейского заговора. Глава уездной ЧК Алексей Зиновьев в телеграмме от 10 октября уведомлял губчека о раскрытии белогвардейской организации. Он сообщал об арестах в Арзамасе и предлагал как можно скорее взять под стражу в Нижнем Новгороде офицеров Владимира и Григория Мошенцевых, Николая Барминского, Фёдора Чанова, Алексея Коноплёва, Геннадия Мухина, Александра Серкова, Михаила Лелелькина-Рунова, Василия Вознесенского, Ивана Славницкого, штабс-капитана Чикина, Сергея Порунова, Николая Муренина, Сергея (Николаевича) Бебешина и Михаила Лествицина [114-171]. Два дня спустя председатель Арзамасской ЧК доложил в Казань Лацису о расстреле Ивана Сивова, Дмитрия Гражданова, Алимпия, Геннадия и Михаила Мухиных, Григория Белогузова, Григория и Владимира Мошенцовых, Николая Барминского и Николая Мурахина-Чаркина [115].

Едва ли не большинство приговорённых к ВМН офицеров-арзамасцев приходится именно на октябрь-декабрь, среди них вошедшие в Книгу памяти: Гражданов Дмитрий Исаевич, 1895 г.р., прапорщик, расстрелян 2 октября; Сивов Иван Алексеевич, 1886 г.р., прапорщик –  5 октября; Чанов Фёдор Иванович, 1896 г.р., прапорщик, взводный командир 20-го стрелкового полка – 12 декабря. В «Еженедельнике ВЧК» № 6 от 27 октября 1918 г. приводится сообщение о расстреле по постановлению Нижегородской ЧК следующих жителей Арзамаса: Горьева Сергея Степановича, учителя, бывшего подпоручика; Монахова Дмитрия Петровича, студента, подпоручика; Бебешина Вячеслава Васильевича, студента, корнета; Перякова Николая Степановича, учителя, поручика. Поименный список жертв Арзамасской ЧК во вторую половину 1918 г., выявленных автором, насчитывает около 70 имен.

Сообщения о казнях непосредственно в частях Красной армии всплывали редко, но по ним можно представить, за какие проступки и с какой легкостью их совершали. Выше приводился пример с расстрелом инструктора 4-го советского полка А.А. Тамлехта – «за несочувствие советской власти и побег». Немного раньше в газете можно было прочесть следующее: «Разстрел по постановлению военно-полевого суда. 24 сентября военно-полевой суд постановил разстрелять отделённых командиров 2-й роты 1-го рабочего тылового батальона Ершова Илью, Кукина Сергея, Суркова Николая, Погодина Андрея, обвиняемых в ведении контрреволюционной пропаганды. Приговор приведён в исполнение в ночь с 26 на 27 сентября» [116].

О масштабах массовых убийств дает представление заметка, помещенная 5 сентября 1918 г. в петроградской «Красной газете». В ней со ссылкой на председателя ЧК Восточного фронта Лациса сообщалось о расстреле в Ардатовском (Симбирской губернии) концентрационном лагере сразу 302 офицеров.

Вакханалия расстрелов в Нижегородской губернии продолжилась до конца 1918 года и плавно перешла в 1919-й. Несомненно, большевики обесценили человеческую жизнь как никто другой в человеческой истории. Случалось, что даже отдельные представители советской власти взывали к совести и разуму лидеров РКП(б) в надежде остановить кровавый пир.

Криком отчаяния и, одновременно, беспомощности, выглядит небольшая заметка, напечатанная в середине декабря 1918 г. в «Нижегородской коммуне» под неброским заголовком «К расстрелу за преступления». В ней отдел юстиции губисполкома указывал на «наблюдающиеся в последнее время случаи расстрела не только за тяжкие преступления, а даже за маловажные проступки». Губюст предложил срочно поставить в известность все учреждения и должностных лиц о необходимости прекратить незаконные штрафы, телесные наказания и лишения свободы, пригрозив отдавать виновных в самовольных расстрелах под суд как за преднамеренное убийство [117]. Угроза не возымела действия. На большевистском жаргоне это именовалось не иначе, как миндальничаньем. События в татарской деревне Семёновской, случившиеся месяц спустя, показали, что на подобные увещевания органы ВЧК да и высшие функционеры РКП(б) привыкли смотреть сквозь пальцы. Дзержинский вовсю оправдывал любые действия своих подручных, а Ленин неизменно брал их под защиту.

Станислав Смирнов

для Русской Стратегии

http://rys-strategia.ru/