Как европейский «углеродный налог» подорвет позиции России на сырьевом рынке

Из скупого сообщения на сайте Совета безопасности РФ следует, что 26 августа заместитель председателя СБ Дмитрий Медведев провел совещание по вопросу последствий, которые принесет российской экономике утверждение в следующем году и полномасштабное введение в действие с 2025 года странами ЕС т. н. «углеводородного налога». Помимо Медведева, в совещании приняли участие министры финансов, экономического развития, промышленности и торговли, природных ресурсов, транспорта, один зампред правительства и ряд глав других служб и ведомств. Вполне представительный состав.

Как вы все, должно быть, понимаете, в российских реалиях Совет безопасности является органом не менее влиятельным, чем правительство, но отвечающим не за оперативное управление экономикой, а за выстраивание самой экономической парадигмы. В первую очередь он призван отвечать на встающие перед страной угрозы и вызовы — как внешнеполитического, так и экономического характера.

По сути, угроза снижения экспортной выручки и есть основной встающий перед страной вызов. Увы, но буквально все в стране в большей или меньшей степени зависит от этого показателя — от доходов населения до наполнения государственного бюджета. В условиях высочайшей степени зависимости российской экономики от государственного заказа снижение поступлений в бюджет приводит к спаду в экономике, а проблемы с финансированием — к кризису неплатежей. Больше того, сокращение экспортной выручки отражается и на отраслях, независимых от госзаказа. Например, на жилищном строительстве, для которого продолжающийся с 2014 года спад доходов населения обернулся серьезным сокращением спроса и объемов закладки и ввода жилья.

Теперь перейдем к тому, чем угрожает нам введение странами Евросоюза углеводородного налога. По сути, это таможенная пошлина, размер которой напрямую зависит от размера выбросов в атмосферу СО2 при производстве того или иного продукта — например, добыче и доставке наших угля, газа, нефти, металлов.

В части нашего основного экспортного продукта — нефти — проблема в том, что, по оценке KPMG, российская нефтедобыча дает вдвое больше выбросов СО2, чем саудовская. А это значит, что при ставке налога в 30 евро за каждую тонну выброшенного в атмосферу СО2 российский баррель становится дороже саудовского. Для того чтобы лишить саудовскую нефть этого преимущества, России придется продавать свою нефть дешевле.

Это не считая того, что придется заплатить и сам налог. Т.е.

Что можно пережить при дорогой нефти, но при стоимости нефти $46 за баррель и заявленной правительством бездефицитности российского бюджета при цене нефти в $42 за баррель у нас буквально каждый цент на счету.

В 2017 году у ведущих западных нефтяных компаний, членов Нефтегазовой климатической инициативы (Oil and Gas Climate Initiative, OGCI)*, расчетный выброс СО2 при добыче одной тонны нефти в среднем составлял 170 кг.

Компании поставили перед собой цель снизить его к 2025 году на 10–15%. Понятно, что у нас дело с выбросами обстоит несколько хуже, чем у давно озабоченных экологичностью мировых грандов, а значит, сумма налога при экспорте в ЕС будет больше, чем у них.

И тут стоит понимать, что, судя по всему, $55 за баррель нефти сорта Brent — новый уровень цены, при котором становится рентабельной добыча американской сланцевой нефти. Т. е. $55 — это новый долгосрочный «потолок» стоимости нефти (ранее был $65).

Уже при цене барреля Brent в $45 начали приходить сообщения о росте количества работающих буровых установок в США.

Проблема еще и в том, что речь идет не только о сырой нефти, но и нефтепродуктах. И, несмотря на то, что отечественная нефтепереработка в последние годы претерпела достаточно серьезную модернизацию, нефтеперерабатывающие мощности наших конкурентов из Саудовской Аравии еще более новые.

По оценке РАН, потери отечественных экспортеров от введения ЕС нового налога составят порядка 3 млрд евро в год — что неприятно, но терпимо. Тем более случится это после 2025 года. Но, даже если учитывать экспорт в Евросоюз только наших нефти, нефтепродуктов, газа и угля, речь пойдет о гораздо более значительном размере потерь. Та же KPMG оценивает потери России во вдвое большую, чем РАН, сумму.

А главное — никто не застрахован от роста ставки налога. Уже в 2025 году она вполне может быть повышена. А в 2030-м —повышена еще раз. Почему бы и нет, если Евросоюз поставил перед собой цель полностью уйти от углеводородов к 2050 году?

Потому радует сам факт постановки и обсуждения на высшем уровне последствий, которые влечет для российской экономики введение нового налога крупнейшим покупателем нашего экспорта. Прискорбно, что в фокус внимания властей он попал столь поздно, во второй половине 2020 года, когда до введения налога осталось не так уж много времени. Ведь 2025 год — оптимистическая оценка, широкомасштабный ввод в действие нового налога может произойти и раньше.

А перечень мер, которые надо выработать и реализовать в России до этого времени, более чем широк. Начиная с того, что надо «обсчитать» с точки зрения выбросов СО2 все позиции нашего экспорта в ЕС, и заканчивая «выделением средств на реализацию мероприятий по сокращению выбросов парниковых газов и повышению энергоэффективности», как то было заявлено по итогам совещания в Совбезе.

Не зря ведь говорится, что в России очень долго запрягают. А уж когда речь идет о государственной бюрократии, да еще и о выделении бюджетных средств...

* в OGCI входят BP, Chevron, CNPC, Eni, Equinor, ExxonMobil, Occidental, Petrobras, Repsol, Saudi Aramco, Shell и Total

Максим Авербух <small class="_2AcGa">Директор Института прогнозирования конъюнктуры сырьевого рынка</small>