Ленин дерьмом

Шла страшная показуха к 100-летию Ильича, и меня, ротного оформителя стенгазеты, и Славика из соседней роты, тоже малюющего агитки, бросили в подкрепление работавшему в клубе художнику из старослужащих. У него даже была своя мастерская при клубе, заваленная материалами и красками.

Этот старослужащий, Семен, был веселый парень, окончивший художественный техникум где-то в Ростове-на-Дону и за два года службы набивший руку на шрифтах и оформиловке плакатов и стендов для всей учебной сержантской школы. Он здорово рисовал, писал портреты девиц по фотографиям и был постоянно загружен заказами со стороны, от сержантов-дембелей, офицеров и гражданских. Но к апрелю ему надо было закончить большой проект Ленинианы, и нас к нему прикомандировали.

Семен нагрузил нас черной работой и уехал с начальником за материалами. Мы же, возясь с уборкой мастерской, обнаружили в дыре между стен, закрытой неплотно куском фанеры, немереное число пустых бутылок и поняли, что художником в армии быть хорошо. Потом сколотили и загрунтовали огромный стенд на клубной сцене.

Семен вернулся с большой коробкой, благоухая перегаром. Похвалил нас за труд и достал из стола три кружки, кусок хлеба и несколько помятых конфет, а из кармана извлек бутылку водки. Мы были потрясены царской щедростью. Выпить мне в учебной школе удалось до того только пару раз, да и то по чуть-чуть и наспех. А тут сидели как люди, курили, разговаривали, и закуска была. Раздавили по-быстрому, а потом заварили чай, и Семен стал травить истории. Мы с напарником окосели и к работе временно были непригодны. А наш руководитель и не торопился.

Каким-то образом разговор зашел о кистях и красках. Семен сказал, что тут, под Владивостоком, не разгуляешься, Худфонда с профессиональными материалами поблизости нет, но ему, как большому мастеру, все равно, чем работать: хоть кистью из колонка, хоть щепкой.

А краски, по его словам, тоже не важны, он может рисовать хоть дерьмом. Славик заспорил и не соглашался, сам он ходил в художественную школу при дворце пионеров и, в отличие от меня, в чем-то разбирался. Семен тогда спросил, есть ли у него деньги. Славик сказал, что пять рублей имеет. Они поспорили на пятерку, что Семен нарисует для стенда профиль Ленина, используя только палку и дерьмо.

Я разбил спорщикам руки.

Расслабившись совершенно по-граждански, мы курили и наслаждались жизнью. Но Семен не забыл о споре. Он достал железную банку и велел Славику пойти в клубный сортир и принести дерьма.

Славик заупрямился, утверждая, что пока «по-большому» не хочет. Тогда Семен ушел с банкой сам. Вернулся скоро, мы со Славиком разбежались по углам мастерской, хохоча и зажимая носы. Семен на наших глазах, взяв плоскую дощечку, за несколько минут набросал на тонированном картоне знакомый силуэт вождя, ловко кладя дерьмо рублеными мазками. Смеяться мы перестали, видя, что перед нами работает настоящий маэстро.

Славик молча извлек из кармана пятерку.

«Положи на стол, пацан, и не спорь никогда со старшими!» — весело сказал Семен, закончив работу.

«Теперь залакируем!» — продолжил он, избавившись от рабочих материалов. Картон был подсушен вентилятором и покрыт толстым слоем нитролака. На следующий день на работу к Семену меня не послали, а только Славика, но залакированный говняный портрет вождя мировой революции я видел потом каждый раз, оказавшись в стенах клуба.

Я, конечно, не удержался и рассказал приятелю по роте, мы поржали, но, видно, кто-то еще услыхал. Дела заводить не стали, но слухи ходили, что Семена таскали на разборку. Меня, однако, никуда не вызывали, а Славик, везунчик, так и остался при клубе, сменив демобилизовавшегося маэстро на боевом посту.