«Обновление социализма» означало отказ от него

Почему Горбачёв и его единомышленники так болезненно отреагировали на статью Нины Андреевой

Взяться за эту статью меня побудило известие о смерти Нины Александровны Андреевой, рядового члена КПСС, возвысившего голос против ренегатства Горбачёва и его подельников. Я не был с ней знаком, но чем дальше события отдаляли нас от 13 марта 1988 года, когда в «Советской России» была опубликована её статья «Не могу поступаться принципами», тем чаще хотелось снять перед ней кепку. И это несмотря на то, что сегодня многие положения той статьи утратили остроту и смотрятся даже банально. Но тогда, на третьем году «перестройки», многие уже начали осознавать, что её прорабы отказались от генерального проекта, разработанного великими архитекторами марксизма-ленинизма. Однако публично заявить, что руководство партии подменяет компас, — это было не просто смелым поступком, а воистину подвигом. Те, кто круто поворачивал вправо политический курс КПСС, оценили публикацию Нины Андреевой по достоинству. Член Политбюро, секретарь ЦК А.Н. Яковлев пригрозил М.С. Горбачёву своей отставкой, если руководство партии официально не осудит статью. Политбюро два дня заседало, обсуждая газетную публикацию, и сошлось на том, что объявило статью Н. Андреевой «антиперестроечным манифестом».

Чем напугала Горбачёва и Ко статья Нины Андреевой

Впрочем, поводом для заседания Политбюро была всё же не статья, а реакция на неё нескольких руководящих деятелей ЦК. 23 марта 1988 года проходил съезд колхозников. В перерыве в комнате отдыха о статье «Не могу поступаться принципами» похвально отозвались В.И. Воротников, А.А. Громыко, Е.К. Лигачёв, М.С. Соломенцев. Но М.С. Горбачёв заявил: «А у меня вот другое мнение…» Через день генсек созвал Политбюро, чтобы привести мнение товарищей в полное соответствие с собственным. Товарищи уже не возражали. Более того, никто не воспротивился предложению учинить разнос статье и её автору.

Возникает вопрос: почему архитектурная мастерская «перестройки» выбрала вариант эффектной гневной реакции вместо обычного в подобных случаях куда более эффективного замалчивания публикации? Сегодня я убеждён, что у этого вопроса есть однозначный ответ. Личность автора участников заседания мало интересовала, они знали, что Н.А. Андреева — рядовой член КПСС, без должностей и регалий. Ю.Д. Маслюков даже высокомерно заявил: «Статья чересчур умна для мадам Андреевой». М.С. Горбачёв на Политбюро обратил внимание на текущий момент: «Расколом пахнет. Статья против перестройки, против февральского пленума».

Но, во-первых, в статье есть прямая поддержка его решений: «На февральском пленуме ЦК ещё раз подчёркнута настоятельная необходимость того, чтобы «молодёжь училась классовому видению мира, пониманию связи общечеловеческих и классовых интересов. В том числе и пониманию классовой сущности перемен, происходящих в нашей стране». Это видение истории и современности несовместимо с политическими анекдотами, низкопробными сплетнями, остросюжетными фантазиями, с которыми можно сегодня нередко встретиться». Видно, Горбачёв уже успел отказаться от этих слов. Во-вторых, поспособствовать, чтобы партия «не заметила» подобный отклик на пленум — дело для горбачёвых совсем не новое.

Проблема была не в прошедшем пленуме, а в предстоявшей XIX Всесоюзной конференции КПСС. Честное мнение рядового коммуниста наверняка должно было возникать в сознании того, кому предстояло читать Тезисы ЦК к конференции, а потом и её материалы.

Прямым подтверждением того, что Горбачёв смотрел на статью Н. Андреевой сквозь прицел предстоявшей конференции, являются записи помощника генсека А.С. Черняева: «11—18 июня. М.С. Горбачёв проводит три совещания с секретарями областных и республиканских комитетов КПСС (около 150 человек). В повестке дня — подготовка к XIX партийной конференции. Одновременно выясняется позиция секретарей по вопросу о статье Нины Андреевой. (Подчёркнуто здесь и всюду далее мной. — В.Т.) Горбачёв ставит вопрос о задачах формирования правового государства. Он констатирует: «Ведь, откровенно говоря, партия не демократическим путём присвоила себе своё нынешнее положение… Весь мир критикует нас за то, что у нас партия управляет страной вопреки закону. Ибо власть избирается только частью общества. Реальная власть». Далее М.С. Горбачёв заявил: «Сталин — преступник, лишённый всякой морали. Для вас скажу: один миллион партийных активистов расстрелян, три миллиона отправлено в лагеря, их сгноили… И это не считая коллективизации, которая погубила ещё миллионы. И Нина Андреева, если пойти по её логике, зовёт нас к новому 1937 году. Вы этого хотите? Вы — члены ЦК? Вы должны глубоко думать о судьбе страны».

Увы, здесь всё передёрнуто — от числа жертв репрессий до позиции коммуниста Андреевой. Но для нас важнее другое: даже за полмесяца до открытия XIX Всесоюзной конференции КПСС генсек был обеспокоен тем, что статья «Не могу поступаться принципами» может оказать влияние на позиции её делегатов, включая первых секретарей региональных комитетов партии. Перечитывая материалы конференции, окончательно убедился в том, что именно её приближением был обусловлен разнос руководством партии опубликованной в «Советской России» статьи и её автора.

Пропущенный скандал

Начну с того, что должно было породить чрезвычайный скандал, который… не состоялся. В последний день своей работы конференция принимала главную резолюцию — «О ходе реализации решений XXVII съезда КПСС и задачах по углублению перестройки». Её представлял возглавлявший комиссию по подготовке этого документа М.С. Горбачёв, который к тому же председательствовал на этом заседании конференции. И тут случилось странное: делегаты стали вносить поправки «с голоса». Ещё более странным было завершение обсуждения резолюции:

«Горбачёв М.С. По-моему, правильно, товарищи. Я думаю, мысли эти надо реализовать, а формулировки найти более точные.

Не возникает у вас сомнений? Николай Иванович (обращается к товарищу Рыжкову), правительство — «за»? Хорошо. Тогда добавляем. Можно ставить на голосование?

Голоса с мест. Да, да.

Горбачёв М.С. Кто за то, чтобы принять резолюцию с добавлениями комиссии, с теми замечаниями, которые здесь высказаны и приняты (правда, никаких голосований по поводу внесённых замечаний в стенограмме нет. — В.Т.), прошу голосовать. Против есть? Нет. Кто воздержался? Нет. Наша основная политическая резолюция принимается единогласно. (Аплодисменты)».

Странно как-то с точки зрения норм партийного строительства. В ленинскую пору иногда возникали дискуссии по поводу отдельных слов в документах, принимаемых съездами и конференциями. И каждое предложение голосовалось. А после того как документ принимался в целом, никто запятую в нём переносить не имел права. Здесь же принимается главная резолюция конференции — и лёгкость мысли необыкновенная. Подобная история повторялась при обсуждении и принятии и других резолюций. К сожалению, и сегодня в отношении принятия постановлений наших местных и региональных пленумов и конференций часто встречается не ленинская норма партстроительства, а горбачёвская.

Но скандал на XIX Всесоюзной конференции КПСС должен был возникнуть всё же не из-за протокольных вольностей генсека, а по поводу первого пункта этой резолюции. А он гласил: «XIX Всесоюзная конференция, обсудив доклад Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачёва «О ходе реализации решений XXVII съезда КПСС и задачах по углублению перестройки», а также основные итоги первой половины двенадцатой пятилетки, констатирует: выработанный партией на апрельском (1985 г.) Пленуме ЦК и XXVII съезде партии курс на всестороннее и революционное обновление советского общества и ускорение его социально-экономического развития неуклонно претворяется в жизнь. Приостановлено сползание страны к экономическому и социально-политическому кризису».

Не будем касаться здесь хвастливого утверждения о будто бы преодолённом сползании страны к кризису — с неодолимой горечью приходится констатировать, что через два года и семь недель Горбачёв и его подельники привели партию не к кризису, а к катастрофе ликвидации, а ещё через три с половиной месяца была стёрта с карты мира великая Советская держава. Эти трагедии произойдут после конференции, уже в процессе реализации принятого ею курса. Конференция должна была обратить, не имела права не обратить внимания на выделенные слова из первого абзаца. Они представляют собой прямую фальсификацию даже не истории, а современности, наглое извращение решений КПСС. Да, на пленуме ЦК, проходив-шем в апреле 1985 года, а потом на XXVII партсъезде ставилось в качестве приоритетной задачи «ускорение социально-экономического развития» советского общества. Но ни в одном документе этих форумов КПСС ни слова не было по поводу курса на всестороннее и революционное обновление советского общества.

На первом горбачёвском пленуме ЦК даже перестройка не провозглашалась в качестве политической задачи, а центральным его решением был созыв очередного XXVII съезда КПСС. Новый генсек заявлял: «Главный вопрос сейчас в том, как и за счёт чего страна сможет добиться ускорения экономического развития… Задача ускорения… вполне выполнима, если в центр всей нашей работы поставить интенсификацию экономики и ускорение научно-технического прогресса…» Что касается «революционных сдвигов», то они направлялись лишь на «переход к принципиально новым технологическим системам». При этом Горбачёв подчёркивал: «Сегодня мы провозглашаем преемственность стратегического курса, разработанного XXVI съездом партии и последующими пленумами ЦК». Поэтому продолжающиеся разговоры о горбачёвском апрельском новаторстве — это не более чем блеф.

Не менее лживо утверждение, будто XXVII съезд КПСС определял «курс на всестороннее и революционное обновление советского общества». Тот съезд вошёл в историю прежде всего тем, что принял новую редакцию третьей Программы КПСС. Он подтвердил курс на ускорение общественного развития и декларировал, что высочайшим успехом советского общества является построение развитого, зрелого социализма. Поэтому ни о каком «обновлении социализма», тем более революционном, речи просто не могло быть. Ключевое положение первого пункта главной резолюции XIX партконференции было наглой фальсификацией. К сожалению, делегаты проглотили подсунутую им пилюлю, начинённую летальными для партии и государства последствиями.

Начинка «обновления социализма»

Потчевание делегатов подобными пилюлями началось с первого заседания XIX конференции КПСС. Никто из ораторов так часто не употреблял понятие «обновление», как генсек в своём докладе. Уже познав, что М.С. Горбачёв является большим любителем звонкой фразы, делегаты едва ли обратили серьёзное внимание на первую фразу про его заботу, «как углу`бить и сделать необратимой революционную перестройку». И напрасно: в марксистско-ленинской теории, на которую исторически опирались коммунисты, революция в обществе означает смену социально-политического строя. Впрочем, через пару абзацев докладчик уведомил партию, что «новое прочтение получают многие идеи К. Маркса и В.И. Ленина, которые до недавнего времени либо воспринимались односторонне (то есть однозначно. — В.Т.), либо вовсе замалчивались (?)». Более того, генсек установил, что «ветер обновления закаляет нравственное здоровье народа».

Но, дочитывая первую страницу доклада в стенографическом отчёте конференции, начинаешь сомневаться, что всё дело в «барабанных палочках». Генсек утверждает: «Консолидируются революционные силы обновления». А тремя абзацами ниже начинаешь понимать, что слова о «революционной перестройке» и о «революционном обновлении», опирающемся на «революционные силы», надо воспринимать всерьёз, так как докладчик заявляет: «Итак, главный политический итог послеапрельского периода — изменение всей общественной атмосферы, начавшаяся материализация идей обновления».

Да и первая фраза первого раздела доклада подтверждает, что революционное обновление — это тот курс, которым направляет партию и ведёт генеральный секретарь её ЦК, а он утверждает, что «процесс революционного обновления всё глубже проникает в решающую сферу жизни — экономику», то есть в базис советского общества. Далее он без тени сомнения подтверждает: «Словом, товарищи, суть аграрной реформы на нынешнем этапе сводится к тому, чтобы изменить производственные отношения в самой деревне».

Но в основе производственных отношений лежат отношения собственности. В аграрной сфере, как и во всей советской экономике, безоговорочно господствовали общественные, социалистические производственные отношения. Изменить их — значит разрушить социалистический базис, заменить верховенство общественной собственности (общенародной и колхозно-кооперативной) господством частной собственности, осуществить контрреволюцию, «сменив» социализм на капитализм. Судя по всему ходу XIX Всесоюзной конференции КПСС, большинство её делегатов были не в состоянии представить, не могли допустить, что во главе Коммунистической партии стоит приверженец капиталистического жизнеустройства. А он между тем с трибуны общепартийного собрания заявлял: «Кажется, теперь уже всем должно быть ясно, что возврата к прежним порядкам нет и не будет». Коммунисты не аплодировали этим заявлениям, но и не потребовали от М.С. Горбачёва положить партбилет.

Вот для того, чтобы не прозвучали суровые требования делегатов, услышавших такие ренегатские речи, и приняло Политбюро ЦК КПСС под давлением Горбачёва и Яковлева за три месяца до XIX партконференции решение устроить всесоюзную обструкцию статье «Не могу поступаться принципами» и коммунисту-большевику Н.А. Андреевой. Увы, участники того заседания тогда поступились принципами, как потом и делегаты Всесоюзной конференции КПСС. Нельзя же предположить, что большинство из них не понимали, что означает смена производственных отношений.

Между тем генсек продолжал излагать сущность навязываемого партии, стране, мировой социалистической системе, всему международному коммунистическому движению лозунга «обновление социализма». Он претенциозно заявлял: «Мы постарались более глубоко осмыслить изначально заложенную в марксизме идею взаимосвязи пролетарски-классового и общечеловеческого интересов. Это привело нас к выводу о приоритете общечеловеческих ценностей в наш век. Здесь сердцевина нового политического мышления». Иначе говоря, генсек и его подельники отказались от классового подхода в оценке общественных явлений и процессов. До подобного не докатывались ни Бернштейн с Мильераном, ни Каутский с Мартовым…

Но это был образец преодоления Горбачёвым и его подельниками «одностороннего восприятия» Маркса и Ленина. Между тем В.И. Ленин писал в очерке «Карл Маркс», одном из самых известных своих произведений: «Марксизм дал руководящую нить, позволяющую открыть закономерность в этом кажущемся лабиринте и хаосе, а именно: теорию классовой борьбы. Только изучение совокупности стремлений всех членов данного общества или группы обществ способно привести к научному определению результата этих стремлений. А источником противоречивых стремлений является различие в положении и условиях жизни тех классов, на которые каждое общество распадается». Почему это известное каждому, кто знаком с азами марксизма-ленинизма, положение не витало в Кремлёвском Дворце съездов? Почему оно прочно не наличествовало в сознании делегатов, в сознании каждого коммуниста?

Горбачёв докладывал конференции, что отказ от классового подхода уже активно применяется в практике международных отношений СССР: «Это позволило раздвинуть диапазон доверия далеко за пределы привычного мировоззренческого спектра». Увы, этот диапазон всё больше выходил за пределы привычной и необходимой защиты интересов народа и Советского социалистического государства.

И на это обращала внимание статья Н.

Андреевой: «Недавно одна моя студентка озадачила меня откровением, что-де классовая борьба — устаревшее понятие, как и руководящая роль пролетариата. Ладно бы такое утверждала одна она. Яростный спор, например, вызвало недавнее утверждение уважаемого академика о том, что-де нынешние отношения государств двух различных социально-экономических систем лишены классового содержания. Допускаю, что академик не счёл нужным объяснить, почему он несколько десятилетий писал о прямо противоположном — о том, что мирное сосуществование есть не что иное, как форма классовой борьбы на международной арене. Выходит, теперь философ отказался от этого». На XIX конференции КПСС выяснилось, что от ленинского положения, которое не раз повторял генсек, он тоже отказался.

А докладчик развёртывал программу своего «обновления социализма». Вот он, взявшись за обоснование «коренной реформы политической системы», утверждал: «Весной 1985 года партия начала решительную борьбу за обновление общественно-политических структур». Одной из задач этого обновления Горбачёв назвал необходимость «отладить механизм свободного формирования и выявления интересов и воли всех классов и социальных групп».

О каких классах он вёл речь? В докладах на XXVII съезде, апрельском и последующих пленумах ЦК КПСС, на торжественном заседании в честь 70-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции М.С. Горбачёв неизменно говорил о том, что в СССР существуют лишь два дружественных класса: рабочие и колхозники. Здесь, говоря о «всех классах», докладчик подразумевал нечто другое. Классы, которые должны появиться после коренного изменения производственных отношений в советском обществе? То есть генсек ещё раз подтвердил, что он ведёт КПСС курсом реставрации капитализма? Другое логичное толкование этой конкретизации «обновления общественно-политических структур» найти трудно.

А пока в стране нет буржуазии как сложившегося класса, то Горбачёв и его камарилья заботятся о создании реальных политических привилегий для тех, кто политически и духовно уже готов служить капиталу, уже торит в силу имеющихся возможностей дорогу для буржуазной контрреволюции. Ради этого генсек предлагал невиданный способ формирования нового высшего государственного органа — Съезда народных депутатов СССР. Две трети его избираются по принципу всеобщего прямого тайного голосования, а треть — вопреки этому конституционному принципу.

В докладе конференции Горбачёв говорит: «ЦК КПСС вносит на рассмотрение конференции следующие предложения.

Первое. Значительно расширить представительство трудящихся в новом органе государственной власти.

Для этого существующее сейчас территориальное представительство всего населения в Совете Союза и представительство наций и народностей в Совете Национальностей дополнить непосредственным представительством от общественных организаций, входящих в нашу политическую систему. Таким образом, 1500 депутатов избирались бы, как и сейчас, от территориальных и национальных округов, а примерно ещё 750 депутатов избирались бы на съездах или на пленумах центральных органов партийных, профсоюзных, кооперативных, молодёжных, женских, ветеранских, научных, творческих и других организаций».

Ещё до первого заседания I съезда народных депутатов СССР антисоциалистические силы сформировали Межрегиональную депутатскую группу (МДГ), ставившую целью изменение («обновление», на языке Горбачёва) политического строя. Более трети состава МДГ и её Координационного совета составляли депутаты, избранные не всенародным голосованием, а организациями — от КПСС до союзов композиторов и кинематографистов. Среди основных требований платформы МДГ значились: отмена 6-й статьи Конституции СССР о руководящей роли КПСС; принятие законов о купле-продаже земли и частной собственности; новый Союзный договор, предусматривающий в том числе исключение из названия государства слов «советский» и «социалистический».

Впрочем, доклад продолжался, генсек ставил всё новые задачи в области «обновления социализма». Он заявлял: «Февральский (1988 года. — В.Т.) пленум ЦК поставил задачу обновления нашей идеологии в один ряд с радикальной экономической реформой и демократизацией партийной и общественной жизни. Этим подчёркнуто, какую активную роль отводит партия в достижении целей перестройки».

Раздел доклада «Активизировать интеллектуальный, духовный потенциал общества» Горбачёв начал словами: «Товарищи! Перестройка, обновление социализма немыслимы без всемерной активизации интеллектуального, духовного потенциала общества… Идёт подлинная революция сознания, без которой невозможно создание новой жизни… Огромную роль в социалистическом обновлении нашего общества призваны сыграть деятели советской культуры. Консолидация творческих сил на платформе перестройки стала практической задачей партии в послеапрельский период».

Особо усердно генсек покровительствовал публицистике, о чём приходится приводить очередную цитату из его доклада: «В нашей публицистике, художественных и научных изданиях идёт небывалый по масштабу, откровенности, интеллектуальной насыщенности разговор о путях обновления социализма, об истории и современности. И это замечательно. Партия высоко ценит нарастающий вклад интеллигенции в реализацию перестройки».

Погладив оптом по головке одних, Горбачёв тут же начал рихтовать рашпилем всех тех, кто вдруг решился сметь своё суждение иметь. Он особенно жаждал пропесочить тех, кто не может и не хочет поступаться принципами: «Немало таких, кто с раздражением воспринимает творческие поиски, а нарастающее многообразие принимает за отклонение от принципов социалистического искусства. Это понятно: слишком долго одинаковость, монотонное однообразие, серость выдавались за эталоны прогресса. Нет у нас ещё и привычки к дискуссиям, к инакомыслию, к свободной состязательности». Образцом «свободной состязательности» по-горбачёвски стала реакция поклонников генсека на речь на конференции выдающегося русского советского писателя Юрия Бондарева.

А фронтовик-коммунист с первых слов выступления пошёл в атаку: «Дорогие товарищи! Нам нет смысла разрушать старый мир до основанья, нам не нужно вытаптывать просо, которое кто-то сеял, поливая поле своим потом, нам не надо при могучей помощи современных бульдозеров разрушать фундамент ещё непостроенного дворца, забыв о главной цели — перепланировке этажей… Нам не нужно, чтобы мы, разрушая своё прошлое, тем самым добивали бы своё будущее. Мы против того, чтобы наш разум стал подвалом сознания, а сомнения — страстью. Человеку противопоказано быть подопытным кроликом, смиренно лежащим под лабораторным скальпелем истории. Мы, начав перестройку, хотим, чтобы нам открылась ещё непознанная прелесть природы, всего мира, событий, вещей, и хотим спасти народную культуру любой нации от несправедливого суда. Мы против того, чтобы наше общество стало толпой одиноких людей, добровольным узником коммерческой потребительской ловушки, обещающей роскошную жизнь чужой всепроникающей рекламой».

А дальше последовало замечательное сравнение перестройки с самолётом, не знающим, есть ли в конечном пункте посадочная площадка.

Затем фронтовик пошёл практически в рукопашную ради защиты великих революционных идей Ленина, Октябрьской революции, Победы в Великой Отечественной войне. «Экстремистам немало удалось в их стратегии, родившейся, кстати, не из хаоса, а из тщательно продуманной заранее позиции. И теперь подорвано во многом доверие к истории, почти ко всему прошлому, к старшему поколению, к внутренней человеческой чести, что называется совестью, к справедливости, к объективной гласности, которую то и дело обращают в гласность одностороннюю: оговорённый лишён возможности ответить. Безнравственность печати не может учить нравственности. Аморализм в идеологии несёт разврат духа».

Ответа не могло не последовать. Горбачёв, что для него естественно, реагировать сам не стал. Но подходящий делегат был найден. Писатель Г.Я. Бакланов, выйдя на трибуну, сослался на полученную им телеграмму из Харькова: «Содержание её такое: «Неужели, товарищи писатели, никто не ответит Нине Андреевой и Юрию Бондареву?» Лежит телеграмма в президиуме».

Писатель рассуждал о необходимости гласности и свободы мнений. Но мнение рядового ленинградского доцента коммуниста Нины Андреевой и выдающегося писателя коммуниста Юрия Бондарева он слышать не желал, навешивая на них ярлыки. М.С. Горбачёв тоже не хотел, чтобы кто-либо слышал недовольство начатым им «обновлением социализма» по капиталистическим лекалам. Он и его приверженцы хотели видеть в гласности дорогу с односторонним движением.

Голос рабочего класса

Надо признать, что, в отличие от многих сегодняшних толкователей, горбачёвско-яковлевская команда под «обновлением социализма» понимала изменение его сути, его концепции, а не исправление допущенных ошибок. Обновление социализма по Горбачёву и Яковлеву — это придание ему новых основ, то есть речь идёт о смене социально-политического строя.

Но большинство советских коммунистов не желали соглашаться с таким «обновлением социализма». Им была ближе позиция Н.А. Андреевой: «Наиболее полноводный идеологический поток, уже выявивший себя в ходе перестройки, претендует на модель некоего леволиберального интеллигентского социализма, якобы выразителя самого истинного и «чистого» от классовых наслоений гуманизма. Его сторонники противопоставляют пролетарскому коллективизму «самоценность личности» — с модернистскими исканиями в области культуры, богоискательскими тенденциями, технократическими идолами, проповедью «демократических» прелестей современного капитализма, заискиваниями перед его реальными и мнимыми достижениями».

Особенно ярко это проявилось на XIX партконференции в выступлениях делегатов-рабочих. От имени своих товарищей оператор обогатительной фабрики №12 производственно-научного объединения «Якуталмаз» О.М. Захарова отмечала: «Сегодня много говорится о том, что не должно быть неоправданного засекречивания партийной жизни. На деле далеко не так. Не публикуются, например, материалы пленумов ЦК. Считаю, что выступления, вызывающие большой общественный резонанс, должны доводиться до сведения трудящихся. Чего мы боимся? Наши советские люди всегда поймут, на чьей стороне правда. И это они доказали на деле, горячо поддерживая политику обновления — возвращения к ленинским нормам социализма.

Считаю, что о многопартийной системе не может быть и речи. Партия у нас не раз доказывала в самые трудные для нашей страны времена, что она способна осуществлять свою авангардную роль, сплачивать и вести народ за собой. Другое дело, что в партии должна вестись постоянная дискуссия по важнейшим вопросам и должны приниматься правильные решения на основе сопоставления мнений. Для этого должна предоставляться телевизионная трибуна любому коммунисту, от рядового рабочего до представителя высших эшелонов власти».

Принципиально важно, что коммунисты-рабочие принимали лозунг обновления социализма только в значении: «возвращения к ленинским нормам социализма».

А в выступлении председателя колхоза «Ленинская искра» Ядринского района Чувашской АССР А.П. Айдака было высказано в тактичной форме несогласие по поводу революционности обновления, предлагавшегося в докладе и затем вошедшего в резолюцию: «Мы должны вернуть нашей революции ленинскую чистоту, строго помня, что жертвенность и личная скромность большевистских руководителей снискали им у нас высочайший авторитет». Говоря об ошибках и изъянах доперестроечной поры, Айдак заявил: «Некоторые считают, что в этом виноват социализм. Они не знают или не хотят знать, что происходившее в нашей стране в конце 20-х годов — это было искажение социализма, его ленинского понимания…»

Регулировщик радиоаппаратуры Ленинградского оптико-механического объединения имени В.И. Ленина В.П. Смирнов передал делегатам весьма осторожное отношение его товарищей к идее так называемого возрождения полновластия Советов: «При обсуждении Тезисов трудящиеся района, с которыми я встречался, высказали горячее одобрение предложений о чётком разграничении функций партийных и советских органов… Однако нельзя допустить и другую крайность. Читаешь сейчас иные публикации и диву даёшься. Их авторы полновластие Советов связывают с прямой оппозицией к партии. Кое-кто уже и лозунг подбрасывает: «За Советы — без коммунистов». Иных аж в дрожь бросает, когда они слышат о партийном влиянии в Советах. Нельзя допустить, чтобы Советы стали объектом политической игры или удовлетворения чьих-либо амбиций. В сегодняшних условиях демократизации нашего общества я бы рассматривал Советы народных депутатов как социально-хозяйственные и правовые органы, наиболее полно отвечающие удовлетворению запросов и интересов людей. Именно с таким партийным наказом мы и будем выдвигать в Советы лучших своих представителей». (Аплодисменты)

В целом выступления рабочих (на XIX конференции было предоставлено слово семи представителям рабочего класса) отличались политической трезвостью. В них не звучал одобрямс в отношении перестройки, но одновременно всё ещё жила надежда на её преобразующую силу. Они действительно стремились к улучшению социализма, поэтому их предложения отличались конкретностью. Оператор стана Нижне-Тагильского металлургического комбината имени В.И. Ленина В.А. Ярин отметил в качестве серьёзного недостатка Тезисов, опубликованных Центральным Комитетом КПСС к XIX конференции, то, что «в тени осталась главная мысль, мысль о решающей роли труда. Кстати, она осталась в тени и в печати». Газовщик Орско-Халиловского металлургического комбината (Оренбургская область) В.Ю. Нижельский привёл вопиющие примеры бесхозяйственности и бюрократизма уже в годы перестройки.

Тему ослабления внимания ЦК партии к рабочему классу в ходе перестройки отметили в своих речах наладчик цеха шасси ВАЗ имени 50-летия СССР А.А. Мельников и бригадир Московского завода по обработке специальных сплавов Ю.Ф. Сурков. Коммунист из Тольятти выразил недовольство тем, что «редко практические рабочие сейчас возглавляют партийные комитеты. А ведь рабочий больше знает нужды трудящихся, ближе к ним». Представитель коммунистов столицы, развивая эту мысль, подошёл к проблеме шире: «У нас плохо ведётся работа в партии по воспитанию лидеров. Это чувствуется во всех областях… Какой-то один чиновник может вершить судьбы всех остальных. У нас существует так называемая кумовщина, когда на большие и средние посты идёт семейственность».

Сталевар Карагандинского металлургического комбината К.З. Ромазанов прежде всего отметил, что месячный срок для обсуждения Тезисов был непозволительно короткий. Высокой партийностью отличалась и его заключительная мысль: «Я предлагаю в наших резолюциях чётче конкретизировать политические установки Центральному Комитету, коммунистам, работающим в Советах, профсоюзах, комсомоле. Необходимо, чтобы политический курс без промедления превращался в дела, от этого выиграет наше дело социализма». Правда, в резолюции предложения рабочих, направленные на укрепление реального социализма, не попали.

Решила ли XIX конференция КПСС те задачи, которые намечали Горбачёв и его команда? Да: процессу разрушения партии старт был дан, и, как любил говорить генсек, процесс пошёл. Нет: Горбачёв и его единомышленники под влиянием решений этой конференции в значительной мере лишились поддержки коммунистов. На XXVIII съезде КПСС, состоявшемся через два года после XIX партконференции, треть делегатов стабильно голосовала против перехода к капиталистическому рынку, ещё треть колебалась в отношении горбачёвского курса. При такой ситуации неудивительно, что XXVIII съезд в истории партии оказался последним. Но генсек, судя по фактам, рассчитывал, что полный официальный отказ партии от марксизма-ленинизма произойдёт на внеочередном XXIX партсъезде. Об этом свидетельствует публикация 8 августа 1991 года проекта новой программы КПСС. Этот документ заслуживает самого серьёзного осмысления, и мы к нему ещё вернёмся. Он — своеобразная «пограничная полоса», приближение к которой равнозначно предательству идей социализма.

Виктор Трушков