Что хорошего сделали украинцы для русских после смутного времени

Войны часто приводят к усилению культурных контактов. Не стало исключением и Смутное время Московского государства. После него заметно увеличились культурные связи Московской Руси, с одной стороны, и Украины и Белоруссии, входивших в состав Речи Посполитой. Западная Европа входила в Россию через Польшу. Военный строй, образованность польско-литовской шляхты белорусско-украинского происхождения вызывала у московских дворян невольное желание подражать им. Признание культурного превосходства Киевской Руси над Московской сказывалось в таких делах, где великорусы прежде яростно отстаивали свою этническую самобытность: в делах веры. Украинцы и белорусы исповедовали ту же самую православную веру, но их взгляды на религиозные вопросы были шире, они не боялись вступать в религиозные споры с поляками-католиками и приверженцами лютеранства.

Они отличались своей сравнительной начитанностью, и это было понятно, потому что в белорусско-украинских землях не только домашнее образование развивалось, но и создавались учебные заведения, пытавшиеся конкурировать с католическими, усиленно создаваемыми в ту пору в Речи Посполитой иезуитами. Православные учебные заведения создавались не только под покровительством богатых дворян (польское государство покровительствовало только иезуитским коллегиям), но и вскладчину православными братствами городов Львова и Вильны. Эти братства учились отстаивать свои позиции в публичных религиозных и политических спорах с католиками. Типографии православных братств (Львовская, например) были источником распространения печатных православных книг и в Московском государстве. В общем, всё сводилось к тому, что Московская Русь, осознав, после Смутного времени, свою недостаточную конкурентоспособность на почве грамматики, риторики, политических и воинских наук, обратилось к православным землям Украины и Белоруссии как к источнику необходимых знаний. А это, в свою очередь, открывало дорогу в Россию носителям украинской и белорусской словесности, их влиянию на высшие сферы общества Московского государства.

Этому способствовала и другая сторона того же процесса. Православная знать Украины и Белоруссии, подвергаясь всё более сильному польскому и католическому влиянию, осознавала, что опору против него может получить только в Москве, в русском православной царе и русской церкви. Москва всё чаще воспринималась не как источник тиранства, а как единственное независимое православное русское царство. С конца XVI – начала XVII века начинают распространяться упования на помощь Москвы царя-заступника. Православные украинцы и белорусы, не перешедшие в «веру ляхов», всё чаще осознают себя «роуським народом», близким московскому. Уже после Смутного времени, с 1620-х годов на Украине распространяются сочинения о запорожских казаках, которые предстают «людьми рыцарскими», православной русской шляхтой. На Москве деяния тех же казаков, злодействовавших в Смутное время вместе с польско-литовскими людьми, начали тоже забываться по политическим соображениям.

В 1615 году в Киеве по образцу школы Львовского братства была создана Киево-Могилянская академия, сыгравшая впоследствии значительную роль в истории российской культуры, развивавшейся в конце XVII –XVIII веках уже как русско-украинская.

Её выпускник Симеон Полоцкий был воспитателем детей московского царя Алексея Михайловича от его первой жены. Академия в начале XVIII века поставила московскому духовенству таких известных иерархов, как Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Феофилакт Лопатинский, Иннокентий Кульчинский и другие. Одно время в ней учился М.В. Ломоносов.

В 1654 году левобережная Украина и город Киев вошли в состав России, а московский царь с тех пор стал именоваться царём всей Великой и Малой России. Киево-Могилянска академия, до основания в Москве Славяно-Греко-Латинской академии (Заиконоспасских школ) в 1679 году, была единственным в России высшим учебным заведением. Киевская академия служила кадрами для постоянно открывающихся в России новых духовных семинарий. Показательно, что и в Церковном Расколе кадры из Украины сыграли важную роль, так как новогреческий обряд, на который переписывались богослужебные книги, был им лучше знаком, чем старомосковский. Духовные кадры из Киева – Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий, Арсений Сатановский – сыграли видную роль в никоновской реформе.

Украинизация России носила верхушечный характер. Сами украинцы, называвшиеся на Москве, как искони, «черкасами», воспринимались в народе иностранцами, хотя были подданными одного царя и исповедовали одну веру. Так, в царском указе 1682 года людям боярским запрещалось, под страхом кар, оскорблять черкасов, причём черкасы перечислены наряду с «иноземцами и немцами». Ещё в 1669 году белорус Симеон Полоцкий признавал, что украинцы стремятся в Москву как пчёлы на благовоние, но очень раздражают московитов своим неискренним и своекорыстным поведением. Разумеется, это относилось, по большей части, к привилегированным ловцам счастья и чинов.

Основным были украинское засилье в Русской церкви – средоточии идеологии и просвещения того времени. Интересны цифровые данные того времени. В 1722 году церковный Синод включал пять украинцев и четверых русских, в 1725 году – пять киевлян и двоих русских, в 1751 году – из десяти епископов были девять украинцев и только один русский. Дошло до того, что императрица Елизавета Петровна, любившая украинцев (а за одного – Алексея Разумовского – даже вышла замуж и восстановила ради него Украинское гетманство), была вынуждена в 1754 году издать указ, согласно которому Синод должен был представлять на должности архиереев «не одних малороссиян». Всего за 1700-1762 гг. из 127 архиереев на русских кафедрах было 70 украинцев и белорусов.

Эта украинизация России выражалась не только в засилье на церковно-административных должностях. Так как в руках таких кадров находилось всё тогдашнее образование России, то можно считать, что сложившийся на протяжении XVIII века общеимперский «российский» язык официальных документов оказался в большей степени украинским, чем великорусским. Это же относится и к массовой культуре, которая пока оставалась в большей степени церковной, чем светской.