«Лишиться работы к сентябрю могут до 20 млн человек»

«Лишиться работы к сентябрю могут до 20 млн человек»: последствия пандемии, о которых мы не догадывались

Как последние четыре месяца изменили наше будущее? Не то будущее, которое любят рисовать футуристы, а будущее обычного человека — работу, дом, страну. Ответить на этот вопрос пытается документальный сериал «Новая реальность», который в четверг вышел на видеосервисе «КиноПоиск HD» 

Документальный мини-сериал «Новая реальность» — совместный проект студии «Амурские волны» и журнала Forbes. Сериал снят как диалог  двух людей — человека, который внезапно оказался в карантине минувшей весной, и его собеседника из августа 2020 года. Эти два героя — сооснователь «Амурских волн» Александр Уржанов и его соведущий, режиссер и сценарист Игорь Макаров. Понять, как сильно за последние месяцы изменилась окружающая реальность, им помогают экономисты, бизнесмены и простые люди, чья жизнь в этом году разделилась на «до марта» и «после него».

Они размышляют на пять ключевых тем — о работе, семье, медицине, долгах и второй волне эпидемии. И вот к каким выводам приходят: 

Сколько людей потеряли и еще потеряют работу?

Алексей Захаров, основатель Superjob: «По нашим оценкам, до 20 млн человек может в России лишиться работы до сентября. Это очень много, это практически треть экономически активного населения, это тяжелая очень история. Есть значительная часть людей, которые де факто уже уволены, но еще об этом не знают. Они будут узнавать об этом постепенно по мере того, как будут сниматься ограничения, и предприятия, которые не работали вообще, попытаются начать работать. Но значительная часть из них работать не сможет по разным совершенно причинам».

Борис Зарьков: «Мы сократили много людей. Точно не могу сказать, но процентов 30, наверное, точно. Есть, конечно, такой когнитивный диссонанс в том, что ты создаешь компанию про какие-то ценности, про людей, а тут внешние обстоятельства вынуждают тебя сокращать...

Сейчас на поддержку ресторанов нам ежемесячно приходится довносить огромные суммы. Просто берутся денежки со счета и приносятся в ресторан, чтобы платить людям зарплату. Но через три месяца у меня их не будет, поэтому я просто пошел сейчас и продал свою квартиру». 

Можно ли было создать подушку безопасности на случай кризиса?

Артем Темиров, сооснователь кофейного кооператива «Черный»: «У нас была очень маленькая подушка безопасности, которой бы не хватило даже на апрель. Ведь есть возможность либо прибыль из бизнеса брать себе и распределять, как прибыль, либо накапливать подушку безопасности для того, чтобы в случае такой ситуации эти деньги были. Но чаще всего люди, открывающие какой-то бизнес хотят, чтобы бизнес развивался.

Экономика черного дня, когда у тебя должна быть подушка безопасности, она выглядит примерно так, что ты должен на протяжении года откладывать всю прибыль, которая у тебя есть, не вкладывая вообще деньги в развитие бизнеса. Ни один бизнес не может накопить подушку безопасности, которая предполагает полную остановку экономики».

Борис Зарьков: «Два месяца — это $10 млн. Год — $50-60 млн. Ни у кого нет такой подушки безопасности, мы же не наркотиками торгуем. 

Наверное, я бы мог прийти к своим партнерам и сказать: «Ребят, давайте отложим миллионов 30-50». Они мне скажут: «А зачем?». А я бы им сказал: «Вы знаете, вдруг, эпидемия». Вы понимаете что они мне ответят: «Эпидемия — это форс-мажор. В форс-мажор ничего никто никому не платит. Государство все берет расходы на себя».

Есть ли у поколения 30-летний шанс получить нормальную пенсию?

Евгений Гонтмахер, экономист: «Скажем так, пенсию-то вы получите, никто не собирается отменить этот институт. Вопрос в том, какую пенсию вы получите. Наша нынешняя так называемая пенсионная формула, по которой рассчитывается пенсия в момент выхода на нее, очень сложная, она сделана на основе баллов. Если вы работаете, за вас ваш работодатель отчислил взносы — это 22% от вашей заработной платы. Вы получите минимум минимума. Сейчас тоже формально есть некая минимальная пенсия, которая равна прожиточному минимуму пенсионера. Сейчас это порядка 8000-9000 рублей, это зависит от региона. 

Никаких прогрессов в увеличении пенсий не будет, то есть никаких чудес. И для поколения 30-летних, и для более молодых поколений эта перспектива скорее всего такая. То есть она о чем говорит? Что, ну скажем так, на пенсию не прожить.

В Соединенных Штатах, допустим, за счет этого платежа (от работодателя) вы получаете порядка $1000 долларов в месяц. Для нас это большие деньги, но в США человек не может прожить достойно на такие деньги. Но человек имеет обязательное участие в корпоративных пенсионных системах вместе с работодателем, еще платит из своей зарплаты вместе с работодателем. И третье — он идет в банк и открывает там долгосрочный пенсионный счет на 20, 30, 40 лет. У нас таких счетов нет. Вы придете в наши банки, хотите открыть срочный вклад, депозит, насколько вы можете открыть? Ну на пять лет. Вы на двадцать лет у нас депозит не откроете.

Так вот из этих трех источников человек в США получает пенсию. И она равна уже не $1000, а $2500-3000. Это уже более-менее приличная сумма». 

Изменится ли медицина?

Евгений Гонтмахер: «У нас сейчас взнос в ОМС платится в размере 5,1% от вашего заработка. За неработающих людей (безработных, пенсионеров, детей) платят субъекты Федерации: бюджеты и регионы платят в ОМС. Этих денег радикально не хватает хотя бы потому, что у нас низкие зарплаты. Чтобы план по валу выполнить, вводится ограничение по времени посещения врача. Вы знаете, что у специалиста, даже у терапевта, в Москве было 12 минут на прием человека?

У нас государство — то есть ОМС плюс бюджет — тратят на здравоохранение 3,5% ВВП уже многие годы. Колеблется очень немножко вокруг этой суммы, но она никак не увеличивается. 

В Италии, Испании, Германии, Франции, Великобритании государство тратит на здравоохранение 6%, 7%, 8% ВВП. И если вы посчитаете на душу населения, учитывая, что их удельный ВВП выше нашего в 1,5-2 раза, то вы поймете, что разрыв в финансировании здравоохранения в нас в разы.

Мы сильно недоработали все эти десятилетия с точки зрения здравоохранения, его недофинансировали довольно радикально. Я считаю в полтора два раза точно недофинансировали

ОМС не оправдал те надежды, которые на него возлагались в начале 90-х. Ведь если это страховая система, то она, по крайней мере, должна самофинансироваться за счет этих взносов. Если бы у нас с вами зарплаты были в два, три раза больше в стране, а взнос был бы 5,1%, как сейчас, может быть тогда можно было бы и говорить о страховании. Что нужно сделать? Надо не просто повысить финансирование здравоохранения раза в полтора, два. Надо его сделать бюджетным! Потому что бюджетная модель позволяет оперировать всем бюджетом страны и выделять хотя бы 5% ВВП».

Почему не падает рубль?

Андрей Мовчан, экономист: «Россия входит в кризис и выходит из него по синусоиде уже как минимум с 2012 года — уже восемь практически лет. И, наверное, это с нами надолго, уж точно не на год-два-три. Россия — страна со слабой и плохо организованной экономикой, которая стагнирует, если не падает, сильно зависит от цен на углеводороды и очень плохо перерабатывает, и доходы получаем мы от импорта. 

Если нефть падает в цене, а нам нужно продолжать закупать женские трусы, детские носки, телевизоры, холодильники, трубки для капельниц, удобрения для сельского хозяйства за рубежом (потому что мы очень мало что производим, кроме нефти сами), то, напоминаю, мало долларов приходит, а нам нужно много долларов, чтобы все это закупить. Спрос на доллары большой и нам нужно тратить на них рубли и, соответственно, рубль падает в цене. Поэтому, конечно, когда нефть падает в цене, рубль должен падать в цене. 

Остановились бизнесы, остановились зарплаты, остановились выплаты, у людей на руках осталось мало рублей, они на импорт эти рубли перестали тратить, они перестали выезжать за границу, тратить доллары за границей, то есть покупать доллары за рубли. Инвестиционный цикл остановился полностью, предприятия перестали инвестировать, а значит перестали закупать оборудование за доллары, значит рублей стало мало и долларов не потребовалось, поэтому рубль не упал так сильно.

Этот кризис очень сильно ударил по всем низко оплачиваемым категориям граждан, потому что ограничительные меры ударили по их возможностям.

Не похоже, чтобы была глобальная рецессия. В 2020 году наверное будет рецессия техническая, но это за счет такого разового падения. А в общем, на 2021 у всех ощущение, что все войдет в норму, все будет также развиваться, расти, денег много в мире, проблем особенных таких нет. Это не 2008 год и уж точно не 1929-й. Для мира, для нормальных экономик — это ухаб на котором машина подскочит и поедет дальше».

Кому будет проще в этот кризис? И не только в него

Андрей Мовчан: «Стереотип, что в России невероятно низкие налоги плохой, как и любой стереотип. С другой стороны, опять же, о каких налогах идет речь? Высокие ли в России подоходные налоги? Нет. Очень низкие. Высокие ли в России налоги на оплату труда? Очень высокие. Если ты вложился в какие-нибудь акции «Роснефти» и дивиденды получаешь, налоги очень маленькие. То есть, для нашей рентной элиты налогообложение очень низкое. А что касается людей, которые зарабатывают, например, зарплаты на предприятиях, налогообложение высокое, особенно у тех, у кого маленькая зарплата. Что касается людей, которые строят свой бизнес в России, налогообложение в лучшем случае высокое и можно найти много мест, где оно будет существенно ниже. Налогообложение в России в этом смысле позитивно для рентных членов элиты и оно негативно для предпринимателей и для работающих».

Почему не тратят Фонд национального благосостояния?

Андрей Мовчан: «Есть много кубышек и есть много возможностей. Если деньги нужны, то их тратят, ну как это ни смешно звучит, из разных источников. Можно, например, увеличить внутренний долг и тратить из него, можно увеличить долг перед центральным банком и тратить из этих эмиссионный денег, можно перераспределить статьи бюджета. Поэтому задавать вопрос почему не тратят Фонд национального благосостояния, ну какая разница, грубо говоря, в какой карман сейчас правительство лезет?

Надо задавать вопрос, сколько оно тратит. Надо было потратить 10-12 трлн рублей. Почему [потрачено], условно, в два раза меньше? Потому, что я исходил из идеи, что надо сделать так, чтобы было хорошо, а правительство исходит из идеи, что надо сделать так, чтобы больной не умер».

Что будет дальше?

Борис Зарьков: «Ну приходили деньги, сейчас они уходят, но это деньги, ничего страшного в этом нет. Есть, на что питаться. Есть, где спать и все прекрасно. Команда живет, мы дальше двигаемся, думаем о том, что делать, если вообще это на очень долго. 

И я даже, знаете, сидел, думал, как я буду смотреть на эту ситуацию через год, через два? Я понял, что я буду смотреть на нее с благодарностью за то, что обстоятельства внешние заставили двигаться вперед».

Артем Темиров: «Я уверен, что для тысяч жителей страны станет понятным ценность взаимопомощи и волонтерской работы, когда ты идешь помогать людям, которых не знаешь, и помогаешь им не только деньгами, но еще и своей работой, своим временем. 

Я вижу, как сегодня привычный и такой нескончаемый поток жизни, когда у тебя есть только работа и дом, разорвался, потому что в него вклинилась эта реальность с огромным количеством проблем, от которых сейчас не может убежать ни один житель России. Думаю, что есть шанс на то, что есть появится какая-то третья часть жизни помимо работы и семьи». 

Евгений Гонтмахер: «Мы должны поменять управление самими собой. Наше государство нынешнее превратилось, по сути, в большую корпорацию. А у любой корпорации какая основная цель — максимизация прибыли. Посмотрите на наше государство. Оно максимизирует свою прибыль. А нам с вами, как людям, которые работают по найму у этого государства, пытается минимизировать выплаты и социальные гарантии. 

Мы с вами говорили о выплатах в условиях кризиса. Это вопрос политический. Нам нужно сделать так, чтобы государство заняло немножко другое место в нашем обществе. Государство, сильное государство нужно, безусловно, но оно должно не более чем обслуживать наши с вами общественные интересы. Это большая политическая задача». 

Андрей Мовчан: «Для начала нам нужно создать конкуренцию во власти более-менее любой ценой. Это очень сильное, на мой взгляд, утверждение. Я понимаю, что оно слишком сильное для сегодняшней России. Нам нужна конкуренция во власти, нам нужно, чтобы элитарные группы конкурировали за голоса избирателей, а не за поддержку узкой элиты метрополии, которая считает себя колонизаторами и которая используют эту страну. Нам нужно, чтобы у нас было три, четыре федеральных силы и достаточное количество региональных сил, которые бы между собой могли всерьез конкурировать за власть и друг друга сменять так или иначе. Это моментально порождает улучшение качества управления, это проверенная вещь в 100% случаев».