Суд над Александром Радищевым

В 1790-м вышло «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. Прочитав книгу, Екатерина II решила, что ее автор — «бунтовщик хуже Пугачева».

А. Кузнецов: В качестве эпиграфа к сегодняшней теме хотелось бы привести цитату из книги Петра Вайля и Александра Гениса «Родная речь. Уроки изящной словесности»: «Он хотел одновременно писать тонкую, изящную, остроумную прозу, но и приносить пользу отечеству, бичуя пороки и воспевая добродетели. За смешение жанров Радищеву дали десять лет. Хотя эту книгу давно уже не читают, она сыграла эпохальную роль в русской литературе. Будучи первым мучеником от словесности, Радищев создал специфический русский симбиоз политики и литературы. Присовокупив к званию писателя должность трибуна, защитника всех обездоленных, Радищев основал мощную традицию, квинтэссенцию которой выражают неизбежно актуальные стихи: «Поэт в России больше, чем поэт». Так, развитие политической мысли в России стало неотделимо от художественной формы, в которую она облачалась. У нас были Некрасов и Евтушенко, но не было Джефферсона и Франклина. Вряд ли такая подмена пошла на пользу и политике и литературе».

Пушкин так оценил книгу Радищева: «"Путешествие в Москву», причина его несчастия и славы, есть, как уже мы сказали, очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге. Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и проч. преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны. Мы бы могли подтвердить суждение наше множеством выписок. Но читателю стоит открыть его книгу наудачу, чтоб удостовериться в истине нами сказанного".

В советское время было принято говорить, что Александр Сергеевич написал эти строки неискреннее для того, чтобы статья прошла цензуру.

С. Бунтман: Она все равно ее не прошла.

А. Кузнецов: Да. Но я абсолютно уверен, что это искренне.

И все-таки, несмотря на слог «Путешествия» и оценку Пушкина, Радищев — писатель незаурядный. В качестве примера приведу небольшой отрывок из «Жития Федора Васильевича Ушакова».

«1. На чем основывается право наказания?
2. Кому оное право принадлежит?
3. Смертная казнь нужна ли и полезна ли в государстве, то есть в обществе людей, законами управляемом?
Прежде разыскания сих вопросов надлежит определить смысл понятия о наказании. Я под оным разумею зло, соделываемое начальником преступнику закона. Дав таковое изъяснение, мне надлежит, кажется, рассмотреть человека, каков он произведен природою, не коснувшись общества, дабы яснее определить, на чем основывается право наказания. Сие-то я и намерен разыскать столь кратко, сколько то возможно по существу самой вещи и по намерению сего сочинения».

С. Бунтман: Хороший слог, легкий.

А. Кузнецов: Да. А вот небольшой отрывок из «Путешествия» (все на ту же тему — о человеке).

«Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки? Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло».

С. Бунтман: Нарочно, нарочно архаизирует свой слог Радищев.

Александр Николаевич Радищев. Источник: wikimedia.org

А. Кузнецов: Вот! И в книге Ольги Елисеевой «Екатерина Великая» есть подобная мысль: «Скорее, дело в осознанном эксперименте. Мучительностью и корявостью языка писатель старался передать материальную грубость мира, трудность окружающей его жизни, где нет места ничему легкому и простому. Радищев добивался плотной осязаемости своих слов. Он пытался посредством невообразимо трудного стиля задеть, поцарапать читателя, обратить его внимание на смысл написанного, заставить по нескольку раз вернуться к непонятной мысли, разобраться, вникнуть… Возможно, автор не знал, что большинство читателей откладывают книгу там, где им становится сложно».

С. Бунтман: Точно подмечено. Но давайте все же перейдем к делу Радищева.

А. Кузнецов: Конечно. В июне 1790 года Петербург был взбудоражен слухом, будто в лавке купца Зотова на Невском проспекте продается крамольная книга, в которой царям грозят плахою. Имя сочинителя на обложке не значилось, но уже через несколько дней полиция нашла автора. Звали его Александр Радищев.

С. Бунтман: Крамольной книгой было «Путешествие из Петербурга в Москву»?

А. Кузнецов: Да. Над своим главным сочинением Радищев, по его собственным словам, начал работать еще в 1780 — 1781 годах. Полностью рукопись была готова в конце 1788 года. Разрешение печатать книгу дал председатель управы благочиния, петербургский обер-полицмейстер Никита Рылеев, который даже не читал сочинение, успокоившись безобидным названием.

Получив согласие на печать, Радищев сначала предлагал издать рукопись московскому типографу Семену Селивановскому, но тот отказался. Тогда писатель приобрел в долг печатный станок и организовал типографию у себя дома.

В последних числах мая 1790 года тираж «Путешествия», составивший примерно 650 экземпляров, был готов. Радищев начал дарить книгу знакомым, среди которых, кстати, был известный поэт Гавриил Державин, а также передал 50 экземпляров для продажи в Гостином Дворе книготорговцу Герасиму Зотову. За месяц успело разойтись по читателям около 30 экземпляров радищевского сочинения. Но главным в его судьбе стало то обстоятельство, что среди них оказалась сама императрица.

Может быть, лет 20 назад, в пору своего увлечения либеральными идеями, Екатерина и посочувствовала бы мыслям автора, но в 1790 году она уже слишком хорошо знала и про пугачевщину, и про падение Бастилии. В негодовании захлопнув книгу, Екатерина вскричала: «Да автор настоящий бунтовщик, хуже Пугачева!»

Так над головой в общем-то благополучного чиновника Радищева разразилась страшная гроза. Он внезапно был арестован и отправлен в Петропавловскую крепость. Когда к нему домой явились люди, он спросил, от кого они приехали. «От Шешковского», — был ответ. Радищев упал в обморок. Имя начальника Тайной экспедиции всех приводило в трепет.

Павел Радищев, один из сыновей Александра Николаевича, так пишет о Шешковском: «Исполнял свою должность с ужасною аккуратностью и суровостью. Он действовал с отвратительным самовластием и суровостью, без малейшего снисхождения и сострадания. Сам хвалился, что знает средства вынуждать признания; а именно он начинал тем, что допрашиваемое лицо хватит палкой под самый подбородок, так что зубы затрещат, а иногда и повыскакивают. Ни один обвиняемый при таком допросе не смел защищаться под опасением смертной казни».

С. Бунтман: И все-таки «палкой под подбородок» — это не для того, чтобы зубы выбить.

А. Кузнецов: Конечно. Дворянин, получивший по лицу да еще палкой, а не рукой, ломался психологически. Это, кстати, и произойдет с Радищевым.

Титульный лист первого издания книги. Источник: wikimedia.org

Мы не знаем, получил ли Александр Николаевич хоть раз от Шешковского…

С. Бунтман: …но испуган был страшно.

А. Кузнецов: Еще бы. Поэтому он сразу же дает ему письменное показание о своих мотивах: «Принося повинную и прося помилования у престола милосердия ея императорского величества, я постараюся здесь объяснить, сколько во мне есть сил, книгу, изданную мною под заглавием «Путешествие из Петербурга в Москву». Что сердце мое чисто было, что злого не имел намерения, издавая сию пагубную для меня книгу, если только можно верить преступнику, то говорю истину. Первая мысль написать книгу в сей форме пришла мне, читая путешествие Йорика («Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна); я так ее и начал.

Продолжая ее, на мысль мне пришли многие случаи, о которых я слыхивал, и, дабы немного рыться, я вознамерился их поместить в книгу сию. Я думал, в заблуждении моем, что могу принести иногда пользу. Описывая состояние помещичьих крестьян, думал, что устыжу тем тех, которые с ними поступают жестокосердо. Шуточные поместил для того, чтобы не скучно было длинное, серьезное сочинение».

С. Бунтман: Складывается впечатление, что все, сейчас процитированное, — истинная правда. Радищев действительно не был революционером.

А. Кузнецов: Да, ошибался Владимир Ильич. С одной стороны, определение Ленина (он называл Радищева «первым русским революционером») значительно исказило реальную картину, но с другой — обеспечило Радищеву внимание на протяжении многих десятилетий.

К тому же, если внимательно читать «Путешествие», то становится понятно, что его автор скорее советует дворянам ограничить свои аппетиты, чтобы предотвратить ужасы бунта, подобного пугачевскому, нежели зовет крестьян к топору.

С. Бунтман: И все-таки Екатерина была обижена книгой. Ведь в «Путешествии» не было ни одного светлого эпизода. Получалось, что вся ее почти 30-летняя работа по благоустройству российского общества оказалась бесплодной.

А. Кузнецов: Совершенно верно. И в доказательство этому фраза, собственноручно начертанная государыней-матушкой на приказе о высылке Радищева: «Едет оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния, хотя и то неоспоримо, что лучшей судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет во всей вселенной».

С. Бунтман: С другой стороны, мысли Радищева, изложенные в «Путешествии», в условиях начавшейся во Франции революции рассматривались Екатериной как прямой призыв к смене существующего государственного строя.

А. Кузнецов: Конечно. В замечаниях на радищевскую книгу Екатерина пишет: «Намерение сей книги на каждом листе видно; сочинитель оной наполнен и заражен французским заблуждением, ищет всячески и выищивает все возможное к умалению почтения к власти и властям, к приведению народа в негодование противу начальников и начальства. Он же едва ли не мартинист; или чего подобное, знание имеет довольно, и многих книг читал. Сложения унылого и все видит в темначерном виде, следовательно чернажелтого вида. Сие примечание сделано при 30 странице. Воображения имеет довольно, и на письме довольно дерзок».

С. Бунтман: То есть замечания Екатерины стали основой для следствия.

А. Кузнецов: Совершенно верно. 16 июля Шешковский направил петербургскому генерал-губернатору Брюсу копию написанного Радищевым чистосердечного раскаяния с припиской, что преступник «описал гнусность своего сочинения, и кое он сам мерзит (презирает)». Тем самым Шешковский давал знать, что преступник уже вполне подготовлен к процессу и подтвердит на нем все, что от него потребуют.

Ф. С. Рокотов «Портрет Екатерины II», 1763. Источник: wikimedia.org

Следует сказать, что Екатерина очень внимательно следила за ходом следствия и не намерена была его затягивать. 13 июля 1790 года она направила указ графу Брюсу о передаче дела Радищева Палате уголовного суда в Петербурге. Одновременно распорядилась, чтобы книга Радищева «нигде в продаже и напечатании здесь не была», грозя в противном случае наказанием.

По поручению императрицы статс-секретарь Безбородко дополнительно сообщил Брюсу, в каком порядке дело должно слушаться в Палате уголовного суда.

Палате предлагалось выяснить у Радищева лишь четыре вопроса:

1) Он ли сочинитель книги?
2) В каком намерении сочинил ее?
3) Кто его сообщники?
4) Чувствует ли важность своего преступления?

Делу опасались дать широкую огласку, поэтому подробности, относящиеся к содержанию книги, Палате уголовного суда обсуждать не полагалось, а материалы следствия, произведенного в Тайной экспедиции, в суд не направлялись. Вместе с указом в Палату был передан только один экземпляр книги. От себя Брюс добавил, чтобы при чтении указа в суде даже не присутствовали канцелярские служащие.

С. Бунтман: То есть четко сказано, как должен действовать суд.

А. Кузнецов: Да. Для вынесения Радищеву приговора Палате уголовного суда хватило десяти дней. Это произошло 24 июня 1790 года.

«За сие ево преступление Палата мнением и полагает, лиша чинов и дворянства, отобрав у него знак ордена святого Владимира 4-й степени, по силе Уложения 22 главы 13 пункта, воинских 20, 127, 133, 137, 149 артикулов и 101 толкования, а также Морского устава 5 книги 14 главы, 103 артикула и на оной толкования казнить смертию, а показанные сочинения ево книги, сколько оных отобрано будет, истребить».

С. Бунтман: Удивительно, почему штатского Радищева судят на основании Артикула воинского да еще и Морского устава Петра I?

А. Кузнецов: Дело в том, что в тот период для гражданских лиц не было настолько структурированного Уголовного кодекса, как для военных и моряков. Поэтому этот случай не уникальный.

С. Бунтман: Хорошо. Что же в таком случае постановляет 20-й артикул Артикула воинского 1715 года?

А. Кузнецов: В данном случае это главный из законов. «Кто против его величества особы хулительными словами погрешит, его действо и намерение презирать и непристойным образом о том рассуждать будет, оный имеет живота лишен быть, и отсечением главы казнен».

С. Бунтман: То есть, по сути, книгу Радищева оценили как направленную лично против Екатерины.

А. Кузнецов: Да. И совершенно очевидно, что указание сделать так, исходит от нее.

Ну, а остальные статьи уточняют. Например, артикул 149 пришивает это к письменной форме: «Кто паскивли, или ругательныя письма тайно сочинит, прибьет и распространит, и тако кому непристойным образом какую страсть или зло причтет, чрез что его доброму имени некакой стыд причинен быть может, онаго надлежит наказать таким наказанием, каковою страстию он обруганного хотел обвинить. Сверх того палач такое письмо имеет зжечь под виселицею».

Опять-таки книга Радищева — это пасквиль на Екатерину, которая непристойным и тайным образом хотела ее доброму имени причинить тот самый стыд.

После скорого суда началось рассмотрение дела в Правительствующем сенате. Оно слушалось там 31 июля, 1 и 7 августа 1790 года. Сенат не мог сказать по делу ничего нового, поэтому постановил: «А посему толь важному его преступлению по силе вышепрописанных законов и присуждаем, так как и Палата уголовного суда, лишить его чинов, дворянскаго достоинства; изключить из кавалеров ордена святаго Владимира и казнить смертию, а имянно: по силе воинскаго устава 20-го артикула отсечь голову. А между тем по точной силе указа 1754-го года сентября 30-го дня до воспоследования о сей смертной казни указа надлежало бы учинить ему жестокое наказание кнутом и с постановлением повеленных сим указом знаков, заклепав в кандалы, сослать в тяжкую работу. Но как всемилостивейше пожалованной дворянству грамоты в 15-м пункте изображено: телесное наказание да не коснется до благороднаго, то следствие сего и полагает, не чиня ему онаго, а по лишении его чинов и дворянскаго достоинства, по изключении из кавалеров и по отобрании знаков ордена о произведении ему смертной казни, указа, заклепав в кандалы, сослать в каторжную работу, но не в Кронштат, куда по имянному вашего императорскаго величества указу 1785-го года из Санкт-Петербургской губернии преступников отсылать повелено; а в Нерчинск».

Определение Сената было направлено на Высочайшую конфирмацию, то есть на утверждение императрицы. 4 сентября Екатерина подписала указ Сенату об окончательном решении по делу. В нем указывалось: «Мы, последуя правилам Нашим, чтобы соединить правосудие с милосердием, для всеобщей радости, которую верные подданные Наши разделяют с Нами в настоящее время, когда Всевышний увенчал Наши неусыпные труды в благо Империи, от Него Нам вверенной, вожделенным миром с Швецией, освобождаем его от лишения живота и повелеваем, вместо того, отобрать у него чины, знаки ордена Св. Владимира и дворянское достоинство, сослать его в Сибирь в Илимский острог на десятилетнее безысходное пребывание; имение же, буде у него есть, оставить в пользу детей его, которых отдать на попечение деда их».