Навстречу августу: российские финансы на пороге очередного шторма

Очередь в пункт обмена валюты в августе 1998 года. Иллюстрация: akket.com

Озвученные на днях планы Минфина по изъятию у населения «необоснованных средств» — это всего лишь один из множества симптомов нарастающих как снежный ком проблем в российской финансовой системе. Весеннее падение цен на нефть быстро привело ее в состояние цугцванга: хороших ходов в запасе у финансовых властей фактически не осталось, любое решение, выглядящее оптимальным на короткой дистанции, неминуемо ведет к отложенным негативным последствиям. При этом проблемы уже не удается удерживать в рамках финансовой сферы — по мере углубления экономического кризиса они стремительно приобретают политический характер.

Поскольку суть российской экономической политики уже давно сводится не к развитию экономики, а к наполнению бюджета, для начала стоит перечислить возможности, с помощью которых государства обычно пополняют свою казну. В целом репертуар их действий в этом направлении сводится к четырем основным вариантам: денежная эмиссия, заимствования, изъятия в виде налогов и принудительная конфискация. Все эти варианты сейчас в той или иной степени задействованы в России — и все они демонстрируют крайне ограниченные возможности применения.

Эмиссионное наполнение бюджета для России, на первый взгляд, категорически несвойственно и неприемлемо — о том, что «печатать деньги» государство не будет, его представители публично заявляли не раз. Очередным подтверждением этого могут служить последние данные об объемах антикризисной поддержки национальных экономик в разных странах. В США, где власти еще весной объявили о «неограниченном количественном смягчении», пакет антикризисных мер уже достиг 45,6% ВВП, в Германии — 35,4%, в Великобритании — 30,9%, во Франции — 19%, в Италии и вовсе 54,6%. В России, согласно недавней оценке Института исследований ВЭБ.РФ, объем антикризисных мер правительства составил лишь 3,4−3,5% ВВП.

Однако у России неизменно остается собственный способ скрытой эмиссии для поддержания бюджета — девальвация рубля, что наглядно демонстрируют события последних недель. С середины июня российская валюта вновь постепенно ослабляется к доллару (текущий курс ЦБ составляет 73,36 рубля, тогда как еще 9 июня он составлял 68,31 рубля) и евро (текущий курс ЦБ — 86,25 рубля, на 4 июня — 76,62 рубля). В июле этот процесс заметно ускорился, что определенно можно связать с очередными решениями ЦБ о снижении ключевой ставки — 21 июня она была снижена на целый процентный пункт, до 4,5%, а на днях обновила исторический минимум и теперь составляет 4,25% годовых.

Текущая динамика ставки может служить хорошей иллюстрацией ножниц, с которыми столкнулись финансовые власти. С одной стороны, снижение ставки делает более доступными кредитные средства, а заодно и фактически сводит на нет давно звучащую критику в адрес ЦБ о том, что его политика препятствует насыщению экономики деньгами. Нынешние 4,25% — это, конечно, не близкие к нулевым ставки, давно действующие во многих странах, ставших на путь «количественного смягчения», но для России уровень в самом деле беспрецедентный.

Другое дело, что оживление экономики путем подкрутки ключевой ставки сегодня уже вряд ли возможно. В условиях очередного резкого падения доходов населения рассчитывать на значительный рост кредитования не приходится. Скорее граждане будут вновь ужимать свои потребительские расходы, что подтверждают недавно опубликованные данные аналитиков Сбербанка: к середине июля индекс потребительской активности россиян достиг максимальных с момента начала пандемии показателей, но затем перестал расти. Да и реальная стоимость кредитов по-прежнему существенно превышает значение ключевой ставки. Нет больших надежд и на то, что снижение ставки будет способствовать корпоративному кредитованию. В сохраняющемся состоянии неопределенности бизнес будет корректировать свои ожидания в негативную сторону, а о качестве инвестиционного в стране климата вообще можно лишь многозначительно умолчать.

Поэтому ближайшим эффектом снижения ключевой ставки стало очередное падение доходности по банковским вкладам. Тот же Сбербанк еще в начале июля снизил ставки розничных базовых вкладов в рублях в среднем на 0,5 процентного пункта, в результате чего ставки по рублевым вкладам без пополнения составили 1,7−3,5% годовых в отделениях и 1,85−3,65% в онлайн-банке. Население, — точнее, ту его часть, у которой еще есть сбережения, — такой поворот событий, конечно же, не обрадовал. Как показал проведенный еще в июне опрос «Росгосстрах банка» и аналитического центра НАФИ, 32% готовы забрать свои сбережения из банков из-за низких ставок, а еще 34% колеблются. В первом полугодии граждане забрали $ 602,4 млн с валютных депозитов, ставки по которым вообще смехотворны. Фактически реальные (с учетом инфляции) ставки по вкладам стали отрицательными — и очевидных решений эта проблема не имеет, особенно если учесть, что ускорение девальвации рубля будет неизбежно подталкивать вверх цены на многие товары.

Перетекание проблемы в политическую плоскость не замедлило ждать. «Люди от снижения ключевой ЦБ ставки потеряли, и они не вполне понимают, что теперь делать с деньгами. Их подталкивают инвестировать на фондовом рынке, заниматься валютными операциями: играть в игры, где они заведомо проиграют профессионалам. Это чревато новыми социальными потрясениями, по сравнению с которыми дефолт 1998 года покажется детской сказкой», — заявил недавно глава «Справедливой России» Сергей Миронов, комментируя данные упомянутого выше исследования. Очень симптоматичное высказывание в преддверии очередного августа — критически значимого месяца для российской экономики и политики.

Второй традиционный способ пополнения государственных бюджетов — заимствования — сейчас получает все большую актуальность, учитывая долгосрочный характер проблем с поступлением нефтегазовых доходов: по оценке большинства аналитиков, цены на нефть на среднесрочном горизонте вряд ли выйдут за пределы коридора $ 40−50 за баррель, а дополнительное давление оказывает необходимость серьезно сокращать добычу в рамках новой сделки ОПЕК+. Однако и здесь возможности крайне ограниченные, как показало последнее размещение облигаций федерального займа (ОФЗ). Вот свежий комментарий по этому поводу от известного российского экономиста Никиты Кричевского:

«Аукционы по размещению ОФЗ стали ещё одной головной болью для Минфина. Привлечь удаётся крохи. Вчера [29 июля] спрос на первом аукционе оказался на треть ниже предложенного объема — 19,6 млрд рублей против 30 млрд. Продать бумаги удалось на 8,6 млрд рублей, при этом из почти половина досталось одному покупателю. Связанному с государством, надо полагать. На втором размещении спрос составил гигантские 193 млрд руб., но более 90% заявок были выставлены с существенной скидкой (вплоть до 98,5% от номинала). Удовлетворив лишь 14 из них, Минфин удовлетворил всего 10% заявок — 19,2 млрд рублей, что стало худшим результатом для плавающих бумаг с начала июня. За квартал Минфину нужно стрельнуть, на секундочку, триллион».

Чем, по мнению, экономиста, собственно, и объясняется инициатива Минфина по изъятию «подозрительных сбережений» (об этом подробнее — ниже). К тому же сведение дефицита с минимальным дефицитом любой ценой остается символом веры российских финансовых властей при любой погоде. В июле, по данным МВФ, дефицит российского бюджета составлял чуть более 4% — для сравнения: у Китая этот показатель был равен порядка 7%, в еврозоне приблизился к 10%, в среднем по «Большой семерке» достиг 14%, а у США подобрался к 17%. Фискальный кризис шествует по планете, и выходить из него правительства будут, скорее всего, с помощью очередного наращивания долгов. Для России в условиях международных санкций эти возможности во многом закрыты, а потенциал внутренних заимствований явно невелик.

Третий путь пополнения казны — увеличение налоговых изъятий — для России очевидно неприемлем прежде всего по политическим соображениям. Очередные действия в этом направлении незамедлительно активизируют знаменитый принцип «никаких налогов без представительства» с малопредсказуемыми последствиями уже в ходе предстоящих в 2021 году выборов в Госдуму. Тем более что благая идея двухлетней давности повысить НДС и пенсионный возраст ради того, чтобы изыскать средства на нацпроекты и тем самым простимулировать рост экономики, фактически ни к чему не привела — в прошлом году ВВП вырос в пределах статпогрешности, а коронавирус дал возможность отодвинуть реализацию нацпроектов куда-нибудь на потом.

С этой точки зрения весьма показательна судьба давнего замысла властей отменить срок давности по налоговым спорам, в результате чего возможности дополнительных и произвольных изъятий средств у бизнеса выросли бы в неограниченных масштабах. Год назад соответствующие изменения в нормативную базу вошли в повестку пленума Верховного суда РФ, но в итоге решение не было принято, что можно расценивать хотя бы как тактическую победу той части экспертного сообщества и деловых кругов, которые сразу же предупредили о возможном непоправимом ущербе для делового климата в стране. Вряд ли бы отмена срока давности по налоговым претензиям сильно бы затронула крупный бизнес с его эшелонированной системой юридической защиты — крайними оказались бы малые и средние компании.

Таким образом, учитывая крайне ограниченные и неоднозначные возможности перечисленных возможностей пополнения казны, у властей в запасе остается только один вариант — принудительные изъятия. Этот сценарий, кстати, уже активно реализуется: как сообщил в марте генпрокурор РФ Игорь Краснов, еще в прошлом году в доход государства было взыскано имущество коррупционеров на 21 млрд рублей. По большому счету, это капля в море, но если обсуждаемый правительством законопроект об изъятии «подозрительных накоплений» в самом деле будет принят, то возможности пополнять бюджет за счет реквизиций могут резко вырасти — вместе с возможностями избирательного правосудия в данной сфере. Поэтому инициатива также содержит в себе политические риски: о качестве российского правосудия в последнее время не говорит только ленивый. Каких-либо критериев «подозрительности» доходов пока не представлено, и это рождает самые разные предположения наблюдателей. Понятно, впрочем, одно: потенциально такой подход затронуть может каждого, учитывая специфику первоначального накопления капитала в стране.

При этом реквизиции «подозрительных доходов» выглядят не единственным вариантом четвертого сценария — еще одной возможностью, которая недавно активно обсуждалась с подачи известного финансового аналитика Александра Разуваева, является деноминация рубля. Что опять же напоминает о событиях августа 1998 года, которым предшествовало списывание с рублевых купюр трех нулей, а также о конфискационных «денежных реформах» советского периода. Богатые исторические аналогии провоцируют и планы по наращиванию реквизиций под предлогом борьбы с коррупцией — на излете советских времен тоже шла кампания борьбы с «нетрудовыми доходами», увенчавшаяся известными результатами. В нынешнем же случае неким объективным «результатом на табло» стоит признать недавно опубликованные данные Forbes о состоянии богатейших россиян: всего за два месяца, с середины марта по середину мая, оно увеличилось на $ 454 млрд. Но олигархов в России, как хорошо известно, нет.

Николай Проценко