Прозорливые люди еще в середине 19 века понимали, чем на практике будет т.н. "социализм" в России

    Из книги И.Зайдмана "Евреи и "Советский проект"". 

Израиль Зайдман: Свобода не дается одна, в "наборе" с ней всегда идет ответственность

"Последним из выдающихся славянофилов следует считать Константина Леонтьева (1831-1891). Его вообще можно считать последним славянофилом: его ученики уже числились черносотенцами. Кожинов называет Леонтьева "одним из очень немногих наиболее глубоких мыслителей XIX века", и он действительно был гениальным человеком. Неприязнь ранних славянофилов к Западу, к его "сытому мещанскому благополучию", у него перерастала в ненависть. Для защиты от тлетворного западного влияния он выступал за союз России со странами Востока, чему посвятил специальный труд "Восток, Россия и славянство".

Но, разумеется, его гениальность была не в этом. Как пишет Кожинов, он отвергал "благодушную" веру славянофилов в общинное будущее России; это будущее, предрекал он, "примет вовсе не тот вид, в котором оно представлялось московскому воображению Хомяковых и Аксаковых … новая культура будет очень тяжела для многих, и замесят ее люди столь близкого уже XX века никак не на сахаре и розовой воде равномерной свободы и гуманности, а на чем-то ином, даже страшном для непривычных..."

Надо сказать, у Леонтьева в этом отношении был предшественник, тоже гениальный человек, французский мыслитель Алексис де Токвиль (1805-1859). Он еще в 1848 году (год рождения "Коммунистического манифеста"!) разглядел сущность социализма, его противоположность демократии: "Демократия расширяет сферу индивидуальной свободы. Социализм же ее ограничивает. Демократия признает высочайшую ценность каждого отдельного человека; социализм превращает каждого человека в простое орудие, в цифру. Демократия и социализм не имеют между собой ничего общего, кроме одного слова: равенство. Однако заметьте и тут отличие: демократия стремится к равенству в свободе, тогда как социализм — к равенству в принуждении и рабстве".

Не знаю, был ли знаком Леонтьев с взглядами француза, но он пошел дальше, предсказал все "прелести" грядущего социализма детальнее, вплоть, по сути, до чекистских подвалов: "Теперь социализм еще находится в периоде мучеников и первых общин, там и сям разбросанных... то, что теперь – крайняя революция, станет тогда охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством... Социализм есть феодализм будущего, который будет идти попеременным путем – и крови, и мирных реформ... Архилиберальные коммунисты нашего (то есть 1880-х годов) времени ведут, сами того не зная, к уменьшению подвижности в общественном строе; а уменьшение подвижности — значит уменьшение личной свободы, гораздо большее против нынешнего ограничение личных прав...

можно себе сказать вообще, что социализм, понятый как следует, есть не что иное как новый феодализм уже вовсе недалекого будущего... в смысле нового закрепощения лиц другими лицами и учреждениями, подчинение одних общин другим общинам... Теперь коммунисты... являются в виде самых крайних, до бунта и преступлений в принципе неограниченных, либералов, но... они, доводя либерально-эгалитарный принцип в лице своем до его крайности... служат бессознательную службу реакционной организации будущего. И в этом, пожалуй, их косвенная польза, – даже и великая".

Прогноз Леонтьева оказался гениально точным. А все ужасы, которые он нарисовал, для него вовсе и не ужасы, — если таким путем Россия спасется от неизмеримо более ужасного западного либерализма, от навязываемых Европой "гнили и смрада своих новых законов о мелком земном всеблаженстве". И еще он писал: "Никакая пугачевщина не может повредить России так, как могла бы повредить ей очень мирная, очень законная конституция".

Но, ни один пророк не может предугадать всего. Леонтьев явно распространял свое пророчество на весь затронутый либеральными тенденциями мир. В 1880 году он писал, что ""...тот слишком подвижный строй", к которому привел "эгалитарный и эмансипационный прогресс XIX века… должен привести или к всеобщей катастрофе", или же к обществу, основанному "на совершенно новых и вовсе уже не либеральных, а, напротив того, крайне стеснительных и принудительных началах. Быть может, явится рабство своего рода, рабство в новой форме, вероятно, – в виде жесточайшего подчинения лиц мелким и крупным общинам, а общин – государству"". Тут он ошибся: мир либеральной демократии устоял и, более того, за истекшие с момента его пророчества век с четвертью основательно расширился. Одна родина Леонтьева с блеском исполнила его пророчество...

Нам важно здесь подчеркнуть следующее. Ранние славянофилы готовы были принять социализм, представляя его, по выражению Леонтьева, "замешанным на сахаре и розовой воде". Но сам он ясно видел все ужасы грядущего социализма, но, тем не менее, тоже принимал его, видя в нем меньшее зло по сравнению с западным либерализмом. "