Трагедия Катыни: будет ли покаяние?

Ниже приводится отрывок из книги известного журналиста Г.Н. Жаворонкова, который по просьбе ак. Сахарова занялся расследованием Катынской трагедии. Результаты его расследований, опубликованные в "Московских Новостях" в 1987году, были первыми публикациями в СССР, где освещались преступления НКВД. Материалы, основанные на свидетельских показаниях живых очевидцев, полностью отвечают на все вопросы о вине коммунистов и лично Сталина в этих чудовищных преступлениях. В книге также приводятся свидетельства участников масштабной фальсификации, когда сотрудники нквд прибыли на место массовых захоронений своих жертв на две(!) недели до официального прибытия туда официальной комиссии для того, чтобы подкинуть в могилы страницы из газет, датированные 43-м годом. Это было задумано для того, чтобы обвинить в расстрелах гитлеровцев.

 Поскольку помещаю не весь материал, а лишь отрывок, да ещё и со своим предисловием, я вынужден  поместить текст как бы от своего имени. Желающие ознакомиться с книгой целиком могут найти её по адресу

http://www.sakharov-center.ru/publications/khatin.php

=====

...

И вдруг в марте меня вызвал Главный, вернувшийся из Праги:

- Смотри, что украл для нас депутат Станкевич! Срочно сними ксерокопии, через час это нужно положить на место. Готовь публикацию. Завтра я представлю это Александру Яковлеву, а ты жди моего сигнала. После него ищи историка Наталью Лебедеву (это она нашла эти документы) и выпытай у нее, как ей это удалось и почему она до сих пор молчит.

Я торопливо просмотрел сорокастраничную стопку бумаг и обалдел. Это были приказы по конвойным войскам, «очищающим» лагеря от польских офицеров. Из них неопровержимо следовало, что конвойные войска передали поляков трем НКВД - Смоленскому, Харьковскому и Калининскому. С тех пор о них не было ни слуху, ни духу. Передача состоялась в апреле-мае 1940 года Именно эту дату и называла немецкая экспертная комиссия. Но, не имея достаточных сведений, она решила, что все пятнадцать тысяч интернированных были направлены в Смоленск. И, обнаружив при раскопках всего пять тысяч убитых, пришла в некоторое замешательство: где же остальные? А остальные нашли свою смерть по другим адресатам.

На следующий день по сигналу Главного я позвонил Лебедевой. Услышав о документах, она дико испугалась. Мне с большим трудом удалось договориться о встрече, тем более что через два часа она улетала в Лондон.

Меня встретил действительно смертельно испуганный человек.

- Как они (документы) у вас оказались? Это, наверное, Сережа Станкевич… Он брал их у меня на час. Я не позволяю вам их публиковать. Это не для печати. Правильно говорила мне дочь, не нужно было лезть в это дело…

Я связал ее по телефону с Егором Яковлевым, и она чуть успокоилась.

- Как обнаружила документы? Да очень просто. На одну из публикаций в «Литгазете» о Катыни пришло письмо отставного полковника. Он опровергал факт расстрела поляков и называл номер своей части. Все остальное было делом техники. В архивы КГБ не допускают? Я подняла архивы Советской армии и обнаружила в них переписку НКВДшника Сопруненко с начальниками лагерей. И стало ясно, что пленные никуда не разбежались (как это утверждал Сталин), а были переданы НКВД для ликвидации…

Так появилась публикация «Катынская трагедия».

Скоро последовало угрюмое сообщение ТАСС с признанием вины НКВД, а чуть позже Горбачев передал документы Президенту Польши Ярузельскому.

Вроде бы тайна перестала быть тайной. Но не тут-то было. В ответ последовал ряд публикаций, в которых вина НКВД вновь бралась под сомнение. В них, в частности, утверждалось, коль нет приказа «Пли», то нет и доказательств, тем более что еще никто не сказал, что видел эти расстрелы сам.

Мне пришло письмо из Ленинграда, в котором житель Харькова рассказывал, как он сам с приятелями находил в местечке «Черная дорога» польскую атрибутику - погоны, кокарды, ордена и медали.

Я немедленно выехал в Харьков и за два дня обнаружил то, что тщательно скрывалось пятьдесят лет…

В двадцатые годы недалеко от Харькова (а теперь уже в его черте) стояли у дороги пять домиков, за что и нарекли это место «Пятихаткой». А в тридцатые годы вырос здесь Институт атомной физики, где советские физики во главе с академиком Капицей решали проблемы расщепления ядра…

Всего в полутора километрах вправо от Харьковского шоссе соскальзывала в лес вымощенная кирпичом дорога. Назвать бы ее Красной - по цвету, — а народ почему-то нарек ее Черной. Лесной массив, числившийся в документах как квадрат номер шесть, обнесли высоким забором и опутали колючей проволокой. Шли сюда из города крытые грузовики, обитые изнутри цинковым железом. Туда шли, тяжело переваливаясь и рыча, а оттуда налегке, с ветерком летели в Харьков. И выли по ночам за забором собаки, словно пытаясь рассказать людям о чем-то страшном. Понимали ли их? Понимали, видимо, иначе, зачем же местным жителям обзывать эту дорогу Черной.

Даже среди других, отнюдь не милосердных управлений, Харьковское НКВД числилось у Ежова (тогдашнего железного Наркома) в списке особо усердных.

На жесточайшие команды сверху об увеличении количества приговоренных к высшей мере наказания - расстрелу - начальник УНКВД Харькова Рейхман отвечал своими встречными планами. Удваивал, а то и утраивал число расстрелянных.

Уходили из двора тюрьмы НКВД грузовики, разъезжались в разные стороны согласно путевым листам. Как утверждают живые свидетели того времени, каждому шоферу известен был лишь свой маршрут. Обо всех маршрутах знали только Рейхман да комендант УНКВД, человек с лирической фамилией Зеленый.

Прогрохочет по этой земле война, дважды будет переходить из рук в руки Харьков. Артиллерийские воронки, гусеницы наших и немецких танков, да и само время, казалось бы, навсегда скроют от нас тайны этих страшных маршрутов. Как узнать нам, где Рейхман и Зеленый скрыли останки тысяч и тысяч убитых, лишенных даже минимального права на память - могил и крестов?

Но в начале девяностого года сотрудники Харьковского УКГБ вдруг обнаружили в своих неразобранных с окончания войны архивах переписку коменданта УНКВД Зеленого с директором еврейского кладбища Горбачевым.. Завернутая в плащ-палатку во время эвакуации из Харькова, много лет сиротливо пролежала она на дальних стеллажах как не имеющая оперативного интереса, ожидая своего часа гласности.

«Город Харьков, 11 марта 1933 года.

Я, нижеподписавшийся, заведующий кладбищем Горбачев сего числа на основании предписания коменданта УНКВД тов. Зеленого принял и предал земле 39 (тридцать девять) человеческих трупов в присутствии представителей НКВД по Харьковской области.

Зав. Кладбищем Горбачев».

Присутствовали: (подписи неразборчивы).

Менялись присутствующие при захоронениях, неизменен был лишь директор кладбища, с бухгалтерской точностью оформлявший текущие и уже привычные для него дела по сокрытию невиданного миру преступления. В период с 9 августа 1937 года по 11 марта 1938 года здесь захоронено 6 865 трупов. Вот хроника только второй половины 1937 года:

Август - 348 человек.

Сентябрь - 747.

Октябрь - 1 102

Ноябрь - 963.

Декабрь - 1 203.

Всего - 4 363 человека. Почти ежемесячно появлялся на еврейском кладбище новый холм, вроде бы означавший, что ушел из жизни еще один человек…

Лукав был директор кладбища, далеко смотрел и широко, понимая перспективу, догадываясь, что страшная машина НКВД может только ускорять, а не замедлять свой ход... Под скромным холмиком лежало от 30 до 100 человек, расстрелянных в подвалах НКВД. Но и при такой жесткой экономии площади кладбище к 1939 году оказалось перегруженным.... И его оставили в «покое» до 1960 года, пока лихие комсомольцы не решили снести его как не вписывающееся в ландшафт города и разбить на его месте молодежный парк. За дело взялись с огоньком, песнями, с музыкой. Снесли быстро (ломать не строить), а вот с парком дело что-то застопорилось. Засадили лишь один уголок, а на остальную часть бывшего кладбища зачастили КАМАЗы, открыв близкую и никем не запрещенную свалку. И лишь в апреле 1990 года Харьковский мемориал и сотрудники КГБ, узнав, кто покоится под городским мусором, расчистили эту площадь и установили временное надгробие.

Так был установлен один из кошмарных маршрутов, прочерченных Зеленым и Рейхманом.

Второй был обнаружен еще до войны, да как-то забыт. Скорее забыть его было кем-то приказано. Уже в сороковом году ходили мальчишки в лесопарк, в который вела Черная дорога. Находили, как я уже рассказывал, причудливые монеты, бляхи от ремней с орлами, незнакомые ордена и знаки воинских различий. Откуда они здесь взялись, можно только догадываться, да только гадать тогда было непозволительно.

Во время войны забор вокруг массива номер шесть местные жители разобрали на дрова, сторожевые собаки разбежались и одичали. И стал этот участок леса обычным массивом, ничем не отличавшимся от себе подобных

Только в семидесятые годы тогдашний директор лесхоза Анатолий Омелич написал в КГБ тревожное письмо о том, что в квадрате номер шесть после ливневых дождей, а еще чаще по весне и осени обнажает земля человеческие черепа и кости. И стоит над лесом жуткий смрад. На сигнал отреагировали быстро. Приехала техника, что-то бурили, что-то заливали в скважины - то ли хлорку, то ли серную кислоту, а может, и то и другое, а потом участок опять обнесли забором и построили в квадрате номер шесть дом отдыха и дачи для сотрудников КГБ. Что ж, все логично. Уже с двадцатых годов числилась эта земля по ведомству КГБ.

Когда из обнаруженных Лебедевой документов по расстрелу польских офицеров, стали ясны трагические маршруты их гибели, то оказалось, что Харьков ничем не уступает Смоленску.

В разговоре со мной пожмет плечами заместитель начальника УКГБ Харькова Александр Нессен: нет свидетелей, нет документов, слухи и все. Да уже есть кое-какие доказательства, что квадрат номер шесть - место массовых захоронений. В апреле 1991 года КГБ передал свои дачи на баланс города, и живут там теперь семьи, остро нуждающиеся в жилье. Дело о массовых захоронениях передано в прокуратуру: «Сегодняшние чекисты не желают, чтобы на них надевали мундиры Ежова и Берии. Судьбу расстрелянных поляков выясним».

Но важны не только документы (рано или поздно они все равно обнаружатся), важны живые свидетели. А они есть:

«Я, Иван Дворниченко, в 1938 году после демобилизации из армии вернулся в Харьков. Поступил на работу по обслуживанию штаба Харьковского военного округа. Наш гараж располагался на Пушкинской улице в доме 41. Напротив был гараж НКВД. Я часто разговаривал с работающими там водителями. Особенно с одним, которого звали Олексий. Ему было всего тридцать лет, но он уже был абсолютно седой. Перед самой войной Олексий рассказал мне, что возит трупы расстрелянных людей в район пятихаток. Людей убивали в здании НКВД на улице Чернышевского, куда Олексий и загонял свою крытую полуторку. Трупы грузили навалом и покрывали брезентом. Среди расстрелянных было много военнослужащих поляков…

Сам я возил начальство на легковом автомобиле ГАЗ-М-1. Приходилось ездить и на обкомовские дачи, которые располагались по левую сторону Белгородского шоссе. Мой напарник, Василь, как-то показал мне, где хоронят расстрелянных - чуть подальше от обкомовских дач и справа от шоссе. В этом участке леса все время дежурил трактор, чтобы в случае распутицы затаскивать машины вглубь.».

Дворниченко не единственный свидетель преступления против польских офицеров в 1940 году. Жив сын шофера, некогда курсировавшего по маршруту Харьков - Черная дорога. Несмотря на строжайшие запреты, он нередко рассказывал семье, какой черной работой он занят на Черной дороге. Часто плакал и никак не мог избавиться от жутких запахов, которые преследовали его и днем, и ночью. Говорил и о судьбе польских офицеров. Не тайна это была и для сегодняшних мальчишек, занимающихся поисками польских монет и орденов.

Первый же попавшийся мне в Пятихатках мальчишка на вопрос о Черной дороге ответил, не задумываясь: «Поляков, что ли, ищете? Пошли на «пятак», сведу с теми, кто меном занимается».

К сожалению, тех, кто мне был нужен, в тот час на «пятаке» не оказалось. Но присутствующие ребята охотно поделились технологией своих археологических изысканий.

За дачами КГБ - обрыв. Вот там-то при желании и можете найти всевозможную польскую атрибутику. Весной можно даже не копать, все само вылезает наверх.

Страшное место для захоронений выбрал Зеленый. Лесную поляну, где стоят дачи, сменяет урочище, куда вешние воды выносят человеческие останки. Не нашли себе покоя эти люди даже после смерти. Не приняла их пятихатская земля, словно не желая стать соучастницей преступления. Бугристая в лесу почва дыбится по весне и осени в иступленных судорогах. И немо кричат из глубины люди, взывая к нам о помощи. А мы не слышим или делаем вид, что не слышим...

В конце лета Яковлеву, мне, Закирову и историку Наталье Лебедевой вручили польские ордена за содействие установлению трагической истины. А в начале осени позвонил взволнованный майор Закиров и буквально заорал:

- Нашел, нашел!

- Кого?

- Свидетеля расстрелов поляков. Он в это время работал в НКВД дворником. Приезжайте!

Я позвонил в польское посольство и договорился о поездке в Смоленск.

Первого сентября (в день начала Второй Мировой войны, начавшейся с нападения на Польшу и Германии и СССР) эскорт из трех машин двинулся в сторону Смоленска.

Мне была не по душе такая массовка. С другой стороны, это могло быть и отвлекающим маневром. В двух следующих за нами машинах был польский военный атташе, консул и польские корреспонденты. В нашей «Варшаве» было польское телевиденье и я со своим товарищем, который в отсутствие наших фотокорров взялся сфотографировать уникального свидетеля трагедии.

У въезда в Смоленск водитель остановился и сказал, что нужно дождаться консула. Я запротестовал и стал убеждать, что катынские дела так не делаются. Что нужно быстро ворваться в город, захватить Закирова, который в это время дежурил в УКГБ и немедленно «распотрошить» свидетеля. Иначе нам перекроют все ходы и выходы.

Водитель был неумолим и заявил, что без консула он никуда не поедет. Мне оставалось только психовать и чертыхаться. Где-то через полчаса возле нашей машины тормознул милицейский «Жигуленок». Из него вышел капитан и заискивающе спросил:

- Поломались, ребята?

- Ждем, — коротко ответил водила.

- А вас догонят на мосту. Там машины сопровождения. Вам в город нельзя, вас повезут в Козьи горы по окружной дороге.

Я мысленно проклял своих польских спутников, до сих пор ничего не понимающих в особенностях нашего бытия.

- Дайте закурить? - вежливо попросил милиционер.

- У своих возьми, — нагрубил водитель, кивнув в мою сторону

Глянув на взбешенную рожу своего, капитан отказался от мечты покурить.

На посту ГАИ нас попытались задержать, но водитель не остановился, и мы влетели на заправочную станцию.

Ко мне подошел консул Яблонский и сказал, что их пустили сюда только заправиться, а потом, не заезжая в Смоленск, повезут к Мемориалу. Что делать, он не знает.

- Поезжайте первыми, — попросил я. - Вслед за машиной сопровождения. А дальше уже мое дело. Только скажите нашему водителю, что теперь в машине командую я.

Яблонский коротко переговорил с шофером и тот понимающе кивнул.

Милицейская машина с мигалкой потащила нас по шоссе. В благоприятный момент я скомандовал водиле:

- Резко уходи вправо и не обращай ни на что внимания...

Потом Яблонский мне рассказывал, как занервничала милиция, обнаружив потерю одной машины. Как они настаивали на поисках, но консул требовал ехать дальше, так как на определенное время назначен молебен на месте захоронения. Гаишники, посовещавшись, решили, что две машины все же лучше, чем одна, и смирились с потерей.

Мы на «Варшаве» подъехали почти к самому зданию УКГБ, и я позвонил Закирову. Он, выбежав, якобы, на обед, успел переодеться в штатское. Ринулись к дому Климова, нахально предрекая неспокойный день для начальника Смоленского УКГБ генерала Шеверских….

Дом Климова, бывшего дворника НКВД, - бывшая тюрьма... Он похож на тюрьму и сегодня. Длинный коридор, справа и слева комнатухи-камеры. У каждой двери сундучок и рукомойник образца тридцатых годов.

Петр Климов, 1910 года рождения, член КПСС с 1940 года, бывший сотрудник НКВД, свидетель расстрела польских офицеров. Он тогда был единственным человеком, видевшим это зрелище лично. В его показаниях я не изменил ни слова, пусть они останутся документом сухим и бесстрастным.

«В областную комиссию по реабилитации

Жертв репрессий Смоленской области

От Климова Петра Федоровича.

В НКВД-ГПУ Смоленской области я работал с 1933 года дворником, потом вахтером у Стельмаха (комендант НКВД), работал в НКВД и после войны.

Я помню кровь расстрелянных. Это мне приказал Григорьев - начальник гаража. Я мыл автомашины, полуторку и трехтонку. На них обычно грузили с помощью транспортера трупы расстрелянных, чтобы не носить на носилках. Этот транспортер соорудил Альхимович (он же и поставил моторчик). Альхимович работал в гараже и был мастер на все руки. До этого трупы расстрелянных из подвала НКВД выносили на носилках. Выносили трупы обычно шоферы. Подвал, где расстреливали, находился под зданием нынешнего УВД Смоленской обл. на улице Дзержинского (третье окно).

В маленькой подвальной комнате был люк, канализационный. Жертву заводили и открывали люк, голову клали на его край и стреляли в затылок или висок. (по-всякому), у одной из жертв, помню, был распорот живот. Видел следы крови и дырочку в виске жертвы.

Приговоренному говорили, что его переводят в Москву, раздевали, а потом расстреливали. Куда девали одежду я не знаю.

С 1933 года там расстреливали, особенно много расстреляли в 1933, 1934, 1935, 1936, 1937 годах. Стреляли почти каждый божий день с вечера и вывозили в Козьи горы, а возвращались к 2 часам ночи. В автомашины погружали штабелями трупы, было по 30-40 человек в одну машину. Потом трупы накрывали брезентом и везли. Кроме шофера, выезжали 2-3 человека и комендант. Еще в Козьих горах было целое отделение (помню из них Белкина, Устинова), они закапывали расстрелянных, копали рвы. Они жили прямо в Козьих горах.

Эти трупы расстрелянных я сам видел в Козьих Горах

На братском кладбище хоронили мало, а в основном расстрелянных возили в Козьи Горы, там больше десятка тысяч расстрелянных советских граждан и других. Мне за мойку машин от крови платили 5 рублей. Тем, кто расстреливал, платили тоже по ведомости, и тем, кто вывозил трупы, тоже платили.

Расстреливали (из тех, кого помню) следующие: Грибов, Стельмах И.И., Гвоздовский Рейсон Карл, других забыл. Вывозили трупы шоферы: Кулешов, Костюченков Николай, Титков, Григорьев Виктор. Но Титков больше возил начальников. Возил еще трупы Левченков, но его убил заключенный, который был, по-моему, поляком. Этот заключенный случайно остался жив и пробрался в оружейную комнату, а потом открыл огонь и ранил еще кого-то - не знаю, забыл.

Этого заключенного 3 дня не могли убить (и водой заливали из пожарной машины), а потом его отравили газом.

Польских военнослужащих расстреливали в 1940 году и в Козьих Горах. Расстреливала их команда Стельмаха Ивана Ивановича. Он был комендантом Смоленского НКВД. Я сам был в Козьих Горах случайно видел: ров был большой, он тянулся до самого болотца, и в этом рву лежали штабелями присыпанные землей поляки, которых расстреляли прямо во рву. Это я знаю, потому что сам видел трупы (присыпанные землей) поляков. Обстоятельства расстрела мне рассказывал Устинов: он был шофер, возил поляков на расстрел и видел, как он сам говорил, расстрел. Из машин их выгружали прямо в ров и стреляли, а кого добивали и штыками. Ограждение места расстрела было такое - двойная колючая проволока. Поляков в этом рву (когда я посмотрел, было много, они лежали в ряд, а ров был метров сто длинной, а глубина была 2-3 метра. После того как я посмотрел на расстрелянных поляков, меня сразу выпроводили и сказали, чтобы я больше не подходил.

Тогда и после войны меня неоднократно Стельмах, Рейсон, Гвоздовский и Грибов предупреждали, чтобы я молчал.

Устинов, Грибов мне говорили, что польских офицеров расстреливали Стельмах, сам Грибов, Гвоздовский, Рейсон Карл. Они были самые заправилы при расстрелах, других не помню.

Поляков на расстрел привозили в вагонах по железной ветке на станцию Гнездово. Охрану места расстрела осуществлял конвойный полк НКВД.

Все мною сказанное — правда, ответственность за клевету мне понятна, я сказал всю правду. Написано по моей просьбе (так как у меня не гнутся пальцы) Закировым Олегом Закировичем, мне все прочитано, записано правильно.

Еще хочу добавить, что тем, кто стрелял людей, и тем, кто возил, давали спирт и закуску бесплатно. Они еще, помню, после расстрела мыли руки спиртом.

Я тоже протирал руки спиртом, после того как смывал кровь.

Спирт хранился у меня в подвале, а закуску брали в столовой (колбаса, осетрина и др. продукты).

Еще возил расстрелянных Зиновьев (ему сейчас под 70 и уехал в Симферополь).

Климов П.Ф.

29 августа 1990 г. Записано на квартире Климова П.Ф.»

«Дополнение к письму от 29 августа 1990 г.

Я еще хочу сказать, что в 1943 году в клубе НКВД я видел около пяти ящиков. Тогда же я узнал, что в этих ящиках черепа, расстрелянных поляков и их будут отправлять в Москву на какую-то экспертизу. Потом эти ящики опять вернули в Смоленск и вывезли, вероятно, в Козьи Горы. Мы тогда тоже один на один боялись разговаривать об этом. Для чего это делали я не знаю, а сейчас я понимаю, что это делалось для того, чтобы свалить все на немцев (т.е. расстрел поляков). А расстреляли поляков наши в 1940 г. Часть священников польских была расстреляна в подвале НКВД Смоленска. Дополнений не имею. По моей просьбе писал это письмо Закиров Олег Закирович в моем доме.

Г. Смоленск, 31.08.1990 г.»

«Дополнение

Я еще хочу сказать, что в то время, когда был расстрел поляков, и после здесь, в Смоленске, в Козьих Горах, бывали Каганович Л.М., Шверник, еще помню, глушили на Днепре рыбу.

Отдыхал в Козьих Горах еще Ворошилов К.Е.

Смоленск. 31. 08. 1990 г.»

Это невыносимо читать, но еще невыносимее слушать человека, со скрупулезной точностью рассказывающего обстоятельства мук тысяч людей. Крошечная комнатушка в тюрьме-коммуналке, мизерная пенсия, еще не исчезнувший страх…

Я позволил себе спросить его:

- А может и вас заставляли расстреливать: рук, как вы говорите не хватало. И вы про все так обстоятельно знаете?

Он вскинулся, как от раздавшегося из прошлого выстрела:

- Вы меня сюда не приплетете! Все, больше ничего не скажу. Они еще живы. Убьют.

«Они еще живы, они еще живы!» - буду твердить я всю дорогу из Смоленска в Москву. Они еще живы, ибо майор Закиров, отыскавший Климова через живых ветеранов НКВД, был исключен из партии и представлен к увольнению из органов КГБ. Так оценено его стремление к истине. Кто следующий?

А мы умываем руки?

Как потом окажется, мы опередили КГБшников на какой-то час. Именно через час в дом Климова ворвутся их опера и уже по знакомому сценарию начнут запугивать старика. Но будет уже поздно. Они проморгали ценнейшего свидетеля, до сих пор живущего в тюрьме.

Я не могу найти причину их нерасторопности. То ли это от чрезвычайной самоуверенности, то ли от смертельной российской болезни - лени. Но они во всем этом нашем расследовании всегда шли сзади и никогда впереди. Спасибо им за это их высшее начальство, конечно, не сказало.

Генерал Шеверских был отправлен на пенсию. Он проиграл, и этого не прощают. Но он успел сколотить себе дом из стволов, выросших на катынских могилах, и поставил его на границе Смоленской и Московской областей. Что за сны снятся ему в этом доме? Вещие или кошмарные? Не знаю…

Катынская загадка разгадана. До открытия этой тайны не дожил лишь один из главнейших расследователей - Сахаров. Это только благодаря ему нас вовремя не одернули, не приструнили. Только благодаря ему «выпрямился» майор Закиров и стал в ряды тех, кто желал узнать истину.

Пусть же катынская тайна, переставшая быть тайной, станет академику Сахарову вечным памятником.

И это справедливо… Только теперь мы можем сказать сами себе: «Мы не рабы, рабы НЕМЫ!