Кругом русофобы!

Российское общество охватил сильнейший комплекс неполноценности. Поэтому оно так жаждет стабильности и повсюду ищет врагов.

       Вообще, любопытно повсеместное проникновение этого модного словечка — «русофобия». Модно эту самую «русофобию» повсеместно выискивать — и самозабвенно, взахлеб обижаться.

       Я-то всегда думал, что серьезное употребление такого слова, вне юмористического контекста, — знак глубокой деградации, типа как начать водку глушить стаканами с утра. Появилась в речи очередного комментатора «русофобия» — все, покатился человек по наклонной, не спасти; «меня засосала опасная трясина»… Ставим крестик, скорбно качаем головой.

       Однако сейчас на глазах курвятся даже самые стойкие — то есть сильнейший комплекс неполноценности охватил уже все общество. Русофобия чудится буквально везде. И болезненности этого процесса никто не замечает! Как мне написали с возмущением: «Почему же низкая самооценка? Самооценка как раз повысилась, вот общество и начало требовать к себе уважения!» На что пришлось ответить, что «требовать к себе уважения» может только человек с низкой самооценкой — человеку с высокой самооценкой наплевать, уважают его или нет.

       Я предполагаю, что невротическая основа современного российского общества — та самая проклятая жажда стабильности, о которой все говорят, и достижение коей власть числит среди самых главных своих заслуг. Если разобраться, то нетрудно увидеть, что все цепляются за эту самую стабильность только оттого, что убеждены: любые изменения приведут лишь к тому, что станет только хуже. То есть все охвачено сильнейшим страхом перед изменениями. Агитпроп, конечно, по мере сил поддерживает этот страх, и тут очень хорошо «идет» пример Украины: вот — тычут испуганному обывателю в нос — хохлы попробовали, и что? Стало только хуже!

       Жажда стабильности — оборотная сторона «выученной беспомощности», а та, в свою очередь, синоним не просто заниженной, а полностью разрушенной самооценки. Субьект хоть и хорохорится, но сам про себя уверен: «все, что я ни сделаю, все, что ни придумаю — будет ухудшением, а то и катастрофой; поэтому лучше я буду в положении „замри“».

       Вот такой вот самозамороженный субъект и видит «русофобию» в практически любом произведении «критического реализма» — то есть во всем том, чем, собственно, и сильна была испокон веков русская литература и вообще русское искусство. Ведь любое критическое произведение побуждает к действию — а действовать и нельзя, «когда мы действуем, мы только причиняем зло самим себе».

       То есть «русофобию» вокруг себя видит только тот, кто сам «русофоб» — то есть ненавидит и презирает сам себя, все время мысленно бьет себя по рукам: не лезь, не трогай, не желай, ты только все окончательно испортишь!

       Как там они говорят про Алексиевич: «нет, конечно, все правда, но это же чернуха». «Чернуха» — это любое художественное высказывание, в котором читается смысл: «Ребята, мы живем в дерьме, давайте из него как-то вылезать». Поскольку общество нынче не верит в само себя, не верит, что оно способно куда-то вылезти, — только поэтому оно видит в призыве «начать двигаться» призыв к Майдану, то есть «русофобию».

       Человек в «выученной беспомощности» сам себе желает полностью обездвижиться, поскольку «движение — зло». Однако что такое полная неподвижность, она же — «стабильность»? Это, понятно, смерть. То есть желание «стабильности», по сути — некрофильское.

       Мы уже, однако, пришли к выводу, что ищет вокруг себя «русофобию» только тот, кто сам в душе «русофоб» — то есть презирает сам себя. Ненавидеть самого себя — желать себе смерти.

       Все сходится.

                                                       Алексей Рощин