О Ленине без мистики и пропаганды

150-летний юбилей вождя мирового пролетариата совпал с одним из самых глубоких кризисов капиталистического строя, борьбе с которым он посвятил свою жизнь.

Если вы ставите себе задачу понять ту или иную историческую личность, то юбилейная статья для этого, вероятно, не самый подходящий жанр. Однако в случае с Владимиром Ульяновым (Лениным), который родился ровно 150 лет назад, 22 апреля 1870 года, наверное, стоит сделать исключение. И не только в силу масштаба содеянного им, или его огромного литературно-публицистического (как-никак 55 томов) и политического наследия. Учтем еще и тот факт, что юбилей Ленина совпал с одним из самых глубоких кризисов капиталистического строя, борьбе с которым он посвятил свою жизнь.

Закончится ли нынешняя история с коронавирусом трансформацией капитализма, или после окончания пандемии все вернется на круги своя, сказать пока невозможно, но в том, что запрос на новый социализм будет расти и дальше, сомневаться не приходится. В этом смысле стоит попытаться проанализировать, что из ленинского наследия актуально и сегодня, а что надо изучать только для того, чтобы ни в коем случае не делать в будущем.

Говорить о Ленине сложно, потому что для многих людей и в нашей стране, и в мире, он все еще, по словам Маяковского, «живее всех живых». Для нас он никак не может стать «просто» историей. Сказать, что отношение к Ленину у разных людей прямо противоположное, значит ничего не сказать. Для одних он все еще икона, для других дьявол во плоти. Из чего следует, что его фигура до сих пор идеализирована. В том смысле, что объективному взгляду на идеи и дела этого человека в абсолютном большинстве случаев места пока нет. Многие современные исследователи, ушибленные советской пропагандой, и поныне ухитряются относиться к нему едва ли не как к личному врагу.

Даже к Сталину, который своей «коллективизацией» (а на деле созданием системы государственного крепостничества) 1929-33 годов и «большим террором» 1936—1939 годов уничтожил миллионы соотечественников, создал государство тотального контроля всех и каждого, такие исследователи относятся гораздо лояльней. На мой взгляд, это объясняется тем, что мотивы Сталина для них гораздо понятней — властолюбие, контроль за ресурсами огромной страны. Мотивы Ленина, если не заниматься фантазированием на эту тему, а досконально изучать источники, им не доступны, а потому выглядят пугающе.

Один из самых распространенных взглядов на Ленина состоит в том, что Сталин стал его прямым продолжением. Причем парадоксальным образом придерживаются его не только «свидетели святого Ульянова» (естественно, со знаком плюс), но и его ненавистники. Забавно, но последние в данном случае находятся строго в рамках сталинского революционного Евангелия — знаменитого «Краткого курса ВКП (б)». Именно Сталин и его пропаганда все советские годы утверждали, что генералиссимус выступал верным учеником Ленина.

Продолжая эту линию, они утверждают, что если бы Ленин не умер в 53 года, а прожил еще лет двадцать, то сделал бы ровным счетом все то, что сделал Сталин, что конечно полная чушь. Хотя бы потому, что это были совершенно разные люди. И по происхождению, и по образованию, а главное, по своей культуре.

Ленин был европейцем и вовсе не ненавидел Россию, как утверждает часть либеральных и патриотических исследователей. Напротив, все передовое, прогрессивное в ней он ценил и поддерживал. Но совершенно точно он ненавидел то, что называл «азиатчиной» и «татарщиной», хотя этнический смысл в эти термины, будучи интернационалистом, он, конечно, никогда не вкладывал. Для него «азиатчина» и «татарщина» — были синонимами коррупции, кумовства, подавления свободы личности, преклонения перед властью и величием государства.

Сталин же был как раз воплощением этой самой «азиатчины», которая долгое время была прикрыта его революционным прошлым, впрочем, далеко не безупречным. Известно, что ряд его однопартийцев, например, один из будущих знаменитых «26 бакинских комиссаров», расстрелянных интервентами в Баку, Степан Шаумян, подозревали Кобу в работе на царскую охранку.

В отличие от Сталина, еще в своих юношеских стихотворениях мечтавшего о «величии славы» и о том, чтобы «стать выше гор высоких», Ленин ставил перед собой совершенно другие задачи и исповедовал другие ценности. Честолюбие, удовлетворение которому и дает власть, Ленину было совершенно чуждо. Происходивший из обеспеченной и уважаемой семьи (как известно, его отец Илья Николаевич сделал блестящую карьеру, умерев в чине действительного статского советника, что соответствовало чину генерал-майора в армии), закончивший экстерном юридический факультет, обладавший ораторским талантом и даром убеждения, Владимир Ульянов легко мог стать успешным адвокатом, но предпочел этому благопристойному и хорошо оплачиваемому занятию рискованную и, как казалось, почти бесперспективную борьбу с огромной империей.

Наконец, Ленин, конечно, был неизмеримо более, чем Сталин, терпим к своим товарищам. Невозможно представить, чтобы через двадцать лет после революции он устроил такой немыслимый террор, который «вождь народов» учинил и своим однопартийцам и огромной части советского народа в целом.

В подтверждение этого тезиса можно вспомнить, что после того, как товарищи Ленина по большевистской партии Григорий Зиновьев и Лев Каменев разгласили планы большевиков по свержению Временного правительства, сразу после успешного октябрьского переворота 1917 Ленин не покарал их за предательство (что с точки зрения не только Сталина, но и всех революционеров того времени считалось, в общем, нормальным), а способствавал назначению и того, и другого на высокие посты в партии и государстве. По мнению Ленина, эти люди просто имели другую политическую точку зрения, не более того.

Однако попытаемся ответить на два ключевых вопроса. Во-первых, чем Ульянов руководствовался в своей деятельности, если карьерные и финансовые соображения были ему чужды? И, во-вторых, достиг ли он того, к чему стремился?

Для начала вспомним из какой среды вышел Ленин. Он был достаточно типичным представителем революционной интеллигенции. Религиозный философ Николай Бердяев в своей книге «Истоки и смысл русского коммунизма» писал: «Русские из жалости, сострадания, из невозможности выносить страдание делались атеистами. Они делаются атеистами, потому что не могут принять Творца сотворившего злой, несовершенный, полный страдания мир. Они сами хотят создать лучший мир, в котором не будет таких несправедливостей и страданий… B Ленине это находит своей завершение».

На примере взглядов одного из первых русских интеллигентов, литературного критика Виссариона Белинского, Бердяев показывает эволюцию русской революционной интеллигенции. «Белинский проникается, по его собственным словам, Маратовской любовью к человечеству. Страшный я человек, — пишет Белинский, — когда в мою голову забивается какая-нибудь мистическая нелепость».

«Таков вообще русский человек, — добавляет Бердяев, — в его голову часто забивается какая-нибудь мистическая нелепость». По словам Бердяева, «из сострадания к людям Белинский готов проповедовать тиранство и жестокость. Кровь необходима. Для того, чтобы осчастливить большую часть человечества, можно снести голову хотя бы сотням тысяч. Белинский — предшественник большевистской морали… Белинский признается, что, будь он царем, он был бы тираном во имя справедливости».

Впрочем, Белинский, статьи и письма которого сильно повлияли на сознание передовой российской молодежи того времени, не единственный предшественник Ленина и большевизма.

Основой мировоззрения будущего вождя мирового пролетариата был, конечно, марксизм, в котором он еще в юности увидел инструмент объяснения и преобразования человеческого общества.

От Карла Маркса, кроме прочего, он почерпнул и «объективно-историческое» отношение к террору и гражданской войне. «Как ни мало героично буржуазное общество, для его появления на свет понадобились героизм, самопожертвование, террор, гражданская война и битвы народов», — писал в «18 брюмера Луи Бонапарта» основоположник научного коммунизма. В «Капитале», тот же Маркс говорит: «Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым».

Однако гораздо меньше известно, что на взгляды Ленина серьезное влияние оказал и «отец анархии» Михаил Бакунин. В послании «Моим итальянским друзьям», Бакунин писал: «Социализм не жесток… Социалисты, правда, не могут, конечно, помешать, чтобы в первые дни революции в порыве гнева, народ не истребил несколько сотен лиц среди наиболее гнусных…» (М.А.Бакунин, Избр. Соч., т.5, с. 200, Пб-М, 1921).

В письме Сергею Нечаеву от 2 июня 1870 года «отец анархии» пророчески предсказывал: «Русская революция будет несомненно ужасной». В этом же письме он обосновывает необходимость тайной организации революционеров, которая разбросает «своих членов мелкими группами по пространству империи» и будет действовать по «единому плану». Эта тайная организация, считал Бакунин, «чиста от всякого корыстолюбия, тщеславия… потому что она безлична, невидима и не доставляет ни одному из лиц, составляющих (революционные) группы,… ни выгоды, ни чести, ни официального признания власти» (М.А.Бакунин, Философия. Социология. Политика., М. 1989, с. 549).

Сама такая революционная организация, по мысли Бакунина, должна была действовать тайно, во главе ее должен стоять ЦК из 3-5 человек, которых не должны были знать по именам даже их соратники.

Тем, кто изучал историю большевизма, это до боли что-то напоминает… Ленин несомненно был знаком с основными аспектами бакунинской концепции революционной борьбы. Дело в том, что Бакунин очень серьезно повлиял на взгляды не только анархистов, но и народовольцев, к которым, как известно, принадлежал старший брат Владимира Ульянова Александр. Не случайно, после прихода большевиков к власти, имя Бакунина вместе с именами других революционных мыслителей — Маркса, Энгельса, Прудона, было выбито на знаменитой стеле в Александровском саду в Москве.

Однако беспощадность русских революционеров, их склонность к глубокой конспирации объясняются не их плохими характерами или детскими проблемами. Зачастую все было как раз с точностью до наоборот. И Бакунин, и Ленин принадлежали к правящему классу, росли в достатке, получили хорошее образование, были любимы в детстве своими родителями. Просто их взгляды сформировались в государстве, в котором тогда не было не только никаких политических и гражданских свобод, но даже любая свобода мысли подавлялась. Например, петрашевцев, виновных только в том, что они обсуждали невинные философские и социальные темы, приговорили к смертной казни, затем «милостиво» замененной каторгой. Понятно, что в конце концов такое общение власти с народом кого-то должно было сильно разозлить…

Но вернемся к Ленину. Отношение многих из тех, кто положительно относится к нему, даже не очень разделяя и понимая его взглядов, определяется часто тем, что он, дескать, ставил цели и добивался их. Но добился ли он того за что боролся?

Например, всю свою жизнь Ленин ненавидел и презирал империю, боролся с ней всеми возможными способами. Несомненно, он поспособствовал тому, чтобы она рухнула. Но в итоге, всего через каких-то пять лет, он с ужасом обнаружил, что империя возрождается под новым советским обличием.

Сразу после заключения в конце 1922 года союзного договора, провозгласившего создание СССР, он пишет: «свобода выхода из союза» (записанная в этот договор), которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ».

Ленин боролся за социализм, но после трех лет гражданской войны тот коммунизм, который он пытался навязать стране и который позднее в советской пропаганде именовался «военным», потерпел полный крах. В оправдание ему можно сказать лишь то, что он довольно быстро осознавал свои ошибки. Пытаться выстроить централизованное производство и распределение продуктов в стране, где имелись десятки миллионов мелких собственников, запретив товарно-денежные отношения, было совершенно убийственной затеей. Однако свой законченный вид система «военного коммунизма» приобрела лишь к 1919 году, а уже в 1920 он ставит вопрос о замене продразверстки (главной составляющей «военного коммунизма») на продналог, а затем, восстанавливая денежное обращение, на денежный налог.

Тогда же вплоть до 1929 года, были прекращены и попытки тащить крестьян в колхозы и коммуны. Началось восстановление народного хозяйства, разрушенного не только войной, но прежде всего коммунистическими экспериментами над ним. Однако это было восстановление на основе капиталистического способа производства. А значит и здесь он не достиг своей цели.

Как-то Маркс воскликнул по поводу наиболее увлекающихся своих адептов: «послушать их, так и я не марксист». Ленин, вероятно, мог бы сказать примерно то же самое про некоторых своих последователей: «послушать их, так и я не ленинец».

Например, лидер современных российских коммунистов Геннадий Зюганов, в своем докладе, посвященном нынешнему ленинскому юбилею, называет Ленина «государственником». Естественно, не приводя никаких цитат вождя в подтверждение этого. Просто потому, что таких цитат не существует. Ленин всегда рассматривал государство в марксистско-анархистской традиции — как аппарат насилия и принуждения.

В одном из наиболее оригинальных своих произведений «Государство и революция» Ленин, характеризуя государство, ссылается на слова Энгельса: «Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором». Это что, государственнический подход?

Однако государство при Ленине не просто возродилось. Он сам заложил в него такие механизмы, которые создали сверхгосударство со сверхподавлением человеческой личности, которую он хотел освободить. Капитализм, загнанный Сталиным после сворачивания НЭПа в 1929 году под бетон «советской» экономики, постепенно пробивался из-под нее как трава сквозь асфальт в виде черного рынка, спекулянтов и цеховиков, чтобы через несколько десятилетий возродиться и застолбить свои права уже официально.

Является ли это успехом ленинского проекта социализма? Очевидно — нет.

Однако многое из теоретического ленинского наследия, что до 2014 года было малопонятно, сегодня вновь актуально. Его яростная критика «социал-шовинистов» («социалисты на словах, шовинисты на деле») сегодня должна быть осознана теми, кто искренне готов бороться против подавления человеческой личности капиталом и государством.

Другой отрывок из «Государства и революции» также звучит сегодня донельзя современно: «Социализм на словах, шовинизм на деле, отличается подлым лакейским приспособлением «вождей социализма» к интересам не только «своей» национальной буржуазии, но именно «своего» государства, ибо большинство так называемых великих держав давно эксплуатирует и порабощает целый ряд мелких и слабых народностей».