Как Ленин проиграл свой «последний и решительный бой»

150 лет назад на свет появился человек, который, как, наверное, никто, повлиял на умы и судьбы своих современников и потомков. Для одних он — величайший освободитель и путеводная звезда, для других — законченный доктринёр и кровожадный тиран. Еще один взгляд на Владимира Ленина — как на трагическую жертву собственной одержимости.  

«Я буду беспощаден ко всему, что пахнет контрреволюцией!» 

Ему нравилось повозиться с детьми и домашними питомцами, он любил пропустить кружечку немецкого пива, пострелять на охоте зайцев, с ветерком прокатиться на велосипеде. Но единственное, что по-настоящему увлекало этого невысокого, 165 сантиметров роста, коренастого, широкоплечего, рыжеволосого человека с грассирующим «р», — политика, неутомимое стремление к власти. Не для того, чтобы обогащаться и млеть в лучах славы. Он был равнодушен к материальным благам. Подолгу носил много раз латанную одежду и обувь, питался скромно, в первые недели революции, как все в Смольном, — селедкой и черным хлебом. Жил в не соответствующей положению главы государства тесной квартире. Терпеть не мог славословия в свой адрес, своих портретов в газетах. Был чуток к простым людям — обслуге, охране, посетителям. 

Ленин (справа) на Капри. 1908 год

Власть интересовала Ленина исключительно как способ осуществления идеи, владевшей им с юности, — создать рабоче-крестьянское государство, принадлежащее трудящимся и управляемое ими в их собственных интересах. Республика производителей — так называл он свою мечту, свое детище. Холеричный, вспыльчивый, авторитарный Ильич, одной своей верой в победу поднявший Октябрьское восстание, не останавливался ни перед чем, чтобы продлить жизнь своему единственному ребенку — власти Советов рабочих и крестьян. Моральных барьеров, ограничительных принципов Ленин не признавал, едко, безжалостно высмеивал взывавших к нравственному порядку и любил приговаривать: цель оправдывает средства, на войне как на войне. 

На выборах нового всероссийского протопарламента, Учредительного собрания, в ноябре 1917-го победили левые эсеры: снискав более 20 миллионов голосов, они вдвое обошли ленинскую партию большевиков. Но для Ленина это ничего не значило, через полгода он воспользуется убийством германского посла графа Мирбаха, чтобы расквитаться с эсерами арестами и расстрелами.

По Брестскому миру, который Ленин силой своего колоссального авторитета продавил в одиночку, вопреки позиции партии и Советов, Россия потеряла почти 800 тысяч квадратных километров с населением 56 миллионов человек, тысячами предприятий и 40% промышленных рабочих. Но Ленина участь оккупированных врагами соотечественников не беспокоила: главное — спасти революцию в России, раздуть пожар революции всемирной, а там и обязательствами по мирному договору можно пренебречь.  

Чем утопичнее образ рабоче-крестьянского государства и мировой революции, тем фанатичнее настрой первого советского вождя. 

— Вы только уничтожаете. Все эти ваши реквизиции, конфискации есть не что иное, как уничтожение, — бросил ему в лицо старинный знакомый —  революционер Георгий Соломон. 

— Верно. Мы уничтожаем, но помните ли вы, что говорил Писарев, помните? «Ломай, бей все, бей и разрушай! Что сломается, то все хлам, не имеющий права на жизнь, что уцелеет, то благо». Вот и мы, верные писаревским — а они истинно революционны — заветам, ломаем и бьем все… Мы все уничтожим и на уничтоженном воздвигнем наш храм, и это будет храм всеобщего счастья! Но буржуазию мы всю уничтожим, мы сотрем ее в порошок! Правда и истина лишь в коммунизме, который должен быть введен немедленно. Я буду беспощаден ко всему, что пахнет контрреволюцией!

Ленин на Красной площади

Биограф Ленина Роберт Пейн обращает внимание на язык ленинских чрезвычайных декретов: покончить, немедленно, настоятельно, крайне необходимо, повсюду… Естественно, что большевистский напор наталкивался на такое же ожесточенное сопротивление. Единственной действенной мерой против возникающего хаоса гражданской войны и основным инструментом диктатуры пролетариата становится неутихающий террор. «Поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров», «Навести тотчас массовый террор… Ни минуты промедления. Надо действовать вовсю: массовые обыски, расстрелы за хранение оружия», «Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц, отнять у них весь хлеб, назначить заложников», — поучает Ленин подчиненных. 

Через неделю после убийства Мирбаха следует расправа над царской семьей. «Уничтожение царя явилось по сути дела террористическим актом, целью которого было посеять панический страх в сердцах врагов, но также, и, возможно, для Ленина это было гораздо важнее, — посеять страх в рядах людей, сражавшихся на стороне большевиков. Этим актом он рассчитывал внушить им, что назад пути нет, что теперь они стали соучастниками преступления и, если им не удастся истребить белых, их ждет погибель, смерть», — отмечает Пейн. 

Еще через пару месяцев, в ответ на убийство председателя петроградской ЧК Моисея Урицкого и покушение эсерки Фанни Каплан на самого Ленина, большевики отвечают тем же «беспощадным массовым террором против врагов Революции». Только в Петрограде и Кронштадте за сутки без следствия и суда расстреливают тысячу заложников, в течение месяца еще 300: бывших офицеров царской армии и полицейских, помещиков, купцов и ремесленников, ученых, студентов и священнослужителей, эсеров и кадетов.  

Владимир Ленин с сестрой Марией. 1918 годKultorologia.ru

Сначала вчерашние крестьяне, а теперь красноармейцы, расправляются с «врагами Революции» — потом Советская власть зверствует в отношении самих крестьян: насильственно отбирает зерно и скотину, обрекая на голодную смерть. По стране прокатывается волна крестьянских бунтов — в Тамбовской, Екатеринбургской, Тюменской, Омской, Алтайской губерниях. Мужицкие восстания подавляются регулярной армией самым беспощадным образом — с использованием артиллерии, бронетехники, авиации, отравляющих газов. 

Сначала «краса и гордость» революции, матросы-балтийцы, расстреливают демонстрации в поддержку Учредительного собрания и разгоняют «Учредиловку» (когда Ленину рассказали, как матрос Железняк прикончил ее словами «караул устал», смешливый вождь расхохотался до слез). Но спустя три года кронштадтцы, нахлебавшись красного террора и голода, сами требуют новых свободных выборов, свободы слова, печати и собраний, свободы мелкого предпринимательства, роспуска карательных отрядов, контролирующих промышленность, освобождения арестованных и заключенных за участие в рабочих и крестьянских волнениях против большевиков. Одним словом, — возвращения к добольшевистской норме жизни. И на этот раз войска, посланные Лениным, громят «красу и гордость», и в ожесточенных боях и последующих репрессиях погибают более 3 тысяч моряков. 

В. И. Ленин, Н. К. Крупская, М. Ульянова и А. Беленький на военном параде на Красной площади.Kultorologia.ru

Для Ленина нет неприкосновенных, только попутчики — до тех пор, пока они не покушаются на ленинские идеи, ленинскую диктатуру, ленинскую программу. Любой, кто вставал преградой ленинской цели, был обречен на проклятье и уничтожение — будь то близкие друзья, как лидер меньшевиков Юлий Мартов, кумиры — как социалист Георгий Плеханов, соратники — как матросы Кронштадта и целые сословия — царской аристократии, крупных капиталистов, мелких торговцев, интеллигенции, духовенства… Ничего личного — просто политика. Читаем у Роберта Пейна: «[Социалистка Анжелика] Балабанова затронула тему расправы над группой меньшевиков, приговоренных к смертной казни за контрреволюционную деятельность. Она сочувственно относилась к приговоренным, не скрывая этого.

— Неужели вы не понимаете, — ответил Ленин, — что, если мы не расстреляем несколько меньшевистских вожаков, мы в будущем окажемся перед необходимостью расстрелять десять тысяч рабочих?

Она обратила внимание на то, что он говорил это без тени личной неприязни к тем несчастным людям. В нем не было никакой к ним ненависти, но и равнодушия тоже. Для него уничтожение врагов как бы являлось трагической необходимостью. Но у Балабановой возникло подозрение, что это, скорее, стало для него привычкой, рефлексом, срабатывающим всякий раз, когда на его пути возникало препятствие».

Ленинский «рефлекс» бескомпромиссно делить людей на «своих» и «чужих», бессердечно расправляясь с «чужими», стоил стране порядка 10 миллионов жизней. Таким был кровавый итог первых пяти лет большевизма — гражданской войны, красного террора, голода и болезней. 

«Не мог выразить самой простой, примитивной мысли»

Из пятилетней борьбы не на жизнь, а на смерть Ленин вышел победителем. И хоть пришлось в очередной раз «поступиться принципами», свернуть с дороги «военного коммунизма» в сторону НЭПа: заменить продразверстку — продналогом, разрешить частное предпринимательство и рыночные отношения, — ненавистные враги Ленина были повержены. 

Однако насладиться мирной жизнью ему не суждено. Против Ленина поднялся супостат, который оказался сильнее Антанты и Белой гвардии, мятежных моряков и крестьян — Голем, порожденный им самим: советское государство. Предоставим слово Роберту Пейну: «Государство, созданное Лениным, могло функционировать только с помощью огромной армии чиновников. С наступлением мира идеологических работников стали повсюду вытеснять административные работники.

Идеалисты революционной эпохи потихоньку исчезали, и теперь в бесчисленных комитетах заседали армии чиновников и партийных функционеров. Новый государственный аппарат был ничуть не лучше того, что существовал при царе — чиновники работали так же спустя рукава, процветали взяточничество и коррупция. Словом, все пороки старого капиталистического режима постепенно становились спутниками новой, социалистической, республики. До предела обюрократившийся государственный аппарат погряз в бумажной волоките. 

Наблюдая, что творится, Ленин приходил в бешенство… Он громил государственных чиновников за безграмотность, тупость, несоответствие занимаемым должностям; за злоупотребление властью, неповоротливость административных органов, за горы бумажной волокиты. Он говорил обо всем этом со знанием дела, еще бы, ведь он сам был создателем этого государства… Он рассылал чиновникам письма, призывая их помнить, что они служат народу и потому должны вести себя, как его слуги, а не как хозяева. Но чиновники среднего уровня по-прежнему с привычным равнодушием относились к потребностям общества, чиновники высшего ранга вели себя ничуть не лучше. Такой пример: трем важным чиновникам из высшего эшелона власти — Цюрупе, Курскому и Авенесову было поручено наладить производство электроплугов. Последовали месяцы долгих обсуждений, составления документации, выработки и утверждения планов; было написано множество писем, исписаны груды бумаг. Наконец работа увенчалась „успехом“ — было выпущено пять экспериментальных электроплугов, тогда как требовалось две тысячи».

В лексиконе Ленина — новые выражения: «бюрократическое болото», «сладенькое чиновно-коммунистическое вранье», «коммунисты-бюрократы, погрязшие во лжи»… Он требует от чиновников компетентности, управленческой культуры, эффективности, он настаивает на сокращении аппарата, который после последней переписи вырос на 12 тысяч единиц, он грозит расстрелами за ложь в отчетности. «Еще годиков пять надо поучить», — говорит он сослуживцу летом 1921 года. 

Но все тщетно. Сил на еще одну войну у него больше нет. Он, формально — обладатель огромной власти, беспомощен против государственного спрута. Он, его демиург, больше ему не нужен. Ленину лишь немного за пятьдесят, но чувствует он себя и выглядит как измученный испытаниями старик: крайняя степень физического и эмоционального истощения, чудовищные головные боли, тошнота, бессонница, обмороки. Весь изборожденный морщинами, апатичный, он подолгу сидит, глядя в одну точку, не в силах собраться и что-либо сделать. 

В конце мая 1922 года — первый серьезный приступ болезни. Онемение правой стороны тела, потеря памяти и речи, способности к счету, ухудшаются зрение и слух. В течение лета, на отдыхе и лечении в подмосковных Горках, Владимир Ильич быстро овладевает собой, строчит привычное: «величайшая ошибка думать, что НЭП положит конец террору, мы еще вернемся к террору и к террору экономическому», «чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам расстрелять, тем лучше, надо именно теперь [в период засухи и голода] проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать»… 

В октябре он выходит на работу, руководит заседаниями Центрального комитета партии и правительства — Совета народных комиссаров. Держит почти полуторачасовую речь на немецком языке перед участниками заседания Коминтерна, еще через неделю — перед московским Советом… Но выступления даются Ильичу с трудом: силы быстро оставляют его, от напряжения и усталости он весь в поту. Это были последние его публичные выступления. В конце декабря — следующий паралич. Самостоятельно писать Ленин уже не может, но речь сохраняется, и он спешно, по несколько минут в день, диктует стенографистке знаменитое «Письмо к съезду», где дает нелицеприятные характеристики Сталину: «Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». 

Избранный в апреле того же года генсеком ЦК, Сталин по должности отвечает за режим Ленина и контролирует его. Владимиру Ильичу еще после первого удара запрещено подолгу работать, в любом виде «заниматься политикой», встречаться с соратниками. Под предлогом заботы о здоровье и жизни Ильича рвущийся к власти Сталин устраивает вождю мирового пролетариата политическую тюрьму. 

Однако Ленин постепенно идет на поправку. Супруга, Надежда Крупская, посвящает его в детали московской политической жизни. Сталин приходит в бешенство и осыпает Крупскую площадными оскорблениями и угрозами вплоть до присылки в Горки отряда ГПУ: «Спать с Лениным еще не значит разбираться в ленинизме! Если будете раскольничать, мы дадим Ленину другую вдову!»

По свидетельству очевидцев, Надежда Константиновна «рыдала и каталась по полу». Ленину становится известно о конфликте. В «Письме к съезду» он добавляет недвусмысленное: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно: более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности».

Ленин во время болезни. Горки, 1923 годKultorologia.ru

В марте 1923 года Владимир Ильич ставит Сталину ультиматум: или извинитесь за нанесенные жене оскорбления или разрываем отношения. Генсек отвечает холодным, неуважительным письмом, но до Ленина оно уже не доходит: его накрывает третий удар. От речи остаются обрывки: вот, иди, веди, вези, вот-вот, а-л-ля, гутен морген. Больной часто не понимает, что ему говорят, сильно нервничает, время от времени плачет. «Человек, который своим словом приводил в состояние экстаза массы и убеждал закаленных в дискуссиях борцов и вождей, человек, на слово которого уже так или иначе реагировал весь мир, — этот человек не мог выразить самой простой, примитивной мысли, касающейся самых насущных физиологических потребностей. Не мог сказать, но в состоянии был все понять. Это ужасно. На лице его было написано страдание и какой-то стыд, а глаза сияли радостью и благодарностью за каждую мысль, понятую без слов», — вспоминал лечащий врач Михаил Авербах.

Некоторые пишут об успехах в физическом и интеллектуальном восстановлении под диктатом несгибаемой ленинской воли: пробовал ходить, заново учился говорить. Но художник Юрий Анненский, побывавший в Горках незадолго до смерти Ильича, еще откровеннее в описании угасающего вождя: «Полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной, искривленной младенческой улыбкой человека, впавшего в детство». 

В 6 вечера 21 января 1924 года начался последний, четвертый инсульт. Сознание навсегда покинуло Ленина, дыхание стало прерывистым, судороги свели все тело до такого напряжения, что невозможно было согнуть ногу в колене. Столбик градусника уперся в потолок и показывал 42,3. В 6.50 лицо окрасилось багровым цветом, затем страшно побледнело, последовал глубокий вздох — и руки упали. Жизнь кончилась. 

«Разрушения настолько обширны, что уму непостижимо, как можно было жить»

О содержании ленинского «Письма к съезду» Сталин узнал незамедлительно, непосредственно от стенографистки. Распорядился сжечь, но остались копии. Письмо до съезда, состоявшегося уже после ухода Ленина, в мае 1924-го, все-таки дошло, под давлением делегатов его огласили. По воспоминаниями Льва Троцкого, основного политического соперника Сталина, тот «в конце концов совершенно потерял равновесие и, приподнявшись на цыпочках, форсируя свой голос, с поднятой вверх рукой стал хрипло кричать бешеные обвинения и угрозы, вызвавшие оторопь во всем зале». И все-таки Троцкий проиграл: Сталин перетянул на свою сторону видных партийцев Каменева, Зиновьева, Бухарина, за своего предводителя стоял партийный аппарат. Одолев сонмища врагов, Ленин проиграл «своему» ученику и выдвиженцу — именно тогда, когда от его, ленинского, слова и дела больше всего зависело, куда двинется заложенный им гигантский корабль Советского Союза. 

Ленин и Сталин, 1922 год

И Троцкий, и Пейн впрямую обвиняют Сталина в отравлении Ильича: дескать, однажды отказав Ленину в цианистом калии, Сталин хитроумно приобрел спасительное алиби, а позже в нужный момент «убрал» вождя руками подчиненных соглядатаев. Еще одна скандальная версия: Ленин умер от последствий наследственного сифилиса. Доказать или опровергнуть эти предположения давно не представляется возможным: необходимые анатомические исследования не проводились, внутренности покойника достаточно быстро кремировали. 

Но даже если сифилис и Сталин не поспособствовали смерти основателя советского государства, дни его жизни — и физической, и политической — были сочтены. Доктора, проводившие вскрытие, были шокированы чудовищными масштабами поражения ленинского мозга: атеросклероз настолько изуродовал сосуды, что они лишились просветов и, по образному сравнению врачей, из трубочек превратились в шнурки, при постукивании пинцетом заизвесткованные сосуды издавали костяной звук, участки мозга размягчились и превратились в кисты, мозговая оболочка — в мутную жижу желто-оранжевого цвета. «Разрушения настолько обширны, что уму непостижимо, как можно было жить с ними», — дивились медики. 

Идея, овладевшая Лениным в начале взрослой жизни, убила его и перешла в услужение следующему тирану.