Какими станут россияне после коронакризиса

Мы будем такими же — только победнее, позлее и, может быть, научимся голосовать, считает политолог Екатерина Шульман.

Так уж устроено российское общество, что в более-менее «сытые» годы в нем нарастает довольно многочисленный «креативный класс»  — сообщество людей, занятых относительно высоко оплачиваемым и непыльным трудом, в основном — по обслуживанию богатых. От интеллектуалов вроде психологов-коучей, стилистов, дизайнеров глянца до консультантов модных бутиков. Что произойдет с этой публикой в момент тяжелого кризиса? Может ли нынешнее потрясение вызвать всего лишь «бурю в стакане Садового кольца» или серьезную переоценку ценностей во всем образованном социуме? Политолог Екатерина Шульман полагает, что изменения будут не столь заметными, но могут оказаться и полезными.

— Екатерина Михайловна, вы не предвидите радикальных изменений в социальной психологии, системах ценностей и жизненных установках?  

 — Радикальных — нет. Из-за одного чрезвычайного происшествия никакой переоценки ценностей не происходит. В кризис 1998 года все наше общество было гораздо беднее, чем сейчас. Когда оно было еще в значительной степени советским. Траектория его развития из-за кризиса 1998 года не изменилась, просто денег у всех убавилось. Нечто похожее можно сказать про кризисы 2008 и 2014 годов: кризисы не меняют направление развития, они ускоряют уже существующие процессы. Хотя, если последствия падают лично на вашу голову, это соображение вас слабо утешит.

После окончания карантина люди выйдут из квартир — и обнаружат много неприятных для себя вещей. Например, что у них больше нет работы. Или — что им предлагается работать за меньшие деньги. Или работать больше, совмещая свои обязанности с обязанностями тех, кого уволили. Это в высшей степени грустные обстоятельства, но они не представляют собою какого-то социального слома.

Если не происходит дополнительных внешних шоков, то после чрезвычайных  происшествий экономика восстанавливается. Как мы это видели в 1998 и 2014 годах. Правда, есть важное «но». После 2014 года, когда у нас произошли девальвация рубля и снижение уровня жизни, мы не увидели восстановления доходов граждан. Если кризис 2008 года в большей степени касался предприятий и банков, то кризис 2014 года касался именно граждан. Лучше им с тех пор не стало, хотя они и адаптировались к «новой норме». 

Реальные располагаемые доходы граждан у нас снижаются все последние шесть лет.  Мы наблюдали героические попытки Минэкономразвития что-то сделать с Росстатом, чтобы статистические данные выглядели иначе, но, как ни пересчитывай, все равно выходит снижение доходов, в лучшем случае — их стагнация. Уже и министр сменился, но не помогает все это прикладывание подорожника к больным местам. Когда экономическая активность станет восстанавливаться (просто потому что будет разрешено выходить из дома), доходы граждан, получивших этот удар, не поднимутся. Нам и до уровня 2014 года еще далеко. 

— То-то и оно: как же все вернется на круги своя в условиях затягивания поясов?! Позволю себе процитировать такого едкого и злого блогера с очень богатой биографией, как Аркадий Бабченко: «Но карьера вдруг раз — и просто-таки одномоментно кончилась. Причем кончилась тем быстрее, чем моднее она была в сытом мире. Тренеры личностного роста, гештальт-психологи интровертов и коучеры оказались на фиг не нужными в первые же дни. Самыми востребованными профессиями оказались профессии труда: продавцы, водители, курьеры, рабочие теплотрасс, дворники».

 — Этот монолог я читала. В нем есть много верного, но скорее в другом месте: где он говорит о важности социальных связей и ценности семьи — это правильно. Но уникальная востребованность условных «дворников» — это временная ситуация. Сейчас вообще много всхлипов: а что, мол, вы умеете делать на случай апокалипсиса, сможете ли вы вскопать грядку или закатать в банку помидоры? Это все звучит увлекательно, но к экономической реальности имеет мало отношения. 

Социальная структура восстановится примерно в том виде, в котором она и была. Тренеры личностного роста никуда не денутся. Давайте вспомним, что расцвет этих креативных профессий приходился на период до эпидемии, когда доходы граждан не росли. У кого они росли, тот и нанимал себе тренера личностного роста.

Сфера услуг в состоянии будет восстановиться: салоны по наращиванию бровей откроются заново.

Если у людей до такой степени не будет денег, что спрос ощутимо упадет, значит, из трех салонов останется один, а работники остальных станут курьерами.  Ничего хорошего в этом нет, но само по себе это не мешает жизни развиваться во всем разнообразии. Москва — большой город, в ней довольно много богатых людей. И если общий материальный уровень проседает, то все же остается социальное разнообразие, которое, на самом деле, важнее для нас, чем цифровые показатели доходов.

А вот социальные связи, которые столь важны, происходят не из разрушения предыдущего порядка, а из его развития. Потому что современная экономика услуг — это экономика коммуникаций. В ней больше невозможен старый советский тезис «Хороший человек  — это не профессия». В ней, собственно, и остается одна профессия — хороший человек. Даже курьером нельзя быть, если ты грубиян. 

— Но нравы могут огрубеть…

 — Я скорее опасалась бы всплеска преступности. Это не обязательное следствие бедности: распространенное представление о том, что как только у человека снижаются доходы,  он тут же выходит на большую дорогу с кистенем — это ошибка. Преступность — более сложное социальное явление. Предыдущие кризисы, делавшие людей беднее, насильственную преступность не активизировали. 

Сейчас идет рост домашнего насилия, потому что все по домам, в ситуации запертости и дискомфорта. Но, когда всех повыпустят,  не хотелось бы, чтобы на нас обрушилось большое количество магазинных краж и нападений на покупателей по выходе из магазина. 

Я бы не распространяла страх, что безработные мигранты сейчас пойдут всех резать. Опыт 2014 года показал, что оставшиеся без работы мигранты уезжают. Тогда стало ощутимо меньше мигрантов из Средней Азии и несколько больше мигрантов с Украины, которые чаще работают на частных лиц, а не на строительные компании и не на муниципалитеты.

Кстати, и нынешняя смертность от коронавируса — если в ближайшие недели не начнется повальный мор — даже не «компенсирует» сильно снизившуюся смертность от дорожно-транспортных происшествий, поскольку все сидят дома. В целом за полгода смертность может оказаться ниже, чем за первое полугодие 2019-го. Смысл тут не в том, что коронавирус благодетелен для общества, а в том, что социальная жизнь — сложная материя, в ней редко бывает нечто однозначно хорошее или однозначно плохое. 

— А политически это может как-то окраситься?

 — Опять же: просто от бедности политическая сознательность не растет, как и преступность. Но хотелось бы, чтобы из этого опыта были сделаны некоторые простые полезные выводы. Например, что атомизация — это опасно, а совместные действия помогают. 

Хочется надеяться, что люди начнут лучше понимать связь между своим уровнем жизни и решениями политического руководства. И станут более ответственно относиться и к своему политическому поведению тоже. Поймут, что на выборы надо ходить, а хорошо бы и поддерживать те общественные организации, которые помогут вам, когда вам трудно или, когда на вас «напала» какая-нибудь властная или правоохранительная структура с целью вас загрызть ради «питания» или отчетности.

Политизация общества у нас идет уже несколько лет. Измеряемое повышение уровня протестной активности — с 2017 года. Причем до 2018 года самыми статистически частыми были трудовые протесты и споры — о них меньше писали, и они, кстати, нередко заканчивались успешно для работников. С 2019 года на первое место вышли ситуативные городские протесты — «мусорные», против застройки или сноса, например.

В нынешней ситуации логично было бы ждать нового наступления трудовых протестов.  В чуть более свободном политическом пространстве мы бы ожидали роста профсоюзного движения. С нашим уровнем административного и полицейского контроля этого пока не происходит, но надо понимать, что это искусственная ситуация, и ее поддержание в таком противоестественном виде требует больших ресурсов.

Мы будем с большим интересом следить, не начнется ли рост профсоюзного движения и в целом левой политической активности теперь, когда властный ресурс стал беднее, общественная поддержка ниже, а высокий спрос на защиту трудовых прав должен порождать ответное предложение.