Попытка №2. Еще один рассказ после редактирования.

СЕМЕЙНАЯ РЕЛИКВИЯ

Есть под Москвой маленький городок Волоколамск. Город древний, по утверждению историков, лет ему даже больше, чем Москве. Народу в нём проживает немного, всего-то несколько десятков тысяч человек. Есть в Волоколамске и свой Кремль, и множество монастырей.

Помнит город и распри русских князей, и нашествие хана Батыя, испепелившего его дотла, и литовское правление, и польскую оккупацию времён Смуты.

В годы Великой Отечественной войны за Волоколамск шли ожесточённые бои. Теперь городу присвоено почётное звание «Город воинской славы». Но самое главное в нём – это его патриархальность и верность русским традициям.

По своей работе я частенько проезжал этот городок. Моё внимание всегда привлекал старый разрушенный дом, стоящий чуть поодаль проезжей части. Этот дом хранил тайну. Тайну моей семьи.

Графиня Ариадна Безобразова-Чернышёва стояла у зеркала. Всё было готово, бальный наряд сидел изумительно на красивой стройной фигуре. Волосы уложены в пышную причёску, надета шляпа с вуалью. Горничная уже отпущена. Хотелось побыть перед зеркалом в уединении. Внимательно взглянула на своё отражение. Взяла в руки флакон дорогих французских духов и, смочив тонкий пальчик парфюмом, провела им за ушами и капнула чуть-чуть на запястья. Надела тонкие перчатки. Снова внимательно посмотрела в зеркало. Улыбнулась себе. Как прекрасно быть молодой и красивой, принадлежать к высшему обществу! Жить в этом прекрасном графском особняке за городом, наслаждаясь покоем, а если соскучилась по развлечениям, то всегда можно съездить на бал. Вот и сегодня их пригласили на очередной бал. Но её романтичное настроение было прервано возгласом:

- Мадам, долго ли Вас ожидать? – раздался из гостиной голос графа.

Граф был раздражён долгими сборами супруги. Он читал газету то и дело посматривал на золотой брегет, заметно нервничая. Сегодня бал устраивают Шереметевы, до них ехать и ехать, а опаздывать было mauvais ton*.

Ариадна Георгиевна вошла в залу. Высокая, статная, красивая, окутанная шлейфом французского парфюма. Вуаль закрывала её лицо, придавая образу флёр таинственности.

- Граф, к чему такие крики нетерпения? – холодно спросила она. – Я давно готова. Поедемте.

Сергей Аполлинарьевич отложил газету и встал. Лакей угодливо шагнул ему навстречу с пальто на вытянутых руках. Пока граф одевался, графиня Ариадна позвала детей:

- Саша, Павлик, Сонечка.

В гостиную вбежали трое детей. Старший мальчик, темноволосый, серьёзный, был похож на отца. Средний сын был светленьким, с непокорными локонами и небесно-голубыми глазами. Девочка, самая младшая из них, была полной копией матери, с длинными светлыми кудрявыми волосами, распахнутыми голубыми глазами и ангельским выражением милого личика.

- Дети, - обратилась к ним графиня, - мы с папенькой уезжаем. Ведите себя хорошо, слушайтесь нянюшку и гувернантку. А теперь давайте я вас поцелую, и всем ложиться спать!

Дети подставили свои румяные щёчки матушке и сами расцеловали её от души. Саша, самый старший, заводила в их компании, изобразил, что скачет на лошадке, и вот уже их шумная стайка исчезла, звонко смеясь где-то вдали.

- Параскева, - обратилась графиня к девушке, до того скромно стоявшей у двери, - мы уезжаем на всю ночь. Завтра у Шереметевых отобедаем и к вечеру прибудем.

Следи за детьми, одних не оставляй.

Графская чета покинула дом. Вот за окном раздался звук отъезжающего ландо. Прасковья вздохнула и пошла на звук детского смеха. Сейчас детки наиграются, поужинают, потом она прочитает им сказку, и они крепко уснут. А там можно будет и своими делами заняться.

Прасковья уснула за вязанием. Дети уже давно крепко спали. Голова девушки склонилась. Ей снилось детство. Вот она бежит по полю к матушке, крепкой крестьянке, с повязанной платком головой. Матушка улыбается, отламывает от каравая краюху и даёт испить из глиняного жбана молока. А вот и тятя – берёт маленькую Параню на руки и подкидывает вверх высоко-высоко. Параня и взлетает высоко. И видит, из-за леса чёрный дым столбом поднимается. И гарью пахнет вокруг. «Параня, - кричит ей отец, - Параня!»

- Параня, проснись, Параня! - тормошит её старый дворецкий Архип.

Она резко проснулась. Почуяла запах дыма и, ещё ничего не понимая спросонок, сразу кинулась к детям.

- Детей буди! Собирай их и выводи через чёрный ход! Беда случилась! Революция! Мужики сюда с вилами и дрекольём пришли, бар порешить хотят. Дом подожгли! Уходи! – кричал Архип.

- Батюшки-светы! Да за что ж лихо такое? – всхлипывала Прасковья.

Между тем быстро будила барчат, одевала их и тянула, сонных, к выходу на задний двор. Там, через парк, тропинками, уйти в Волоколамск! Там - спасение!

Уже убежав от дома на приличное расстояние, она обернулась. Господская усадьба пылала. Чёрный дым стелился над парком, застилая всё вокруг.

Всю ночь Прасковья просидела в своей избе. Дети уже были переодеты в крестьянскую одежду. Она старалась утешить перепуганных ребятишек. Мальчики держались, не плакали. Саша сидел, нахмурившись. Павлик держался спокойно, ведь рядом с ним был старший брат. А вот Сонечка, самая младшая, хныкала и звала маму. Прасковья успокаивала детей, как могла, со страхом прислушиваясь к каждому шороху за окном.

Безобразовы приехали к дому Прасковьи в Волоколамск, только через несколько дней, ранним утром. Няня открыла дверь, и Ариадна, одетая совсем не по-барски, вихрем ворвалась в тесную комнатушку. Граф, переодетый кучером, остался в коляске на улице. Увидев детей живыми и невредимыми, графиня разрыдалась. Обняв их поочерёдно покрывая поцелуями, сотрясалась от рыданий. Наконец, графиня немного пришла в себя.

Она встала, утирая слёзы:

- Я знала, Параскева, что ты не бросишь детей. Потому ты и работала у нас. Душа у тебя добрая и большое сердце. Мы уезжаем из России навсегда, у нас есть вилла в Италии. А это тебе, - и Ариадна Георгиевна сняла с тонкого пальца золотое кольцо с камнем, - вот, возьми в знак благодарности и на память о нас. Это всё, что осталось ценного… Всё остальное пропало.

И графиня промокнула набежавшие слёзы платком.

Прасковья взяла кольцо в руки. Камень жёлто-золотистого цвета таинственно мерцал и переливался в утренней полутьме. Но любоваться украшением было некогда. Никогда время ещё не было столь драгоценным. Прасковья быстро одела детей. Обняла и поцеловала на прощанье в последний раз их пушистые маковки. Перекрестила. Обнялась она и с хозяйкой, пожелав Безобразовым счастливого пути.

И всё смотрела вслед исчезающему экипажу, то и дело осеняя крестом, пока беглецы не скрылись за поворотом.

* * *