ТЕМЕНЬ и НАДЕЖДА

  ТЕМЕНЬ и НАДЕЖДА

1.

   Две недели свободы.

   Ему пришлось приложить максимум усилий, чтобы сменить реальность, в которой он находился четыре года. Новая оказалась сбывшейся мечтой.

   Рассветало.

   Он перебросил ремень через плечо и направился по узкой тропинке к железнодорожной станции.

   Шёл быстро, словно убегал. Не оглядывался. Привыкал. Не верил. Опасался, что сон. Иногда, не выдержав, срывался. Нервы. Ветер свистел в ушах. Казалось: сейчас погоня, автоматная очередь, разъярённый лай…По сторонам тропинки мелкорослая, хилая, пожелтевшая трава…Не спрятаться. Отдаляясь, постепенно успокаивался и даже посмеивался над своими страхами.

   На вокзале было пусто. Подойдя к кассе, купил билет, в ларьке бутылку «Жигулёвское», холодные глотки расслабили, окружающее становилось безопасным и уютным. Присев на лавку, запрокинул голову вверх. Восходящее солнце. Тепло и свет.

   Через час, оказавшись в пригородном поезде, нашел свободное место, прижался лицом к окну, чтобы видеть то, что скрылось с глаз четыре года назад.

   Через три остановки сошёл. Опять вокзал. Шум, гам, крик. Толпы пассажиров, таксисты, носильщики…. Смех, ругань, потасовки… Он улыбнулся. Приятно было смотреть и слушать. Взрывалась душа. Хотелось петь и танцевать.

   Почти два часа бродил по вокзалу, внимательно присматриваясь ко всему, что попадалось на глаза. Манили со вкусом оформленные витрины, женские модели, аппетитный запах шашлыков, чебуреков…, но всё это было не для него. Подошёл скорый. Зайдя в вагон и пройдя по тесному проходу, заполненному полусонными пассажирами, нашёл своё купе, никого, прилёг и задремал.

2.

Двенадцать часов ночи.

Колдовское время, в которое злые духи, ведьмы, упыри получают благословление тёмных сил.

   Убывающая луна. Лохматые тучи. Редкие звёзды. Желтый свет уличных фонарей.

   Не спалось. Чувство тревоги. Случилось? Ушёл в обед. Обещал ненадолго. Тревога усиливалась, превращаясь в страх. Искать? Звонить в полицию. Натворил. Выйти на балкон, кричать, звать. Неспокойные мысли нарастали и оборвались от плачущего голоса: вставай, вставай…

   Свет. Яркий, жгучий хлестнул по глазам Ивана Фёдоровича.

   Открыл, осмотрелся, соскочил с дивана. Заплаканные глаза, побледневшее лицо. Жена Валентина.

- Что?

   Спросил тихо, а показалось, что крикнул.

- Сашка в квартиру ломится. Стучит.

   Облегчённо вздохнул, не обратив внимания на «ломится». Пришёл. Не в полиции.

- Так открой дверь.

- Он не в нашу квартиру рвётся, а в ту, которую сдаём. Квартирантка звонила и сказала, что сейчас сообщит в полицию. Его заберут, а когда он вернется обратно, его накажут и добавят. Побеги. Уговори и забери.

3.

   Иван Фёдорович накинул спортивный костюм и выскочил на улицу. Пробежал по детской площадке: качели, паровозики… Мелькнуло. Сашка в детстве играл. Непослушный. С качели утащить можно было только с подшлёпа.

   Возле соседского дома крик: открой мухра хозяину, а не откроешь - дверь выломаю.

   Пьяный сын.

- Саш.

   Иван Фёдорович взял его за руку и потянул к себе. В прошлые годы он утащил бы его на руках, а сейчас нет. Сын подрастал в тюрьме, а он старел дома.

- Пойдём. Она вызовёт полицию, а тебе попадаться нельзя.

- Ты думаешь, что я полиции боюсь. Думаешь, что меня зона испугает.

- По предписанию твоему ты в это время должен уже спать дома. Понимаешь. Нарушаешь.

- Плевать. Я четыре года отсидел. И в одиночке побывал, и под дубинку, кулаки, ноги попадал.

И на шконке (кровать) кровью умывался и кровью отхаркивался. Пусть эта стерва откроет дверь, я хочу свою квартиру посмотреть.

- Завтра трезвым посмотришь.

   Уговорил. Вернувшись, прошли на кухню, присели.

- Саш. Зачем так. Четыре года тюрьмы. Почти год в Центре исправления. За хорошую работу и поведение тебе дали отпуск на две недели. А ты. Приехал, напился, по своим бывшим пошёл, скандалить начал. А если бы она действительно вызывала полицию? Возьми себя в руки.

   Говорил и понимал: бесполезно.

- Ты, батя, мне мораль не читай. В тюрьме наслушался. Паскудно всё. Мне осталось полгода. Думаешь, на волю выйду. Нет. Из одной тюрьмы в другую попаду, в которой ты живешь. Там надзиратели, а здесь заседатели. У вас сажают, там (усмехнувшись) исправляют.

   Зло. Яростно. С ненавистью

- Не психуй.

- А как тут не психовать?

   Вспыхнул. Побледнел. Зубами заскрежетал.

- Исправить свою судьбу, батя, всё равно, что руками струю воды согнуть или переломить.

   Тоскливо, грустно, безнадёжно.

   Разговор не получился. Сашка ушёл спать.

   Иван Фёдорович заходил по комнате. Пришедшая мысль грызла его, но как высказать. Он посмотрел на жену. Сдала за четыре года. Запавшие глаза, как дыры. Его взгляд скользнул по двери, за которой исчез Сашка.

Дёрнулся, стиснул зубы.   Мат взрывной волной пошёл, хлёсткий про себя.

4.

   За окном полосонул гром. Разрывая темень, промчалась молния. Небо вспыхнуло и потухло. Сорвался плотный ливень, потом пробарабанил мелкий дождь. Высветились звёзды и затемнились тучами.

- Знаешь, мать, - выдавил Иван Фёдорович. - Он не исправился. По телефону звонит оттуда добрый, беспокоится о нас, а на деле. – Говорил сухо, вминая каждое слово. - Сегодня видела. В первый же день побежал к тем, из – за которых и сел. Думал не говорить тебе, но скажу. Я не хочу, чтоб он через полгода вернулся.

   Сказал и не поверил, что сам сказал.

- Ты что? Сын.

   Задохнулась, затуманилась взглядом, бледность по лицу побежала, но остервенение Ивана Фёдоровича против сына оказалось сильнее жалости.

- Говорю честно. Не хочу, - упрямо повторил он.

   Перехватило горло. Засбоило сердце. Чуть сильнее и грудь проломило бы.

- Ему бы ещё годика два отсидеть.

- Он сорвался. Пройдёт.

   С верой и надеждой, больше похожей на безысходность.

-В тюрьме не исправляются. В тюрьме, как правило, пристраиваются, приспосабливаются к обстоятельствам. Редко кто. Его и дополнительные два годика не переменят. Это, видимо, на всю жизнь.

- Да ошибаешься ты.

- Сама посуди. Один день, чуть ли не до полиции дошёл, выйдет, как на работу устраиваться, справка о судимости, профессии никакой, водитель, он прав водительских лишён, грузчиком, пить будет, материть всех и оправдываться. – Умом накапливал, а душа противилась. Было ощущение, что он давит живое, но ведь это было только ощущение и не более, думал он.- Сашка сказал: исправить свою судьбу всё равно, что струю воды руками согнуть или переломить. Это не хвастовство. Это крепко засевшее в мозгах.- Иван Фёдорович помолчал. – Он завязан судимостью и отсутствием профессии. Один выход, мать.

   Ливень то срывался, то затихал, погода, словно играла своими силами. Шумела сирень в палисаднике от налетавшего рывками сильного ветра. Был слышен даже треск ломающихся веток.

- Нужно готовиться к худшему. Душу его здесь потопчут, потому что он бывший зек, а он начнёт топтать и себя, и нас. Не нужно строить сказку. Она не сбудется.

   Ответ не стал ждать, вышел на балкон, закурил.

В темноте тлеющий огонёк сигареты.