ТАК БЫЛО ВСЕГДА, ЕСТЬ И БУДЕТ

          ТАК БЫЛО ВСЕГДА, ЕСТЬ И БУДЕТ…

            (продолжение)

   2 часть. Политический убийца.

   Час совещания, назначенный генералом, переносился и оформился окончательно после загадочного поступка Высокого лица.

   Пельше покрылся холодным потом, когда он, не полностью проснувшись, увидел окна с решетками. Торопливо осмотревшись, понял, что находится не в апартаментах Георгиевского зала Большого Кремлёвского дворца за очередной звездой, а в узенькой, невысокой комнатке с серенькими обоями, на которые падал решёточный свет. В голове всё ещё носилось эхо автоматных и пулемётных очередей на стрельбище, где Пельше проверял боеготовность, смещая реальное восприятие окружающего в иллюзорное.

   Высокий гость вздрогнул, глаза расширились до такого размера, что в них мог поместиться входящий генерал. Овсепян хотел отрапортовать, но Пельше повёл себя странным образом. Заморгал, застыл, словно его хватил паралич, на его лице промелькнул ужас, он прошептал: но за что? – и медленно начал съезжать со стула на пол.

   Состояние Овсепяна при виде распластавшегося было не то, что отвратительным, а трупным. Он почувствовал выхлоп сознания, и также, как и Пельше приложился к полу. Бог его знает, сколько бы генерал и Высокое лицо пролежали, возможно, к ним прибавился бы и третий (заскочивший полковник Беляев), если бы не влетел адъютант генерала.

- Москва на проводе, - заголосил он по – бабьи, чуть не всплёскивая руками. – Товарищ Член Политбюро. Ильич (в страхе он пропустил Леонид) звонит.

   «Ильич» оказался бомбой, которая проломив сознание Пельше, оторвала его от пола, взорвалась: жил, жив, будет жить, и переселила бы его в параллельный мир белых халатов, а, может быть, и в потусторонний из – за разрушающихся духовных скрепов, если б адъютант не поправился. Поправиться то он поправился, но таинственным высказыванием: не тот, который лежит, а тот, который ещё ходит.

   Мысль адъютанта трансформировалась в голове Пельше: один лежит в Мавзолее, другой ходит по Мавзолею, он хотел её высказать, но вместо этого нервно засмеялся, облегчённо вздохнул и ещё раз осмотрел комнатку. Не кремлёвские покои, но и не камера. На стене висели два огромных портрета почти от потолка и чуть ли не до пола и в каждом по Ильичу. Революционный был в лихо заломленной на затылок кепке, современный в пятизвёздочном мундире. Они внимательно рассматривали друг друга и Пельше. Неприятно. Свидетели. Конечно, никому не расскажут, но распалённое сознание Высокого гостя, выходя за пределы здравого смысла, щекотало, а вдруг…

- Генерал, - гаркнул он Овсепяну, который пытался преодолеть позу четверенек, чтобы принять позу генерала. – Вы что пьяны? Прикажите командный состав на совещание.

   Командный состав топтался перед дверью с желанием раствориться в воздухе, но погоны были словно налиты свинцом и так давили на плечи, что ноги казались привинченными к полу. Оторвать их можно было, вынув из туфель, но не идти же босиком к Самому. Мерзкое состояние. Проделки страха. Едкого липкого пота.

   Началось совещание не с обсуждения боеготовности армии, а с загадочного вопроса Высокого лица..

- Генерал.

   Овсепяна словно шибануло током.

- Ваше мнение насчёт окон и костёла, который находится почти рядом с Вашим кабинетом?

   Вопрос поставил Овсепяна в тупик. Он растеряно посмотрел на окна, костёл, ничего сверхъестественного, потом на окружение, ожидая разъяснения. Напрасно. Его прошиб холодный пот: Высокий гость повредился умом от удара об пол. Неграмотная политическая мысль. Генерал напружился так, что лицо красным цветом пошло. Никакой ясности. Обратился с надеждой к Ильичам. Ни малейшего просветления. Словом, какие мысли не обрабатывал – никакого проблеска, темень.

- Я товарищ Член Политбюро, - выжимая слова до сухоты в горле, ответил он, - не понимаю. Костёл построили давно. Почти триста лет назад. С органом, витражными окнами, - завивал Овсепян.- Католики смирные. Не бунтуют.

   Генерал чувствовал причастность к непонятной силе. Допускал даже мысль к колдовской. Ему казалось, что он ощущает её дыхание. Она навешивала на его язык слова, совсем не отвечающие вопросу. Неразбериха в сознании так нагнетала Овсепяна, что генерал без всяких сомнений пришёл к мнению: сила именно колдовская, и её хозяевами являются Ильичи и Высокое лицо, свалившееся на голову без всякого предупреждения.

- Я в исторических справках не нуждаюсь и в смирных католиках тоже. У нас танки, потому они и смирные, - отбрил Пельше. – Я говорю о том, подойдите ко мне. – Он нагнул голову генерала к подоконнику.- Видите. Из Ваших окон просматривается костёл. Это не наводит Вас на мысль, что окна не в порядке? Не соответствуют ситуации.

- Окна недавно меняли. – Генерала несло, буквально выворачивало, но сладить с собой он никак не мог. - Решетки… - Это было отчаяние. Он чуть не заголосил.

- И что?

   Действительно: и что?

   Высокий гость, отпустив голову генерала. стал задёргивать шторы.

– Надеюсь, - бросил он, усаживаясь, - теперь всем понятно. А ещё сотрудники особого отдела, - с издёвкой протянул Пельше. – Костёл под носом, а в нём не только молятся.

   К обсуждению боеготовности армии приступили, когда тщательно обследовали кабинет. Никаких подслушивающих устройств S 1. S 2…

   Боевая подготовка армии оказалась просто отличной, а стрельба автоматчиков классной, по-другому и не могло быть. Мишени, по которым палили автоматчики и мазали из – за страха, держали в руках солдаты, запрятавшись в окопах, и когда пули мастились не в цель, солдаты вытаскивали уже сплошь продырявленные и после окончания стрельбы показывали их.

   После совещания, как и полагается, появился коньячок. Высокий гость расслабился.

- Скажу вам откровенно, - начал он, - хотел я и сам так пару очередей пустить на стрельбише, показать класс, я ведь тоже когда – то солдатом был, но нельзя. А почему нельзя, - Высокое лицо вопросительно посмотрел на окружение, но окружение молчало. – Слухи о том, что я проводил проверку армии, конечно, дойдут до ЦРУ, а если б я ещё и стрельнул, они подхватили бы и это и написали бы: политический убийца Пельше и автомат нацепили бы. Дескать, видите. Сами голосят за мир, а на деле у них даже члены Политбюро стреляют. Нельзя, - вздохнул он. – Никак нельзя. Нужно держать политическое равновесие. Так что за…

   Тост оказался кратким, блистательным, достойным армейским аплодисментам.