ПАУКИ

Будь он не ладен… 

Он – советник, военный советник, таких как он сотни, забытые в далеких странах и давно уже оторванные от реальной жизни, дома.  Брошенные и своей страной и близкими. Оставленные как надоевшие, не нужные игрушки после длинной и бестолковой игры.

Он даже говорил с каким то странным акцентом и был всегда мрачен и нелюдим, мы с ним сошлись пожалуй только по принципу единоязычия, могли поговорить по-русски, так и тянули – каждый свою лямку и непроизвольно сходились поболтать в нечастые выходные дни.

Мы присели в тени навеса походного бара для офицеров при тренинг- центре, взяли по стакану холодного сока.

- Я знаю - что они нас ненавидят.

Он обвел уставшим взглядом все окружающее, унылый пейзаж из песчаной степи с невысокими кустиками – приносящими радость  пожалуй - только верблюдам.

 - При чем ненавидят и «свои» и уж тем более эти, те кто с той стороны прицелов «своих». Хотя в принципе я не вижу между ними какой - то разницы, единоверцы, одеты все одинаково, жизнь у всех не сахар, да и какой может быть сахар посреди этой бездонной и вечной безводной суши?

Он смачно затянулся сигаретой, сплюнул в песок и видимо мысленно выдал свою оценку поганости табака, который нам поставляли киприоты.

  - Уже который год я так и не могу понять – что они делят, делить нечего, просто как пауки в стеклянной банке не имея ничего кроме гладкой и невидимой преграды – начинают биться друг с другом – деля это великое ничто. Один – убивает другого и сам в этой пустоте загибается от безводия и голода, а то и просто задыхается, если банку закрыли крышкой. Однако он – победитель, видимо ему очень важно сдохнуть победителем, видимо перед смертью хочется насладиться видом поверженного врага и понимать что тот загнулся в мучениях и раньше его самого. Просто видимо цель убить – как осознание что кому-то все таки хуже пришлось чем самому. Дичь какая то…

Вот и сигарета потухла, вспоминает видимо кто то…

 - Ненавидят, факт. Даже за то что я ем тушенку из свинины, которую какой то тыловой умник заслал сюда в таком количестве, что – хоть берцы чисть и оружие смазывай. Ненавидят за постоянный стойкий запах перегара от нашей братии.

А иначе свихнешься если тут не пить…

Ненавидят и терпят, потому что мы им нужны, пока нужны. Пока они не поделили между собой это великое ничто, эту песчаную пустоту – съедающую жизни и время, заволакивающую все пылью и равнодушным, бесплодным песком…

Тошнит от них. Так же как их от нас воротит.

Месяц назад получил в распоряжение новую группу. Лучшие из лучших – сказал Мансур (местный переводчик) с грустной и виноватой улыбкой, прекрасно понимая – что я на это ему мысленно ответил.

- Ну что же, пойдем посмотрим на этих отобросов…

Я специально исковеркал слово так, чтоб не было понятно – хвалю я их выбор или наоборот, давно уже всем корпусом упражняемся в подобной филологии, так, невинная забава.

Передо мной стоит 15 молодцов в новеньких камуфляжах и явно не по размеру на каждом. Тянутся, стараются, лица преисполнены жесткости и гордости, еще бы – вчера пастух а то и просто наемный работник на любую работу, сегодня – элита, воин аллаха, праведник с ружьем, мать их в пятку шилом тык….

Курс – шесть месяцев, жесткий и жестокий порой. Но надо отдать должное – не ропщут, не получается – тренируются и перестраиваются, заканчивается курс – выезд всей группой на точку размещения формирования новой боевой части, контроль за построением службы и сдача боевого подразделения через комиссию и экзамены, все…

Неделя отдыха на базе и по новой, свежие – лучшие из лучших… Отобросы…

Машина запущена, рутина и тоска, свиная тушенка и разбавленный коксом (Кока - Кола) спирт, каждый вечер… Иначе сойдешь с ума.

У каждого из наших своя специфика. Я воспитываю – стрелков, снайперов, элиту любой войны. Сказать проще – за шесть месяцев – пушечное мясо. Из 100 останется в живых максимум 10 – 15, вот они то и станут в конце концов элитой, настоящими «ангелами смерти»… уроды…

…Я уже не помню точно год когда это случилось, в рутине как то стерлась дата, как собственно и все в этой пустыне. Времени не существует, все – песок и ветер, то жгучий от зноя, то колючий от ночного холода…

…Вез сдавать экзамены очередную группу, шли в колонне с обозом, давно ехали. Дня два уже. Не помню названия того аула или что там у них было, встали на ужин и ночлег. Мы с Мансуром ушли в штабное общежитие для офицеров, а группа осталась ночевать у машины, они привычные.

Выдали блохастый матрас и подушку, выпил двести граммов теплой разбовухи и расстроился когда стал закрывать крышку бутылки, услышав характерный хруст песка на резьбе, он повсюду здесь, нет от него спасения от проклятущего…

…Проснулся от шума, шумели где-то в соседней комнате, на часах 2=30 местной ночи. Без стука забежал в комнату Мансур и как мог быстро объяснил мне что меня зовет к себе их командир, генерал по местным меркам, не меньше. Матерясь под нос одеваюсь и иду, черт их разберет что там случилось, а на рожон лезть мне не следует, территория на военном положении, под настроение могут и в расход пустить, нравы у них такие…

В комнате 4 человека, двое в эполетах – шишки значит, все оказалось просто, их разведчики обнаружили недалеко штурмовую группу противника, те спрятались в местном селении и соответственно возникло желание их оттуда выбить и уничтожить.

Меня стали просить организовать со своей группой точечное прикрытие и так сказать начало самой операции. Скрытно засесть на высоте и с рассветом накрыть село точными и эффективными укусами по укреплениям и стационарным огневым точкам противника. Хоть это и идет вразрез с правилами, соглашаюсь, потому как выбора практически нет, вопрос о помощи – решенный вопрос, его задают тут только для того чтобы ты согласился, согласился.  Подняли группу, расписали роли и задачи, в путь, идти недалеко.

Перед рассветом еще раз проверил позиции всех и сам, с Мансуром как со вторым номером, занял позицию, моя работа – наблюдать и корректировать, сам участвовать не собираюсь, нет полномочий и нет желания.

…Рассвет, началось…

Мои, как и положено, отработали свою партию и просто свободно охотились в пылу боя, потери – двое. В принципе и учились хуже всех, так и ушли по глупости. Сел на дно укрытия и почти задремал.

…Очнулся от крика Мансура – он сидел в своем «гнезде», ниже по склону метров на десять, кричал что то на своем и показывал мне почти в центр действий, призывая жестами посмотреть туда в оптику…

Почти в центре села была небольшая площадь, бугор, так вот на этом бугре сидел и жался к земле, весь дрожа маленький, пушистый и глазастый щенок.

Ухожен и расчесан, белый как снег, шерстка даже не тронута гарью и сажей его окружающей, молча дрожал и жался к земле – не в силах от страха бежать и не умеющий это делать видимо в силу малого возраста. Откуда то из другого мира, как будто вывалился из лукошка для снимка на рождественскую открытку, белый и пушистый, вот черт. Обстрел был на столько плотный, что практически у него не было никаких шансов выжить, бой в разгаре. Меня передернуло – когда я увидел в 20 метрах от этого чуда маленькую фигурку ребенка, лежащую и распластанную на земле, мальчишка лет семи, он был жив и он явно полз в сторону пекла к своему маленькому другу, полз из подвала соседнего здания, из безопасного места – в самую гущу этого праздника смерти, к другу, к любимому существу, полз, жался в землю и полз. Отлично понимая что творится вокруг, он ребенок этих мест и про войну и смерть он прекрасно осведомлен, жался, плакал и полз. Бойцы бегали и чуть ли не спотыкались о маленького спасателя. Я видел как пули ложились прямо перед ним и поднятым ими песком ему секло до крови лоб и руку, которой он пытался закрываться. Полз, уставал, плакал и что то крича полз, ему надо было спасти своего глупенького и потерявшегося друга, полз…

Осталось метров десять или меньше, опять очередь перед лицом. Опять он вздрогнул как и его щенок и прижался к земле, он понимал что его могут убить. Но цель спасти своего товарища была для него важнее, важнее даже ценности собственной жизни…

Комок в горле, помочь не могу ничем, шарю прицелом по окрестностям, пытаясь оградить маленького героя от нападения именно на него какого ни будь обезумевшего бойца. Мальчик заметно устал, было видно как ему было тяжело ползти, ноги и руки его уже не слушались, но после коротких остановок он упорно толкал землю назад, даже не оглядываясь на спасительный подвал, полз, горько плакал, сплевывал этот проклятый песок и полз…

У всех из моей группы, кто это видел, на всех языках их наречий и народностей срывалось в связь только одно, остановись, малыш, поверни в подвал, оставь пса, это всего лишь собака, не стоит умирать ради собаки, стой!

Но он полз за другом, за своим товарищем и ему было не важно кто этот друг и какой он национальности, друг – это друг, погибающий и просящий о помощи, намного слабее его самого и поэтому он полз, плакал и полз, размазывая по лицу слезы с копотью и песком…

Еще три метра. Вот он бугор, практически видный со всех сторон, как шиш на болоте – стреляй откуда хочется. Мальчик вытянул руку вперед и потянулся к щенку. Тот почувствовав что за ним пришли, завилял хвостом, но от страха не мог подняться на ноги, остался метр или меньше. Еще чуть- чуть…

С той стороны наконец то очухавшись от бестолковой паники стали огрызаться более эффективно, наладили минометную точку за стеной какого то дома и навесом крыли территорию в шахматном порядке слева направо и наоборот обратно. Прочесывая практически каждый квадрат этой площади. Стрелок – корректировщик не мог не видеть пацана и щенка, не мог – потому что находился к ним ближе и эта парочка была как на ладони, не мог – но не остановил стрельбу…

В эфире прошел страшный и какой то зловещий вздох, я почувствовал физически как поджались несколько человек в приступе бессильной злобы, я сам так же выдохнул, когда увидел как очередной миной накрыло и щенка и парнишку, друзья разлетелись в разные стороны и уже не видели в этот момент ничего, прямое попадание прямо между ними, в пятачок размером с подушку, мгновенная смерть, все – дополз до самой смерти парень, все, отмучался…

Из подвала выскочила женщина, видимо мать парнишки, она – наблюдавшая за этим из укрытия, как ее маленький мужчина делает свой мужской поступок, первый и уже последний, с криком бросилась к его телу и тут же получила очередь в грудь от ближайшего стрелка с той стороны… Все, шоу кончилось…

Ком в горле не дал дышать, пять секунд без мыслей и без воздуха, кровь в голову, отдаю приказ своим – взять живыми этих стрелков минометчиков, ко мне. Всех!!!...

…Тушенка, спирт и кокс, рутина, кончается курево. А его тут днем с огнем, надо свой транспорт ждать из Греции, летуны свои, привезут обязательно, как и новые кассеты с фильмами на русском…

Да - через час где-то Мансур пригласил меня за тот самый дом откуда работал миномет…

Они - потрепанные и жалкие, двое, но морды гордые и взгляд твердый, сидели рядом с той железкой что была когда то минометом, ждали своей участи, не сколько не держа каких то иллюзий по ее поводу. Им конечно же было страшно, боятся все, тем более знающие что живыми им уже не быть…

Я шел с целью задать всего два вопроса, сказал Мансуру – переведи:

- Вы видели ребенка на площади?

- Да, видели.

- Зачем вы его убили, ради чего? Он всего лишь хотел спасти щенка.

- Мы видели двух щенков, а из одного щенка вырос бы злобный пес и стал бы кусать наших соплеменников, взяв в руки оружие, мы убили будущего бойца вражеской армии…

И нес еще какую то чушь про борьбу и все это сдобрено какими то религиозными лозунгами. Муть.

Я молча достал пистолет и прострелил ему голову и равнодушно смотрел на агонию уже мертвого врага, именно – врага. Я убил – врага…. В этой банке, банке – окруженной великим ничто…

Второго отдал своим бойцам. Те с радостью начали готовить какую-то страшную и изощренную казнь, хотя в принципе могли бы так же кончить все быстро, но им видимо хотелось насладиться мучениями своего врага, хотя они ничем от него не отличались,  делить им по прежнему с ним было нечего, кроме разве что песка и воздуха и пустоты, звездной пустоты этой ночи….

Вот и сейчас, вспоминая те ощущения я понимаю что и мне было нечего делить с этими «противниками», что смерть мальчика в принципе – издержки любой войны, но я убил этого минометчика и испытал какое то странное чувство, как будто камень упал с души, как будто облегчение и нескрываемое злорадство от ощущения собственной победы над врагом, а сам в это время остался в той же самой стеклянной банке, где меня окружало то же самое - великое, прозрачное ничего, и так же понял – никогда не остановить этой войны, это – неотъемлемая часть этой пустоши, потребность души здесь живущих…

Как пауки в стеклянной банке, обреченные на нищету и смерть – начинают душить своего соплеменника только лишь за право сдохнуть позже…

Сигарета опять потухла, да из чего их делать начали? А может вспоминает кто то…

А как ты думал? Сидеть в дерьме и не измазаться? Так не бывает, брат, пошли тушенку греть, у меня спирт есть, вот только кокс кончился. Не найдется литрович?

…Машина запущена, рутина и тоска, паршивые сигареты от летунов, свиная тушенка и разбавленный коксом спирт, каждый вечер… А иначе – сойдешь с ума.

(08.04.2010.)