«Мятежная провинция» в российской политической мифологии

На модерации Отложенный
 Признание украинцев традиционной государственной нацией автоматически отодвигает северных соседей в цивилизованном смысле на Восток

 Как отечественным, так и западным аналитикам практически невозможно адекватно оценить нынешнюю воинственную политику России относительно Украины без понимания того образа Украины, который существовал и в настоящее время существует в российском социально-политическом сознании и российском коллективном подсознательном. А также это невозможно без учета общего доминирующего российского отношения к другим народам, к «другому» - народу и человеку - как таковому.

 О втором аспекте метко высказался российский философ и православный священник Георгий Федотов: «В конечном итоге имперское сознание питалось не столько интересами государства — еще меньше народа, сколько жаждой власти: пафосом неравенства, радостью унижения, насилия над более слабыми. Этот языческий комплекс для России [...] означал кричащее противоречие между политикой государства и завещаниями ее духовных лидеров. Русская литература была совестью мира, а государство — страшилищем для свободы народов. Потеря империи будет моральной очисткой, освобождением русской культуры от страшного груза, который калечит ее духовное лицо!»

 Нынешние катаклизмы в отношениях между Россией и Украиной, нынешнюю российско-украинскую войну нельзя воспринимать   как что-то случайное. Они имеют глубокий корень, который теряется в далеком прошлом, в дебрях седой древности. Немало экспертов, преимущественно российских, указывают, иногда вполне справедливо, на экономические, политические, социальные и другие причины конфликтов между двумя государствами. Но авторы этих строк позволят себе настаивать на том, что в основе противоречий между двумя обществами (государства здесь вторичны) —  причины не экономические, а в первую очередь — психологические и моральные. Именно они во время любых переговоров невидимо присутствуют в напряженной, а часто и горячей атмосфере выяснения отношений.

 Над российскими и украинскими политиками, государственными деятелями тяготеют мощные, многовековые ментально-психологические комплексы, которые часто не осознаются представителями как этих двух стран, так и западных демократий. И именно поэтому имеют большую, временами даже решающую силу.

Осознание, артикуляция этих подсознательных установок поможет более трезво отнестись ко многим национальным категорическим императива.

Целостность украинства заключает в себе несколько уровней проявления национально-культурной «самобытности». Наивысшим по своему характеру является уровень государственническо-политический, средним — культурно-просветительский, самым низким — фольклорно-этнографический

В соответствии с этим в ментальности российского общества также присутствует несколько уровней восприятия Украины. Наиболее непримиримый — к государственническо-политическому проявлению украинства, потому что здесь возникает конфликт с претензиями российского государственно-политического комплекса, который оценивает государственнические порывы украинства как непосредственный вызов и угрозу себе, как отрицание собственных самых фундаментальных принципов.

Подобная реакция определяется еще и тем фактором, что почти все сферы российской культуры и массового сознания в той или другой степени связаны с национально-этатистской идеей с ее архетипом особенного исторического пути России, ее уникального мирового призвания и мессианской функции. Украинцам как исторической нации и государственному народу здесь места нет.

Более того, искреннее признание украинской нации и государства россиянами будет требовать от них критического пересмотра всей их истории и геополитических конструкций, что порождает целый ряд болезненных вопросов к самим себе и вынуждает отказаться от краеугольного камня национальной исторической мифологии, а именно: традиции начинать российскую историю с Древнего Киева и отождествлять «руське» с «русским», когда все наследие Киевской Руси воспринимается как что-то сугубо российское.

Признание Украины как самостоятельного и равноправного феномена наносит удар по интимно-архетиповой схеме российского сознания и подсознания, что много веков было связано с комплексом «старшинства», по крайней мере, в восточнославянском регионе. Признание украинцев традиционной государственной нацией автоматически отодвигает россиян в цивилизованном смысле на Восток и превращает восточные границы Украины в границы Европы.

 Таким образом, утверждение украинцев в государственническо-политическом аспекте приводит к кризису и коренной деструкции российского национального сознания. Это одна из причин жесткого и почти единодушного сопротивления российского общества — от плебеев до элиты — правдивому признанию украинской государственной нации как безусловного фактора истории, политики и культуры Центральной и Восточной Европы.

На уровне бытового общения сам факт государственнических настроений украинцев воспринимался и воспринимается очень часто рядовым россиянином как личная обида, как аномалия, как что-то неестественное, искусственное, а на уровне заангажированных носителей «российской идеи» — как проявление враждебных к России «темных сил», которые злоумышленно используют сепаратистские «романтично-никчемные мечты» таких себе южнороссийских провинциалов. Ведь не случайно в российских массмедиа, даже либеральных, относительно Украины (и других прежних частей СССР) употребляется термин «республика», а вот относительно России — «страна».

 Наиболее благосклонно российское общество относилось и относится к самому низкому — фольклорно- этнографическому — проявлению украинской самобытности. Малороссия с ее борщом и варениками всегда находила в России много благодарных ценителей «южнорусской экзотики». Богатейшее песенное наследие Украины, хореография, живописный национальный костюм, сказания и легенды бурной истории края, сочные народные пословицы, а тем более крепкая украинская водка — все это воспринималось как проявление уникального местного своеобразия южной ветви российского народа, часто как практически свое, собственное. А вот стремление части «щирих» малороссов хотя бы к какой-то политической и культурной автономии — как измена.

 Государственная независимость Украины в 1991 году была воспринято почти всем российским обществом как национальная катастрофа, которую нужно было каким-то образом объяснить самим себе. Здесь, конечно, использовали традиционные схемы «внешних соблазнителей» якобы «сплошь пророссийского» украинского народа — мол, виноват проклятый Запад с его исконными антироссийскими интригами. Новацией здесь стали «внутренние соблазнители», то есть активная часть украинцев, которая «захватила власть» над «безразличным» к политике обществом Украины, навеивая ему «русофобию». Именно эту часть украинского социума в настоящее время в России подвергают тотальной демонизации, официально объявляя «фашистами», «нацистами», «бандеровцами», «партией войны» и тому подобное. В то же время достаточно позитивное отношение пропагандируется к той части украинского общества, которой «все равно» относительно последующей судьбы Украины.

 Украина до сих пор остается в российском — и массовом, и элитарном — сознании (за исключением не больше 7—10% населения) «мятежной провинцией», которую крайне необходимо вернуть в ее «нормальное состояние», то есть в российское «стойло». 

 Но сейчас уже это возможно только с «окончательным решением украинского вопроса», когда бы этот вопрос навсегда исчез с повестки дня. А это реально только при условии полного исчезновения украинцев как нации. Потихоньку российское общество готовят к необходимости именно такого решения украинской проблемы, в частности и постоянными заявлениями Путина о том, что россияне и украинцы — это «один народ» и повторением на всех уровнях пропаганды, что украинской нации «не было, нет и быть не может».

 И вывод тут тоже совершенно однозначен и несомненен. Россия не меняется веками, она остается и сегодня такой же варварской империей, несущей угрозу всем своим соседям, как и столетия назад.

 

 Игорь ЛОСЕВ, Сергей ГРАБОВСКИЙ