Бойтесь данайцев, дары приносящих

Можешь иметь повелителя, можешь иметь царя,
но больше всего бойся «хозяина».
(Древняя туранская пословица)

Христианство очень рано объявило себя «вселенской» религией. Претендуя на подчинение своему влиянию народов всех стран, оно выступило с открытыми притязаниями на миродержавность. Эти претензии пытались обосновать уже ранние христианские писатели, пользуясь текстами Евангелия (например: Евангелие Матфея, 28, 19), в которых выдвигается идея всемирной миссии апостолов, охвата христианским учением всего «orbis terrarum» (круга земного).

Веронский епископ Зенон (около 360 г.) раскрыл «смысл» христианизации: «Величайшая слава христианской добродетели состоит в том, что бы растоптать в себе природу».  Этот мрачный взгляд распространял над всем христианским миром тоскливость, превращающую в самом деле всю землю в юдоль страданий. Благочестивые христиане считали себя недостойными, чтобы им светила солнце, всякое наслаждение им казалось шагом ближе к аду, а всякая мука шагом ближе к небу.

Ссылка на «волю божию», угроза жестоких мучений и кар не только в земной жизни, но и «в жизни вечной», и обещание райского блаженства за послушание становились важнейшим средством, помогавшим завоевателям сломить сопротивление народных масс, во всех концах Европы пытавшихся противостоять новому гнету, насилию и грабежу. Эту задачу могла выполнить только церковь, и никакая иная не могла это сделать в тех условиях лучше, чем церковь христианская. Она разработала всестороннее учение об аде и рае, о возмездии и воздаянии; она сумела связать жизнь человека и его социальное поведение невидимыми и прочными нитями с фантастическими образами «вечной жизни», с судьбой его «души».

В этом христианство обрело свою силу и именно поэтому оно стало «мировой» религией. Эту роль церкви хорошо понимал Наполеон, когда говорил, что сила ее в том, что «она сумела перенести социальный вопрос с земли на небо». Но уже и Карл Великий видел в церкви прежде всего орудие социально-политическое. Церковь была подготовлена к выполнению этой задачи не только своим «учением», не только системой «убеждения». За 7 - 8 столетий она сумела выработать также достаточно действенную систему принуждения. И это повышало значение церкви в глазах господствующего класса, в глазах самих правителей.

Древнее представление, что всякий храм является собственностью того божества, которому он посвящен, переносится Амвросием Миланским (333—397 гг.) целиком на христианскую церковь. Духовенство обосновывало свои претензии на крупные земельные богатства, которыми располагала христианская церковь с тех пор, как она превратилась в церковь господствующую и воинствующую.
На этих богатствах основывалась и светская власть папы. Начиная с папы Григория I (590—604 гг.), римские епископы направляют главное внимание на закрепление и расширение своих земельных владений (патримонии), которые уже тогда охватывали обширные земли не только в самой Италии, но и в Сицилии, Корсике, Далмации, Иллирии, Галлии и в Северной Африке. В византийской концепции власти император являлся наместником Христа, а тем самым главой всей христианской церкви (в том числе и римской епархии).

На Западе же в это время энергично вырабатывалась концепция вселенской власти римского епископа. Еще в конце V в. папа Геласий I (492—496 гг.) заявлял, что «величие пап выше, чем государей, так как папы освящают государей, но сами не могут быть освящены ими». Тому же Геласию приписывается и идея о двух главах христианского мира или о двух мечах - духовном и светском, чем обосновывалось признание подчиненности каждого христианина одновременно и в равной мере и папе и императору.

Особое значение имел в деле возвышения власти римских пап один из наиболее позорных в истории папства документов — «Лжеисидоровы декреталии», сфальсифицированные именно в эту пору (середина IX в.) и настолько искусно, что в течение ряда столетий они считались подлинными, пока в XVI в. не были окончательно разоблачены как подделки. Самая знаменитая подделка средневековья – «Константинов дар», подложная грамота VIII века (этот экземпляр грамоты отпечатан в Риме в начале XV! века).
Лжеисидоровы декреталии приписывали папам высшую судебную и законодательную власть в церкви, право назначения, смещения епископов и суда над ними и т. д. Л. д. были положены в основу церковного права. Они часто использовались в средние века папством в борьбе за верховенство над светскими государями Западной Европы и в странах Латинской Америки. Они позволяли назначать и свергать монархов на вновь завоеванных землях.

Латынь была привилегией, вернее монополией, папской власти на письменность. Дворяне (не говоря уж о простолюдинах) сплошь и рядом оставались несведущими в грамоте. Даже многие императоры, правившие Священной Римской империей, не способны были написать свое имя. Нотации преподносили им документы, от их имени сочиненные, а монархи ставили на них «завершающий штрих», «заканчивая» начатое писцом. В таком случае даже подлинные документы, заверенные рукой императора, могли содержать вовсе не то, что он хотел, являя собой фальшивку, снабженную царственным факсимиле.

В своих внутрицерковных делах клирики также сплошь и рядом прибегали к «святой лжи». В средние века курсировало свыше двух сотен папских декреталий, якобы относящихся к I и II векам новой эры. Из них можно было почерпнуть сведения о христианских таинствах, о евхаристии, о литургии. Из них... Но все они лживы. В паутину лжи вплетались имена не только светских, но и церковных правителей.
Для чего же подделывались дарственные, эдикты, капитулярии? Всего чаше исследователи усматривают «коварный умысел». Росчерком очиненного пера писцы даровали привилегии монастырям. Искусно выведенные строчки отнимали пастбища и пашни. Перед этим соблазном не могли устоять ни епископы, ни архиепископы, ни даже папы – все они готовы были подкреплять свои притязания силой начертанных букв. Характерно, писал Марк Блок, что «люди безупречной набожности, а часто и добродетели, не брезговали прилагать руку и к подобным фальшивкам. Видимо, это нисколько не оскорбляло общепринятую мораль». Пергамены с королевской печатью помогали клирикам брать верх над светскими феодалами, оспаривавшими их владения, защищали их даже от императора. Грамоты охраняли надежно, вот только стоило ли верить тем грамотам?

Самое коронование и помазание на власть, которое совершалось папой, понималось не как акт его, папской воли, а как техническое исполнение воли божьей - помазание рассматривалось как священнодействие, «от бога» исходящее. Естественно, что в этих условиях рос авторитет папской власти, укреплялись и политические позиции папства. По всей Европе утверждались основы нового общественного строя, строя феодальной эксплуатации, феодального господства и подчинения, вассально-сеньориальных и иммунитетных прав и порядков. Рост и укрепление этих новых отношений требовал наиболее авторитетной санкции, требовал «божественного освящения».

Европейские просветители XVIII в. в своей критической работе не оставили камня на камне от старой политической доктрины абсолютизма. В своей борьбе за освобождение умов от обветшалых традиций феодального порядка просветители противопоставили им незыблемые права человеческой природы и свободу человеческого разума. Конечной целью общественного союза они провозгласили благо человека, высшим законом государства — счастье народа. Тогда же прозвучали слова о социализации земли, как было до христианизации. В ответ, только на пожелание народа о владении землей, в середине XIX века папа Пий IX принимает «Силабус» и  церковь руководствуется им в своих учениях и проповедях  осуждающий всякую прогрессивную мысль как: передовая наука, свобода совести, демократия, коммунизм и социализм.

Светская власть признает господствовавшую так называемую «доктрину Меттерниха», которая возродила вооруженную интервенцию в основной метод подавления антимонархических движений (борьба за независимость, революции).

Во времена самодержавной монархии князья, короли, цари, императоры действительно были настоящими главами государства. Им принадлежала вся власть независимо от воли народа, и всякая другая подчиненная власть в стране получала полномочия от них, назначалась ими. Но уже в представительной или конституционной монархии монарх, строго говоря, перестал повсюду быть главой государства. В самом деле, в такой монархии главе государства принадлежат еще некоторые правительственные полномочия по собственному, его праву, а также права верховной власти. Далее, некоторые правительственные функции все еще осуществляются должностными лицами, действующими по его уполномочию. Но в то же время другие правительственные полномочия осуществляются уже народными представительством, то есть выборными народа, получающими свою власть, не от короля - царя, а от народа. Как видно из этого, уже в представительной монархии глава государства стал облечен в лица: с одной стороны это еще король - царь, с другой - уже отчасти народ.

Два медведя в одной берлоге, как известно, жить не могут. Отсюда неизбежна борьба между народами и монархами и в представительных монархиях. Там, где она кончилась, она кончилась всегда победой народа, то есть уничтожением монархии. Но привычка видеть на вершине государственной пирамиды лицо настолько прочно укоренилась в массах населения, что повсюду был создан новый глава государства в лице президента. И не только в тех республиках, как французская, где ранее была монархия, но и в американских, где монархии не было. Во всех республиках, народ, как бы не замечает, что глава государства - это он, и создает выборную прямо или косвенно должность главы государства, именуемого президентом.

История появления исполнительной власти в лице президента возникло в католических колониях Америки. Президии (Presidio лат.), так назывались укрепленные колонии в Южной Америке под эгидой католической церкви, которой руководил президент. К этому слову присоединялось еще местное наименование местности как: президия Тубак, президия Фронтера,президия Кончос в Мексике, и в других государствах Юж. Амер. Президентство, одна из 3-х административных территориальных единиц, на которые прежде делились английские владения в Ост-Индии. Основная цель колониальных властей получить «законный» доступ к владению землей. Здесь необходимо напомнить эпиграф – «больше всего бойся «хозяина». Ибо право распоряжения землей и водой, как природный дар, принадлежит только народу, и оно не может быть «искусственными поставленными» правителями передано кому-либо. 

Один французский ученый Батби заметил как-то, что конституционный король есть лишь наследственный президент, а президент есть конституционный король на время. Это особенно справедливо в применении к английскому королю, который, как известно, «царствует, но не управляет». Вся полнота верховной власти принадлежит ему лишь в промежутке между увольнением в отставку одного кабинета министров и сформированием другого. При существовании же кабинета король, как говорят в Англии, «не может быть неправ» или «король не может делать зла». Почему? Да, потому, что английский глава, исполнительной власти на может издать ни одного распоряжения без подписи главы кабинета - первого министра, - подписи, которая означает собой совместную ответственность всего кабинета за действия короля перед палатой депутатов и избирателями. А, так, как, английский король не может также быть прав и творить добро без той же подписи первого министра, то ненужность такого главы государства выступает уже воочию.

Еще интересней президентская власть во Франции объясняется тем, что президент избирается обеими палатами, и потому фактически зависит от них. «Если, - по словам Тьера, - конституционный король царствует, но не управляет, если, - по словам сэра Генри Мона, президент Соединенных Штатов Северной Америки правит, но не царствует, то президенту французской республики дано в удел и не царствовать и не править». Раз мы примем во внимание ту массу зла которую принесла Франции даже в новое время монархия, понятно, почему французы так обделили правами своего главу исполнительной власти. В то же время слабость ее и дальнейшее ущемление ее на практике снова говорит о ненужности должности президента в представительной республике.

Современные условия владения землей возникли из погони за наживой, корысти и самых мрачных побуждений человеческой природы. Церковь искусно использовала основы христианского вероучения — идею всеобщей греховности и идею искупления, чтобы создать эффективную систему воздействия на массы угнетенных людей. «Психический террор» сделался главным орудием церковного воздействия и дал церкви возможность в короткое время занять то исключительное место, которое ей принадлежало в феодальной системе средневековья. Она говорит о преходящем характере земных благ, сама же с большим усердием накопляет те сокровища, которые точит ржа и поедает моль.
Она проповедует, что вера ничего общего не имеет с чувственными благами – учение крайне выгодное для сытых и богатых. У нее не хватает смелости подойти к корню зла, положить руку на мамону – современные условия производства; она стала опорой капитала, который в свою очередь платит ей тем же...

Наконец, что такое демократия? Это - народовластие, верховенство самого народа. Главой государства в ней может быть только весь народ - прямо и через представительные учреждения - опять таки коллективные. И если вычеркнуть из жизни президентов, то высшими представителями власти, но не главами государства, будут два лица: председатель законодательной палаты и председатель совета министров, - первые среди равных малых зеркал, отражающих многоголового главу государства лучше, чем одно лицо, - вечно напоминающее о прошлом.

«Товарищи, в негодовании слепом
Готовы вы все злое видеть в Боге, -
Не смешивайте Господа с попом,
У нас совсем различные дороги!

Не мною создан этот институт
Духовной жандармерии и сыска,
И те, кто утверждают это, - врут
Безбожно, отвратительно и низко!

Я – не причем. Не нужно верить им,
Что будто бы мою они свершают волю,
Когда велят вам именем моим
Покорно несть рабов бесправных долю!

Я создал мир и населил его,
В виду имея - равенство и братство,
И вам в цари не ставил никого,
Все это бред адептов тунеядства!

И точно так же церковь - не мое
Установленье - их затея злая,
Я никогда не признавал ее,
Мой храм весь Mиp, от края и до края!

Иконы, мощи, стихири, псалмы...
Все это - лишь орудия для пыток,
Чтоб холостить пытливые умы
И выбивать из верных стад прибыток.

Святые - тоже... Говорят, что мной
В жизнь проведен обычай этот дикий,
Не верьте этой выдумке смешной,
Распространяемой поповской кликой!

Я - в стороне: не нужно это мне,
Как не нужны полки жандармов в рясах
Что сотни лет в истерзанной стране
Гасили дух, давя сознанье в массах!

Злым деспотам душою всей служа,
В повиновенье вас держали строго
И трижды в день, за свой паек дрожа,
В своих соборах распинали, Бога!

Товарищи, в негодовании слепом
Готовы вы все злое видеть в Боге...
Не смешивайте Господа с попом:
У них совсем различные дороги!»


Со стен Казанского собора в Петрограде, в 1917 году была скопировала эта запись, Василием Князевым.