Движение -- это сама жизнь

Сегодня почти средина февраля, а на улице всего лишь минус шесть. Когда такое было, чтобы в Сибири, в феврале месяце, погода была почти весенняя. Время идет к обеду, но как тут усидеть дома, если за окном такая благодать. Собираюсь и топаю в гараж, где у меня всегда много неотложных дел. Открываю гаражную калитку, громко брякнув навесным замком, на что тут же реагирует мой гаражный сосед, Федор Михайлович. Он выглядывает со своего гаража, здоровается и призывно машет мне рукой, мол, загляни ко мне.

«Помощь, наверно, требуется старику, – подумал я, – вот и завет меня зайти к нему. Ладно, грех не помочь пожилому человеку». Захожу к соседу и вижу совсем не то, что думал там увидеть: поверх деревянного верстака разостланы газеты, и на этой своеобразной скатерти стоит бутылка сорокоградусной в окружении довольно богатой закуски в виде бутербродов с красной икрой, филе красной рыбы, и еще много чего, вплоть до небольшой баночки с маслинами.

– Это, Михалыч, в честь чего у тебя праздник? – удивился я, понимая, что пригашен отнюдь не на возню с железками.

– Понимаешь, Гриша, мы тут договорились с Маслюковым Геной отметить мой день рождения – как-никак, а мне вчера исполнилось восемьдесят лет. Вчера отмечали дома, а вот на сегодня решили с ним спрыснуть мое совершеннолетие здесь. Я только сформировал стол, а тут Гена звонит, что у него ЧП, какую-то трубу в квартире прорвало. Так что наша встреча отменяется. Но понимаешь, Григорий, сворачивать такой стол просто грешно. А тут ты подвернулся, так что давай устраивайся, и без всяких там «не могу».

Все это было произнесено с такой безаппеляционностью, что отнекиваться было просто невозможно, тем более, что повод действительно был основательный. Одним словом, через некоторое время мы уже расположились возле верстака на табуретах не хуже чем в каком-то ресторане.

У нас в России выпивка – это не ради пьянства окаянного, а ради возможности поговорить, поговорить со всей откровенностью и по любому вопросу, начиная от религиозных тем и заканчивая гражданскими правами и свободами. Можно, разумеется и наоборот. Но как бы там ни было, в пылу этой самой откровенности Михалыч заявил мне нечто совершенно для меня неожиданное, касаемо новшеств в нашей пенсионной системе.

– Знаешь, Гриша, лично я вот считаю все эти пенсионные новшества абсолютно правильными.

– Это потому, – рассмеялся я, – что тебя они уже не касаются, поскольку ты давно пенсионер.

– Э-э, нет, я не с той позиции, – не согласился Михалыч, – я с позиции здоровья.

– Во как! – удивился я. – При чем здесь здоровье?

– А притом, дорогой вьюноша, что необходимость работать до шестидесяти пяти лет будет мобилизовывать людей, заставлять их беспокоиться о здоровье, чтобы дожить до пенсии. А пенсия – это сплошная расслабуха и обломовщина. Знай, лежи себе на диване и не о чем беспокоиться. Это плохо. Тут сразу на тебя всякие болячки нападут.

– Не согласен я с тобою, – заявил я. – Вот тебе уже восемь десятков, а, как я вижу, на здоровье ты не жалуешься. Или ты обломовщиной не страдаешь?

– Этот точно, – рассмеялся Михалыч. – Два-три раза в неделю занимаюсь ходьбой, поскольку ходьба – это движение, а движение и есть сама жизнь.

– Что, скандинавскими палками вооружился?

– На хрена они мне нужны, эти скандинавы. У меня славянская ходьба с клюкой, которой можно и от собак отмахнуться, и кому-то по лбу врезать, да и устойчивость она повышает, чтобы наземь не грохнуться, когда ненароком поскользнешься. И знаешь что я тебе скажу, старики болеют чаще всего от того, что их во всяких там поликлиниках заставляют проходить разные обследования. Не было бы этого, жил бы себе старичок до самой смерти, не путаясь под ногами у молодых – ведь от старости лекарств еще не изобрели, так чего там по Германиям всяким ездить на операции, если тебе за семьдесят. Помирай дома спокойно, ведь от старухи с косой все рано не скроешься.

– Это ты, Михалыч, так говоришь, – покачал головой я, – потому, что Бог тебя хорошим здоровьем наградил.

– Может в чем-то, Гриша, ты и прав, но я за жизнь свою беспокоюсь не при помощи всяких там лекарств. Вот за прошлый год я прошел пешком в порядке пеших прогулок по лесу, тысячу сто двадцать километров. Вот такое у меня о ней беспокойство. А поликлиники… меня врачиха наша участковая все приглашает на диспансеризационное обследование, а я уже и дорогу в поликлинику забыл.

Посидели мы с Михалычем еще с часик, и от его разговоров, пошла у меня голова кругом. Хотя, может быть, это и не от них, а от чего-то иного. Но шел я домой с твердым намерением завтра же вооружиться Михалычевой технологией продления жизни. Одно вот только препятствие имеется – работа, которая хоть и не волк – в лес не убежит, но явно будет мешать. Надобно помыслить на свежую голову.