ЕМШАН (Ретро)

    Эпиграф:

                                  «От розовых лепестков олеандра исходит такая нежность, что хочется обнять весь мир»                      

                                              (Неизвестный романтик)

2001 г.

КОМАНДИРОВКА В СОЧИ

Господи, ну надо же: мало того, что поезд пришел в Сочи в час ночи (прошу прощения за нечаянную заезженную рифму),  так еще и дождь поливал вовсю. Здесь было тепло, -  теплее, чем в Краснодаре.

Я подождал немного автобуса, чтобы ехать в центр, а потом решил, что пройтись в дождь по знакомым с детства улицам ночного Сочи, тем более под зонтом, который я захватил на всякий случай,  – одно удовольствие.

Кроме шума капель дождя, падающих на зонт и на  пряно пахнущую листву деревьев и кустарников,  я отчетливо различал еще какой-то удивительно знакомый звук, который, мне казалось, шел откуда-то из далекого прошлого. Я не сразу сообразил,  что это шумит вода в старых водосточных трубах, которые сейчас редко встретишь в новых домах.

Я шел не спеша, рассматривая новые скверы, дома и магазины,  и одновременно радуясь  встрече со старыми,  памятными мне  по временам моей юности.

Разместиться в гостинице в столь поздний час не составило, против ожидания, большого труда.

Утром, солнечным после ночного дождя, промывшего и освежившего город,  я довольно быстро решил все вопросы в Сочинском управлении нашего треста, и к обеду был уже практически свободен.

А что, - подумал я, - не махнуть ли мне к Зимнему театру, где можно пообедать в сохранившемся (я это знал) двухэтажном кафе и спуститься заодно к нашему пляжу, где полвека назад я проводил  счастливые и беззаботные дни в то далекое сочинское лето с Динкой, моей первой,  -  робкой и наивной, но такой восхитительной любовью?

Шашлык, который я запивал сухим красным, оказался совсем не плох.

Я шел к морю мимо Зимнего театра. В нем я когда-то давно слушал оперу «Даиси», содержание которой сейчас прочно забылось, оставив только смутное впечатление одновечернего праздничного приобщения к цивилизации.

К пляжу вела окультуренная асфальтированная дорожка. Собственно, я стремился не на сам пляж: мне хотелось увидеть, сохранилась ли «наша стена» - бетонная подпорная стенка, где мы с Динкой часто подолгу сидели, отдаленные от пляжной курортной суеты зарослями олеандра и кустарников.

Я свернул с дорожки и стал пробираться через разросшиеся кустарники туда, где, по моим предположениям должна была проходить по склону эта  стена. И вдруг – замер, пораженный окутавшим меня неповторимым сочетанием ароматов олеандра, самшита и цветов,  -  тем самым, далеким и уникальным, шагнувшим сюда, в двадцать первый век, из моего прошлого.

Стена, целая и невредимая, была передо мной.

1951 год

ПЕРВОЕ СОЧИНСКОЕ ЛЕТО

А на третий день у меня заболела коленка. Перекупался, что ли, или связку потянул? Противно так   ноет, и распухла немножко. Обидно: все с утра на море ушли, а я как дурак лежу в постели с примочкой на коленке. Примочки эти старушка соседка,  врач, делать посоветовала.  Вот ведь не везет!

Когда я  закончил девятый класс,  семейный совет после анализа домашнего бюджета предложил мне: или велосипед легкодорожный, - его я давно выпрашивал, -  или на море, в Сочи.  Такой вот, сказали,  выбор, - альтернатива по-научному.   Ну, я подумал -  и выбрал море.

До этого я на море не был ни разу. А Валерка, брат мой старший, - лет двенадцать назад,  это еще до войны, в Артеке целый месяц загорал. Туда тогда всяких пионеров-героев отправляли.

А он, между прочим,  ничего героического не совершал. Думаю, ему путевка досталась потому, что наш отец тогда в Иваново большим начальником был. А при чем тут Валерка? Мне кажется, справедливо было бы отца в Артек и отправить: его как раз тогда орденом Трудового Красного знамени наградили за перевыполнение плана текстильным главком, которым он руководил.

Может,  они там наверху рассудили, что,  раз отец по возрасту не подходит, сделаем ему приятное - премируем путевкой в Артек его сына?

Валерка  потом рассказывал про море, про тамошнюю удивительную жизнь,  и даже песню распевал:  «У Артека на носу приютилось Суук-Су.  Ах, Артек, наш Артек, не забудем тебя век!». Между прочим, я потом прочитал у Маяковского в одном стихе, что «Суук-су» – это среднее между  «сукин сын» и «укуси».

А теперь вот и я до моря добрался, только не в Артек, а в Сочи, и не по путевке, а  «дикарем».

Море, - это,  конечно, совсем не реки и не озера подмосковные, которые мы с нашим отцом, заядлым рыбаком, все объездили.  Огромное оно, море,  и очень, особенно на закате, красивое -  совсем как у Айвазовского в Третьяковке.

Вместо противоположного берега – далекий и туманный горизонт, а вода соленая, теплая и прозрачная – прямо как в бассейне, только вместо кафеля на дне – камни, песок и водоросли. И рыбы иногда.

А запахи какие у моря! Водоросли на береговой кромке йодом пахнут, а на берегу ароматы – олеандры, глицинии, магнолии всякие! И плавать в море легче, чем в реке: если подумать, и тем более Пифагора, то есть, извините - Архимеда вспомнить, то получается, что выталкивающая сила на твое погруженное тело тут больше.

И вот вдруг такая оказия: пару дней покупался, понырял, сгорел, конечно, на солнце, и теперь -  в постели лежу,  спина кефиром намазана и коленка с примочкой.

Хорошо хоть хозяйская девчонка, Динка, сегодня на море почему-то не пошла. Забавная она: тринадцать лет, а шустрая такая, симпатичная, спортивная, - гимнастикой занимается, поэтому и фигурка у нее отличная. Да еще и с юмором.  Мне она сразу понравилась. Наверное, потому, что я тоже гимнастикой в Москве занимался. Это не считая всяких коньков, лыж и легкой атлетики. А в пионерлагере, там  я вообще …  Ну, да ладно, а то подумаете, что  хвастаюсь.

Между прочим, девчонки, когда взрослеют, сильно, мне кажется,  дурнеют: прошлым летом мы в поход ходили в школьном туристском лагере, и я помню, как передо мной тащила рюкзак какая-то девка, которой было уже восемнадцать. Так вот, -  ноги у нее были толстые и дряблые, - смотреть противно.  Верно говорят, старость - не радость. А у Динки ножки стройненькие.

Вон и она, кстати, заявилась, - мне новую примочку в блюдечке приготовила: докторшу изображает.

И патефон завела, - наверное, чтобы меня культурно развлекать.  Рашид Бейбутов (мы в шестом классе его Рахитом Бейбутылкиным называли) -  поет сладким тенором забавную песенку про Насреддина, про его жену, про кошку и про плов.  

Там, в этой песенке,  хитрож…,  ой, извините!.., как бы это помягче выразиться, -  ну, скажем, хитроумная, но слабоватая, - не только в моральном плане, но и, как потом выяснилось,  в арифметике -  жена Насреддина,  пока муж спал,  скормила весь плов  (между прочим из пяти фунтов риса и пяти фунтов мяса, что ей принес с базара Насреддин!), -  своему хахалю.  А потом попыталась мужу очки втереть:  дескать, дрыхнешь тут без задних ног,  а кошка, между прочим,  съела весь плов, и тебе ничего в результате не осталось.

Ну, конечно, Насреддин сразу  вывел ее на чистую воду: положил кошку на весы (а кошара потянула как раз на четыре кг) -  и спросил жену: «Если это плов, то где же кошка,  а если это кошка – где же плов?!»

Жене и крыть было нечем. Не знаю, что она потом ему плела, чтобы оправдаться, и чем дело у них кончилось.  Забавная, в общем, история. Но и драматичная,  - с семейной точки зрения.

Мы с Динкой эту песенку пару раз на патефоне прокрутили, обсудили, а после для интереса стали пальцем вертеть диск с  пластинкой в обратную сторону,  - послушать, что получится.

Бейбутов, - деваться ему некуда, - спел эту историю, так сказать, в нашей аранжировке, -  задом наперед, -  только уже на каком-то бараньем языке,  и вовсе не мелодично.  Вдобавок при этом  вместо  «..где же плов» у него получился какой-то «волпежедг».

Над этим «волпежедгом» мы с Динкой долго хохотали, и я высказал предположение, что волпежедг – это водный педальный  велосипед, предназначенный для передвижения по Волге.  Динка такую трактовку с удовольствием приняла, а потом вдруг вспомнила,  что у них в чулане пылится тоже велосипед, - обычный, конечно, но, по словам ее старшего брата, Толика, (ему тоже, как и мне, 15 лет),  - неисправный.

Толик обещал велосипед починить, да что-то все никак до сих пор не собрался. Динка сказала, что ее до этого только катали на велосипеде - на раме,  но ей страсть как хочется научиться самой педали крутить.

Я  велосипеды себе и друзьям уже иногда чинил, и даже «восьмерки» на колесах  выправлял, а потому заявил, что можно, дескать,  взглянуть, в чем там дело.  Тем более, -  соврал я, -  коленка у меня то ли от примочек, то ли сама собой - почти прошла. Честно говоря, коленка еще немного побаливала, только вот лежать без дела мне надоело до чертиков.

При осмотре этого старого чуланного драндулета выяснилось, что Толик морочил Динке голову: там всего-то навсего цепь соскочила, ну,  и колеса, конечно, давно спустили.  Ключи и насос были на месте.

Короче, через какие-нибудь полчаса мы уже волокли велосипед вниз по ступенькам лестницы, спускающейся на узкую  улочку  под нашим домом, который стоял на склоне.

Машины на этой улочке почти не появлялись,  и я, прокатившись сам, предложил Динке сесть в седло и достать педаль пяткой.  У нее не получилось.  Опустил  седло пониже, закрепил,  и приступил к обучению Динки.

Я подталкивал велосипед с сидящей на нем Динкой одной рукой сзади за седло,  стараясь не очень хватать ее за попу, чтобы не отвлекаться от процесса обучения, а другой – подстраховывал руль.  

Минут через пятнадцать она уже рулила, крутила педали и верещала от восторга,  а через час даже научилась сама садиться в седло и соскакивать с велосипеда при остановке. Талант! - как говорил клоун про Каштанку.

На другой день мы с Динкой отправились вместе со всеми на пляж, тот, что ниже Зимнего театра.  Я за первые два дня, пока коленка не заболела,  уже успел познакомиться с динкиной компанией, - сочинцами и отдыхающими, в основном моими ровесниками.  

Вся команда была на обычном месте: играли в волейбол, стоя в воде, и ныряли за брошенными в море белыми камнями, – кто быстрей достанет. Мы с ними поныряли немножко, а потом я предложил Динке  пойти попрыгать в воду с какого-то старого причала, что был неподалеку от нашего пляжа.

По правде, мне хотелось показать Динке класс: я прошлой зимой в Первом московском бассейне немножко позанимался прыжками в воду у знаменитых тренеров -  Мазурова и Григоренко.

Если уж совсем честно, «класс» мой был самый, что ни на есть, начальный, но на Динку впечатление произвел. С трехметрового причала я изобразил ей  «козла», «щуку» и довольно корявое сальто назад, а потом научил и ее делать «спады» - вперед и назад: это когда надо просто валиться с поднятыми руками с трехметровой высоты, даже не отталкиваясь ногами, - и тогда войдешь в воду как положено, -  головой вперед. Это она освоила запросто, - не зря гимнастикой занималась.

Короче говоря, нам с Динкой стало интересно проводить время вдвоем. Мы бродили по санаториям, ездили в Самшитовую рощу, которую она называла «самшиткой», ходили в порт смотреть на огромные теплоходы.

Нам нравилось ходить, взявшись за руки: эти простые невинные прикосновения почему-то  волновали нас обоих.

Но больше всего мы любили сидеть на старой подпорной стене над пляжем и болтать, рассказывая друг другу всякие истории, обсуждая фильмы, которые тогда шли в кино, играли в крестики-нолики, «балду», «виселицу» и прочие умственные игры, чертя кусочком известняка на бетоне. Нам никто не мешал: все жарились на пляже, изредка залезая в воду.

Однажды, сидя на нашей стене, мы затеяли игру: я взял в зубы соломинку, а Динка ухватила ее зубами с другого конца. Я откусил кусочек травинки со своей стороны. Динка, смеясь, откусила со своей.

Мы продолжали укорачивать соломинку, пока наши губы не встретились. Дело закончилось не страстным поцелуем, как в фильмах,  а хохотом. Потом мы ныряли в море, и поцеловались - под водой. Почему-то под водой это было не страшно. Этот  поцелуй, по-моему, был у нас единственным: на другой день я уезжал в Москву.

                                          * * *

У Майкова есть стихотворение «Емшан». Там богатый хан, покинувший родину, через много лет возвращается в родные степи, понюхав родной и знакомый с детства пучок емшана – полыни, который прислал ему брат.

Запахи, что поразили меня спустя много лет у «нашей стены», поманили вдруг в ту прекрасную юность. Но увы, - путешествие по жизни не позволяет нам вернуться к ее началу, сколь бы лучезарным оно не представлялось: дорога эта -  в один конец.