Откуда Маргарита Симоньян скопипастила свои «Черные глаза» )

Пленительные мокрые ресницы, напирники, кавуны и тугие задницы казачек в синих трико. Первые страницы сборника рассказов Маргариты Симоньян осмеяли и растащили на цитаты в соцсетях.

Откуда Маргарита Симоньян скопипастила свои «Черные глаза» «Фонтанка» ознакомилась с текстом целиком и нашла признаки того, что Маргарита Симоновна исписалась уже на второй книге. Хочется при встрече спросить: почему в вашем творчестве так много ремейков? В сборник «Черные глаза» вошли 12 коротких рассказов, в том числе публиковавшиеся ранее колонки из «Русского пионера», одна из которых посвящена Лесину.

Выпустило книжку тиражом 3000 экземпляров издательство «Абрис/Олма» (оно же подарило читателям, например, и фундаментальные труды министра культуры Владимира Мединского – «Мифы о России» и «Скелеты из шкафа русской истории»). «Черные глаза» – второй том в библиографии главного редактора телеканала Russia Today.

Первый назывался «В Москву!», был заявлен как «провинциальный роман» и вышел в 2010 году в издательстве «Этногенез». Тогда обложку украсили портретом Симоньян в юности, но главной героиней «романа» была не она, а придуманная ею студентка Нора. В новой книге автор ведет повествование от своего имени, с упоминанием событий и мест из собственной биографии, что уже интереснее. На обложке пометка – "для детей старше 16 лет".

На сайтах книжных интернет-магазинов выложены полтора рассказа из сборника. Пользователи растаскивают их на цитаты и язвительно комментируют. РЕКЛАМА «Месяц низко дрожал над волной, как желтый язык, которым море хотело лизнуть спускавшиеся со стороны ущелья заварные белые облака. Выйдя из моря в пленительных мокрых ресницах, я присела на гальку». «Бабы носятся вдоль ерыков, расхристанные, продираются цапкой сквозь ровные грядки, начищают сияющие потолки и крахмалят напирники».

«Над пшеницей планирует витютень, в изумлении глядя на вертолет, справа — зеленый подшерсток сахарной свеклы, а на бахче — тугие задницы казаков и казачек в синих трико». Местами короткая проза выглядит так, как будто Михаила Пришвина покусал Марсель Пруст. Вот например: «Там, в суровых ущельях, почти никто не живет, бродят серебряные волоокие рыси, трется в кизиле медведь, простреливает куница, серна цокает, пуганая, по белесым камням, а за камнем чего-то ждет тихая и незаметная кавказская гадюка». Пышные описания природы соединены в фразы, гремучие и душные, как поезд «Москва – Сочи». В рассказе «Подсолнухи» есть предложение-рекордсмен, в страницу длиной.

Оно начинается со слов «можно было устроиться в нашу крошечную телекомпанию и пить разбавленное тихорецкое» и заканчивается трехметровым крошащимся Лениным, который «ошалелее всех таращит бетонные очи» на казаков с казачатами. Симоньян чуть-чуть не дотянула до рекорда Льва Толстого. В его самом длинном в русской литературе предложении из «Войны и мира» 229 слов. У нее — 198. Чтобы воспринять короткую прозу редактора Russia Today, нужно не только терпение, но и толковый словарь. Если насчет индоуток или лавровишни можно догадаться, то саманки и кавуны придется гуглить.

Что, безусловно, расширяет кругозор. Но все бесконечные эпитеты, жирные детали и признания в любви кубанской экзотике разбиваются о реплику молодой Маргариты: «Ты где родился? В Москве. А я родилась в дыре. И, если я не буду бить копытом, то в этой дыре и умру. А я хочу, как ты, умереть в Москве. Под звон кремлевских колоколов». Собственно, если у кого-то был вопрос «зачем ей все это», то ответ — вот он. Есть в текстах любопытные байки из журналистской юности Симоньян, когда она, будучи корреспондентом провинциального телеканала, мечтала сделать карьеру и уехать в Москву.

Про то, как молодая журналистка среди ночи по заданию Евгения Ревенко устроила ради репортажа целые военные учения в Абхазии, у которой в тот момент «даже армии не было». Всего-то и потребовалось представиться племянницей местного министра обороны, чтобы среди ночи получить его телефон, а потом запугать министра словами о том, что «грузины — агрессивный народ» и «грузины вас порвут, как Ашотик надувной матрас», поэтому война с ними вполне возможна. В другом рассказе неутомимая Марго, чья мечта о переводе в Москву все ближе, организует общение жителей Кубани с Путиным во время прямой линии.

Для этого надо выбрать хутор, который удостоится права задать президенту вопрос. Техзадание звучит так: «подготовьте какой-нибудь хутор поприличнее, и чтобы у него было чумовое название». Героиня выбирает первый попавшийся дорожный знак: «Х. Казаче-Малеванный». И потом долго и кропотливо добивается от хуторян, чтобы они что-нибудь попросили у президента.

«Нишо нам нэ трэба! Всэ у нас е!» – упираются они. Наконец, проблема найдена. На хуторе нет газа. Ценою нечеловеческих усилий молодой журналистки общение главы страны с народом проходит по плану и без пиара местных властей.

А спустя десять лет Симоньян выясняет, что газ-то до хутора довели, «а шоб в дома завести, по сто тыщ просют». Таких денег у малеванцев нет. В итоге газ в дом получает только ненавидимый всеми зажиточный местный житель Ашот. Таков краткий итог формирования реальности, которым увлеченно занимается молодая Марго. Ни в одном из рассказов нет и намека на события в Беслане, освещение которых предшествовало вертикальному взлету Симоньян по карьерной лестнице.

И к которому до сих пор остаются вопросы. Автор затрагивает в своих рассказах и модную тему сексуальных домогательств. Правда, те, кто покусился на честь юной Маргариты, не названы. Имя одного «изменено из инстинкта самосохранения», и проходит он как «майор Петров». Само покушение описано так: «неприятные три минуты, после которых я устроила визг, и на шум слетелась моя съемочная группа». Другой и вовсе представлен как безымянный «кубанский поэт», весьма престарелый.

Встреча с поэтом случилась еще в «пижонской английской школе», где он отбирал 13-летних девочек в свой литературный кружок. «Поэт загодя выяснял, у кого из девиц какой папа, и если папа был так себе, то поэт немедленно залезал ученице в трусы, пугая непоступлением в институт, где ректором был его шурин».

Далее Симоньян описывает, как старик пригласил на домашний урок и ее. «Поэт принимал меня почти голым — в одних семейных трусах, скроенных так затейливо, что моему тринадцатилетнему взору предстало все, о чем я пока не догадывалась». На следующий день Маргарита привела отца, правда, ничего ему не рассказав, просто чтобы продемонстрировать поэту «отцовскую мощную загорелую лысину и бычью шею, покрытую черной шерстью».

И здесь начинаются странности. Фрагмент с описанием злодеяний кубанского рифмоплета дословно скопирован из первой книги Маргариты Симоньян и вставлен в свежий рассказ. Правда, в «провинциальный роман» поэт-педофил был инкрустирован в качестве главреда местной кубанской газеты по фамилии Шмакалдин.

Поэт и заслуженный учитель с созвучной фамилией, который несколько лет возглавлял местную газету, был на самом деле. От него осталась страница в Википедии. Зачем было дублировать историю про растление девочек, пряча при этом даже вымышленную фамилию, совершенно непонятно. Впрочем, те, кто читал и книжку Симоньян девятилетней давности, заметят, что поэт — не единственное совпадение. Из «В Москву!» в «Черные глаза» перекочевали приемом элементарного копипаста и отдельные фразы, и целые эпизоды.

Например, сцена у «самой знаменитой в Сочи гадалки». В первой книге ее зовут Эльвира, во второй — Гайкушка. Вот только это одна и та же дама, и описание в обоих произведениях одинаковое: она «представляла собой полутораметровую тушу килограммов на полтораста, в обтягивающих лосинах и в грязном лифчике с широченными лямками, впившимися в богатырские плечи.

Редкие волосы были выкрашены в черный, на ногтях облупился сиреневый лак, рта почти не было совсем, зато при каждом слове виднелось множество неожиданно белых, разной длины зубов, цепляющихся друг за друга, как ростки винограда во дворе». И заканчивается гадание одинаково — Эльвира-Гайкушка смотрит на фото мужа, которое принесла клиентка, и говорит, что его портрет ей приносят уже пятый раз разные женщины и каждая утверждает, что это именно ее муж.

И подсолнухи, которые стоят «как красавицы перед царем на смотринах», и индоутки, плывущие по жаре «как подводные лодки», в первой книжке, кстати, тоже есть. Остается открытым вопрос, почему Маргарита Симоньян пишет, как в 19-м веке, а с текстом поступает так, как и в 21-м не очень-то принято в писательской среде.

Впрочем, о плагиате речи нет, а издательство, судя по всему, не в обиде. В целом же эта проза, если вооружиться литературным приемом автора, выглядит, как усыпанная стразами полиэстровая кофточка с логотипом дорогого бренда с южного рынка. У каждой такая была, хотя все помалкивают.

Читаются короткие рассказы тяжело, определенное усилие требуется, чтобы смириться со стилем автора. Такое ощущение, что главному редактору Russia Today не хватило редактора литературного. Может быть, не нашлось смелых. Но один рассказ из двенадцати все-таки однозначно хорош.

Он называется «Кегецик» и в сборнике идет последним. В нем Маргарита Симоньян рассказывает о своей бабушке. Можно ли простить за один трогательный и искренний текст о бабушке все остальное, пусть каждый решает сам. Венера Галеева, «Фонтанка.ру»